Чего это люди, прожив добрую дюжину лет, продолжают так бережно и трепетно друг к другу относиться, а?
Это была первая мысль, досадившая ему на трех первых затяжках.
Вот, к примеру, из соседнего подъезда супружеская пара, он точно знал, что живут они лет пятнадцать, может, чуть меньше. Когда бы муж ни вернулся с работы, жена ждала его возле подъезда и бегом почти мчалась ему навстречу. И за шею обнимала, и в щеку целовала. Мужа, видимо, не раздражало вовсе. Он и целовать себя позволял, и обнимать. Подхватывал жену под руку и, что-то оживленно рассказывая, увлекал ее к подъезду.
Может, ссоры и сцены и у них случались, как без этого, но ведь преодолевали они все неурядицы. Оставались выше, что ли. Не грязли в дрязгах, если уж скаламбурить.
А что у него, Невзорова, с Надькой?
Она же врала все время. Врала, жилила деньги, экономила на жратве и мороженом для дочери. О каком поцелуе в щеку после работы могла идти речь?! О каком разговоре по душам, если у нее души и вовсе не наблюдалось!
Потом привлекла внимание другая пара. Девочка лет десяти с дедом. Они частенько вместе прогуливались. Дед жил в их доме, один. Внучку привозили родители. Привезут, положенное по семейному протоколу время у деда отбудут и уезжают, оставив дитя. При этом всем было ведь хорошо. И родителям, что на выходные обретали свободу. И девочке, которая в деде души не чаяла. И деду, который был счастлив избавиться от одиночества.
А что у него с Надькой?
Все время ездили только к ее маме. У его отца, который доживал век в деревне километрах в сорока от города, делать было нечего. Стирать кальсоны и вывозить старческий мусор из углов, как она любила повторять, ей не хотелось.
Невзоров всегда пытался возразить жене. У отца не было никакого мусора в углах. Тот регулярно сам делал уборку. И свои портки с рубахами тоже стирал. И к редким визитам сына с семьей готовился: готовил наваристые щи, картошку, доставал из погреба рыжики и капусту с брусникой. До пирогов не был мастером, но ведь и не досаждал никому тем, чтобы помощи просить. Лишь бы увидеться с ними и внучкой и все. Нет же! Надька вопила, ехать не желала, дочку на лето не отпускала…
Вторая мысль, больно кольнувшая Невзорова в тот момент, когда по двору прошел мужчина с тортом, была о том, что через день у дочери день рождения, а его даже не пригласили. Он позвонил пару дней назад и полчаса униженно напрашивался в гости, но Надька была непреклонной. Дочке надо привыкать к новой семье, к новому главе этой семьи, а настоящему отцу – то есть ему – делать за праздничным столом нечего. С психикой ребенка могло быть не все в порядке при таком положении вещей, считала Надька. Сука!
Ну и третьей мыслью, отравившей ему вечер пятницы, явилось странное и неожиданное открытие. Жизнь-то, оказывается, не так длинна, чтобы так вот бездумно ею разбрасываться: безмятежно прокуривать минуты, ни о ком не думать и наслаждаться одиночеством.
Это ведь неправильно! Невзорову даже холодно стало, невзирая на жаркий, душный вечер, от подобного открытия.
Одиночеством нельзя наслаждаться, вдруг подумал он. Его нужно гнать от себя. В него нельзя погружаться, как бы оно ни затягивало. Оно ведь засосет, поглотит и ничего после себя не оставит. Никакого следа или памяти…
Почему вот не пошел сегодня с ребятами в кафе, идиот? Сели бы за любимым столом в углу под аркой. Заказали бы по двести граммов водки, закуски, чего-нибудь горячего. Там голубцы подавали со сметаной – объедение просто. Выпили бы, поели бы, поговорили бы. Посмеялись, как без этого. Пацаны – они народ проверенный, они люди с пониманием, всегда знали, когда можно по больному беззлобной шуткой пройтись, а когда нет. Почему не пошел?
А потому не пошел, сказал сам себе Невзоров, нервно растирая в пальцах сигарету, что им-то после вечеринки есть к кому возвращаться, а ему – нет! Тошно от глупой навязчивой зависти сделалось, вот и не пошел.
Колян Семенов уже год с девушкой встречался. Очень хорошая девушка. Валя любила его и принимала таким, как он есть. Без шикарной тачки и зарплаты, с заросшей, не выспавшейся после ночного дежурства физиономией, со зверским с похмелья аппетитом. Любила и прощала все, секрет-то прост.
У другого – Вальки Смирницкого – были жена и пара пацанов. Тут вообще все было как в учебнике про правильную семейную жизнь: тихо, мирно, с пониманием. Ни сцен, ни упреков, ни вранья и жлобства.
Саша Коновалов два года жил в гражданском браке со стюардессой. Любили друг друга на взлете, что называется. То есть редко виделись, ругаться было некогда, предавались страсти и только.
Только он, Невзоров, был теперь один. Да когда и один не был, все равно помериться с ними своим счастьем не мог. Проиграл бы по всем показателям.
Потому и не пошел с ребятами в кафе. Они, пока сидели и выпивали, раз по десять своим женщинам могли позвонить и столько же от них звонков принять. Никто не нервничал по этому поводу, а только улыбался добродушно. А когда посиделки заканчивались, все тут же по домам устремлялись, зная, что их там точно ждут.
Его ни теперь, ни раньше никто не ждал. Никто, кроме дочери. Но это все равно не то. Нет, он рад бывал, конечно, когда она из своей комнаты выпрыгивала чертенком и на его шее повисала. Но женского тепла ему все равно очень не хватало. Хотелось этого всегда, теперь вот особенно.
Невзоров скомкал сигарету, так и не прикурив. Протянул руку к веревкам, натянутым над головой, потрепал пододеяльник. Тот, судя по всему, высох еще позавчера. В тот же день, когда он его повесил. Теперь уже не разгладить. Отпариватель в утюге перестал работать еще в прошлом году. Новый утюг Надька забрала, таким вот справедливым образом разделив нажитое ими имущество. Придется при глажке набирать в рот воды и брызгать на пододеяльник, чтобы хоть немного в божеский вид привести, не спать же на хрустящих складках.
Господи, о чем он думает? Офигеть можно! Как пододеяльник гладить, про какой-то дурацкий отпариватель. Разве ему – тридцатипятилетнему мужику, не старому еще вовсе, здоровому физически, устойчивому морально – о том думать надлежало? Нет бы про женщин помечтать, про их пылкие чувства и сочные тела, а он про стирку, глажку, утюги какие-то. Совсем испортился. Закодировала его Надька ото всех баб года на два, ржали в прошлую пятницу ребята под «Парламентскую». Чтобы его от этой кодировки избавить, нужно будет… Кто ведь что тогда предлагал, ухохатываясь до судорог.
Он тоже смеялся, хотя весело ему совсем не было. Смеялся скорее за компанию, для разрядки обстановки, хотя некоторые из предложенных вариантов снятия с него заклятия откровенно коробили.
Ладно, он заведомо прощал ребят из своего отдела. Они не со зла, а по дружбе. Они ж не виноваты, что ему так с Надькой не повезло. Может, у него еще все и наладится. Может, и встретит он такую женщину, как Колькина девушка, как жена Вальки Смирницкого и как стюардесса Саши Коновалова. Может, все еще у него и получится в личной неустроенной жизни. Он подождет, торопиться не станет в выборе, лишь бы повезло. А пока…
А пока можно и пододеяльник погладить. Не ложиться же спиной на такие рубцы, оставленные при выжимании его сильными руками.
Глава 3
Юля лежала на левом боку и сквозь полуприкрытые ресницы наблюдала за лопастями вентилятора, что горбатился в углу. Пожелтевшим от возраста лопастям было совсем худо. Они еле-еле ворочались, не справляясь с душным воздухом побережья. Воздух был не просто густым, он был плотным, слежавшимся, пропитанным зноем, йодом и стрекотанием цикад. Юле казалось порой, что она ощущает на своем теле его многослойную тяжесть, чувствует, как он забивает ее поры, и от этого ей совершенно невозможно было дышать.
К этой духоте еще примешивалось недовольство мужем. Оно было очень робким, это ее тайное недовольство, очень тихим и скромным, невидимым постороннему глазу. Степану она даже не намекала, что ей не нравится, к примеру, то место, куда он ее привез.
Крохотный поселок на берегу Черного моря?! Разве о таком отдыхе она мечтала?!
Узкие пыльные улочки, четыре продовольственных магазина на весь поселок. Два второсортных кафе и один ресторан.
Она и подумать не могла, что жить придется в частном секторе со сломавшимся прямо перед их приездом кондиционером, побеленными кое-как потолками и дощатым полом со щелями в палец.
– Милая, здесь невозможно найти ничего лучше, – скороговоркой объяснил Степан, заметив ее недоумение. – Нам же море нужно было, не так ли?
– Так, – осторожно согласилась Юля.
– Вот! – обрадовался ее покорному согласию муж. – А моря здесь от края и до края. И пляжи пустынные. Ты же так хотела отдохнуть от суеты, вот и отдыхай!
Юля очень хотела возразить ему и напомнить, что отдыхать она собиралась совсем не так. Конечно, толпа людей на морском берегу удовольствия и радости вызвать не могла, но…
Но это было все же предпочтительнее, чем купание в сомнительных местах. Эти места даже пляжем назвать было затруднительно. Просто берег. Берег, усыпанный мусором, корягами, проржавевшим железом. Юля подолгу всякий раз блуждала, чтобы отыскать подходящее место для своего матраса. Нет, толпы людей, жарившихся на солнце, были бы все же предпочтительнее.
Но она снова деликатно промолчала. И когда вечером стирала в тазике свою и его футболки, забыв на время, что такое стиральная машина-автомат, тоже не роптала. И утром, готовя завтрак на летней кухне, старалась находить в этом особенную прелесть.
Ведь это же ничего, что солнце с восьми утра палит в затылок, так? Ничего.
И ничего, что у газовой плиты выстроилась очередь из пяти человек, а рабочих конфорок всего три, так ведь? Так.
Подгорела яичница на старой прокопченной сковородке? Да бог с ней. Степан съел молча и, кажется, ничего даже не заметил. И салат, заправленный прокисшей сметаной из местного супермаркета, тоже ему вроде понравился.
Обедать и ужинать вчера они решили в единственном на весь поселок ресторане. Но лучше бы этого не делали. Юлю потом всю ночь выедала изжога от мяса по-крестьянски.
Отдых не удался, одним словом. Но Степану она об этом ни-ни. Не могла она его расстраивать своими претензиями. Он же старался устроить для нее отдых. Выкрал время у бизнеса, а она станет ныть? И если честно, то…
…То поймать Степана для разговора оказалось не так уж просто. Он либо висел на телефоне, либо вызывался сбегать на рынок, оставляя ее одну в снятой на десять дней комнате. Либо бежал в магазин, либо…
Он все время был при делах, но не при ней. Вот и сегодня отправлял ее на пляж с соседкой по коридору, водрузив себе на коленки ноутбук, а на переносицу очки в тонкой оправе.
– Немного поработаю, малыш, уж прости! Позвонили из офиса, срочно нужны кое-какие выкладки. Сходи с Тамарой. Мне кажется, что у вас сложились неплохие отношения.
Тамара была интересной женщиной средних лет, словоохотливой, с чудесным чувством юмора и оплывшей фигурой. Она полезла со знакомством к Юле уже через десять минут после того, как они со Степаном заселились в свою комнату. И с тех пор уже не оставляла Юлю ни на минуту. Считая себя старожилом здешних мест – она ведь отдыхала здесь третий год подряд, – Тамара таскала Юлю по заповедным местам побережья.
– Отношения-то сложились, Степ, но мне хотелось бы побыть немного и с тобой. Третий день на отдыхе, а я тебя практически не вижу.
– Вот он я, смотри! – Он очаровательно улыбнулся, сдвинув очки на кончик носа. – Милая, а ведь могло быть все и намного хуже.
– Как?
Спросила просто, чтобы продлить время своего убытия. На самом деле она считала, что хуже уже быть не может. Худшего места, худших условий представить ей было сложно.
– Ты поехала бы одна, – дернул он плечами, опуская глаза в монитор. – Засыпала бы каждую ночь одна. Завтракала, обедала и ужинала тоже одна. А так… А так я чудом вырвался. Так что ты уж, малыш, не капризничай. Иди, иди, мне нужно поработать.
Засыпать и просыпаться одной Юле не хотелось. И тем более не хотелось каждое утро одной усаживаться за расшатанный, накрытый выцветшей клеенкой стол в летней кухне. Со стороны мужа и в самом деле этот не запланированный загодя отдых был жертвой, а она ропщет. Пусть негромко, пусть все больше про себя, но ропщет же. Нельзя так! Надо быть благодарной.
И она покорно поплелась за Тамарой, решившей сегодня во что бы то ни стало посетить самую дальнюю песчаную косу заброшенного десятилетие назад санатория.
– Может, такси возьмем? – робко предложила Юля, с замиранием сердца представляя полуторакилометровый вояж с полной выкладкой: полотенца, матрас, бутылочка с водой и яблоки. – Далековато будет.
– Эй вы, молодежь! – Тамара хохотнула, шлепнув себя по жирным бокам. – Не хочешь такой вот быть к сорока годам? Нет? По глазам вижу, что нет! Тогда идем. В движении, милая, вся жизнь!
Этот поход Юля запомнила надолго.
На всю жизнь он ей запомнился, если уточнить, потому что именно после этого дня счастье ее вдруг оказалось перечеркнутым. Перечеркнутым, разбитым, расслоившимся. Ну, какие еще можно придумать эпитеты к тому, что случилось? Пожалуй, что и этого хватит за глаза.
А она-то, она!
Топала по узкой тропинкой за толстой Тамарой. С раздражением слушала ее шумное дыхание. С тоской осматривала заросли южного кустарника, тянувшиеся вдоль побережья. Смахивала со лба пот и ошибочно полагала, что это и есть ее самая главная неприятность, случившаяся на отдыхе.
Оказалось, что нет. Но пока она об этом не знала и даже не догадывалась. Пока она шла и думала только об одном: как это ее угораздило поддаться уговорам и пуститься в такое дальнее путешествие с тяжелой ношей на плече? Зачем она пошла на этот забытый богом и людьми пляж, если прямо возле дома, где они с мужем снимали комнату, имелась вполне приличная площадка для купания? К тому же они ее с Тамарой успели расчистить и облагородить горшками с цветами, любезно предложенными хозяйкой дома…
– Ну! Вот мы и пришли! – радостно оповестила Тамара, пыхтевшая последние десять минут пути сверх всякой меры. – Оцени, Юль! Скажи, великолепно?!
Юля выглянула из-за ее плеча, сделала пару шагов вперед по тропинке и тут же замерла с открытым ртом, не сумев справиться с изумлением.
А оно ведь того стоило, да! Стоило слушать пыхтение Тамары, потеть и надрываться, чтобы увидеть такое великолепие.
Крохотная песчаная бухта, некогда принадлежавшая санаторию, казалась совершенно необитаемой. Нигде ни единого следа присутствия человека. Пятачок сто на двадцать метров окружал давно одичавший, но все еще буйно цветущий розарий. Даже лежаки остались в нетронутом состоянии. Никто не растащил их на дрова. Юля тут же пожалела, что пришлось тащить так далеко надувной матрас, на котором обычно загорала.
– Ну, что скажешь?! – Тамара обернулась на нее с сияющими от удовольствия глазами. – Скажи, здорово тут?
– Здорово! – кивнула Юля, тут же швырнула на один из лежаков свою сумку, оттянувшую плечо, и начала снимать с себя шорты. – Ни единой души вокруг! И чисто как! А что, про это место мало кто знает?
– Мало. – Тамара с треском потянула «молнию» на широченном сарафане. – Мало кто знает. Мало кому охота тащиться пешком в такую даль по жаре, таксисты ведь дерут нещадно. А мы с тобой молодцы! Мы с тобой не испугались. Давай теперь получать удовольствие.
Удовольствие и впрямь получилось. Юля даже на какое-то время забыла и про комнату с дощатым полом и убогим вентилятором, и про то, что сегодня вечером снова предстоит стирать белье в тазике, а ужинать, скорее всего, макаронами. Идти в местный ресторан она наотрез отказалась. Про все забыла. Купалась, загорала до сизых кругов в глазах, меняя поочередно лежаки. Ну, просто как та девочка из сказки, что прыгала из кровати в кровать, подыскивая подходящую. Грызла яблоки, уплетала тонкие пластинки сыра, запивая их красным домашним вином, предусмотрительно захваченным Тамарой. Болтали, над чем-то заразительно смеялись. Потом решили нарвать по букету роз, выбирая в зарослях только слегка раскрывшиеся бутоны.