– Эй! – сказала она. – Какие претензии?
Владелец «Ниссана» стоял напротив, поэтому их взгляды встретились. Соня не ошиблась: в глазах его мелькала та самая растерянность, которая всегда обещает только поражение.
– Че надо?
Качок обернулся и в развороте отбросил от своего плеча Сонину руку. Хамство, направленное не вообще на кого-то, а именно на нее, рассердило ее еще больше.
– Вечно ты, Петя, с каким-нибудь уродом свяжешься, – обратилась она к мужчине в галстуке. – Что в детстве, что сейчас. Не брат, а наказанье божье.
На Петю он был похож примерно так же, как Соня на Прасковью Феофановну. И сияющая машина, и очки в золотой оправе, и дорогой шелковый галстук, и светлая рубашка из мягкого льна, и, главное, выражение лица свидетельствовали о десяти поколениях жителей Сивцева Вражка, составивших его родословную.
– Тебе че надо? – тупо повторил качок. – Вали отсюда!
Соня снова обернулась к нему. Глаза ее сузились.
– Я что, по-твоему, зря на шпильках хожу? – сквозь зубы процедила она.
– На каких шпильках? – опешил он.
– Вот на этих!
Одновременно с этими словами Соня вскинула ногу так, что ее тонкий каблук оказался на уровне его глаз; вот когда пригодились спортивные танцы, которыми она занималась в шестом классе! При этом резком движении ее белые трусики бесстыдно мелькнули под короткой джинсовой юбкой. Но бесстыдство было сейчас как раз кстати, это она тоже знала.
Качок невольно отшатнулся.
– Нет, не зря я шпильки ношу, – прошипела Соня. – В глаз каблук задвину – через затылок выйдет, понял? Петь, запиши его номер. Или не надо, я и так запомнила. Поехали.
Соня хозяйским жестом взяла растерянного товарища под руку и почти втолкнула за руль «Ниссана», потом обошла автомобиль вокруг и села рядом на пассажирское сиденье.
– Поехали, – повторила она. И поторопила, захлопнув дверцу: – Да скорее же!
Упрашивать не пришлось. Видимо, растерянность у этого недотепы все же прошла – он рванул с места так, что качок отпрыгнул в сторону.
По пустой улице машина пролетела два квартала за минуту, не больше.
– Остановите, пожалуйста, – сказала Соня увлекшемуся водителю.
– Зачем? – спросил он.
– Я выйду.
– Ну что вы! За такой подвиг я просто обязан довезти вас до дому.
Другой на его месте произнес бы что-нибудь возвышенное или хотя бы витиеватое, а этот прямо сказал то, что думал: ты мне помогла, я тебя за это отвезу домой. Ты мне – я тебе. Соня невольно улыбнулась: уж очень непосредственной была его реакция.
– Я здесь рядом живу, – сказала она. – Везти никуда не надо. И вообще, извините.
– За что? – удивился он.
– За фамильярность.
– Ваша фамильярность оказалась очень уместна. Единственно уместна, как я теперь понимаю. А откуда вы узнали, как меня зовут? – с любопытством спросил он.
– Я не знаю, как вас зовут, – пожала плечами Соня.
– Но вы же сказали – Петя.
– А вы что, в самом деле Петя? – удивилась она.
– Ну да. А что вас так удивляет?
– Да как-то… Мне казалось, вы должны быть… Например, Аркадием.
– Я Петр Аркадьевич. – Теперь удивился уже он. – Однако вы сообразительны! Хотя о вашей сообразительности нетрудно догадаться.
– Почему? – улыбнулась Соня.
– Как же почему? Я только на пятой минуте понял, что меня разводят. Да и то стал свои действия просчитывать: прыгну в машину, двери заблокирую, начну нужным людям звонить… А вы ничего просчитывать не стали, просто нашли единственно правильный стиль поведения.
– Это не я нашла, – призналась Соня. – Однажды мы с одноклассником попали точно в такую ситуацию. Да еще за городом было, темно, ни души кругом…
Все, что происходило тогда, встало в ее памяти так ясно, что она даже вздрогнула. Грохот железа по крылу, визг тормозов, вскрик снаружи, человек под колесами… Она была уверена, что они в самом деле кого-то сбили. И когда, выскочив из машины, Ник бросился к лежащему у самых колес человеку и, схватив его за шиворот, рывком поднял на ноги, Соня сама вскрикнула. Ей казалось, что пострадавшему надо срочно накладывать шины из всего, что под руку попадется, или даже делать искусственное дыхание. Но вместо этого Ник так врезал ему в челюсть, что он отлетел метра на три в сторону. А потом очень живо для жертвы автомобильного наезда вскочил на ноги и бросился бежать. И второй тип, бывший с ним, – Соня не сразу его разглядела, – бросился бежать тоже.
Уже потом, когда машина мчалась по шоссе, а Соня, дрожа от пережитого потрясения, пила горячий чай из термоса, Ник рассказал ей, что подобными аферами промышляют жители многих придорожных поселков.
– Работы тут нет, курортников тоже нет, море далеко, – объяснил он. – Ну, они и придумали промысел. На шоссе подкараулят – и палкой железной по крылу. Водила, конечно, по тормозам. А они рассчитывают, где машина встанет, и прямо перед колесами падают. Вроде как сбили их.
– А если неправильно рассчитают? – спросила Соня.
– Значит, им не повезет, – невозмутимо ответил Ник. – Или если на своего нарвутся, на крымского, тогда тоже не повезет. Вот как сегодня. Но приезжих по-любому много, так что есть смысл рисковать.
Ник, конечно, не угрожал задвинуть аферисту в глаз каблук, это была чистая Сонина импровизация. Но как в принципе следует вести себя в подобных ситуациях, она переняла у него.
– Вообще-то я, разумеется, знаю про эти разводки, – сказал Петя. – Да и кто про них не знает? Но меня сбило с толку то, что он был один. Обычно они действуют вдвоем, чтобы был лжесвидетель.
– Он вас через окно рассмотрел. – Соня не сумела сдержать улыбку. Ей не хотелось обижать этого человека, но по контрасту с тем, что происходило пять минут назад, очень уж смешной казалась его рассудительность. – Сразу понял, что и без лжесвидетеля справится.
– Он оказался бы прав. – Петя нисколько не обиделся. – Если бы не ваше вмешательство.
– Я в самом деле уже дома, – сказала Соня. – Дальше везти не надо. Я в этом переулке живу.
– Да? – обрадовался Петя. – А я в пятнадцатом доме по Сивцеву Вражку. Знаете пятнадцатый дом?
– Ну, знаю, – пожала плечами Соня. – Тот, что между тринадцатым и семнадцатым.
Ничего другого про пятнадцатый дом она в самом деле не знала. Чем он уж так отличается от соседних?
– Странно, что я вас здесь никогда не видел, – сказал Петя.
– Но здесь же не деревня. Сколько в Москве людей? Миллионов шестнадцать. Если с приезжими.
– В Москве, может, и шестнадцать. Но у нас на Сивцевом Вражке гораздо меньше. И все, кто здесь живут, в основном друг друга знают. Можно, я вас до подъезда провожу? – спросил он, увидев, что Соня открывает дверь машины.
Она хотела было отказаться, но, пристальнее взглянув на Петю, поняла, что отказ его обидит. Не потому что это будет отказ красивой девушки, или, во всяком случае, не только поэтому. А потому что эта красивая девушка помогла ему, мужчине, выпутаться из неприятной ситуации, что само по себе неловко. И если теперь она не позволит ему уравновесить ее поступок, то Пете хоть сквозь землю провались.
– Ну, проводите, – кивнула Соня.
На секунду ей стало не по себе оттого, что придется вести его к общежитию и он узнает, что вовсе она не жительница Сивцева Вражка. То есть жительница, но недавняя и временная, а значит, неполноценная. Но тут же она так рассердилась на себя за подобное смущение, что схватила Петю под руку и чуть ли не поволокла за собой. Он, впрочем, не стал сопротивляться, а лишь ускорил шаг.
– Вот здесь я живу, – сказала Соня, останавливаясь у двери рядом с табличкой, извещающей, что это общежитие.
Она расслышала в своем голосе некоторый вызов и еще больше рассердилась на себя. А заодно и на Петю.
– «Общежитие Международного университета гуманитарных наук», – прочитал он на вывеске. И удивленно поинтересовался: – Это что за заведение такое?
– Шарашкина контора.
– Тогда зачем вы в ней учитесь?
«Интересно, сколько ему лет? – сердито подумала Соня. – До какого возраста можно ни хрена не понимать в жизни?»
– Во-первых, люди очень часто учатся не там, где хотят, а там, где есть возможность. И работают тоже, – процедила она. – А во-вторых, я в этой шарашкиной конторе не учусь.
– Тогда почему живете в этом общежитии?
Если это была наивность, то просто железобетонная! И явно затянувшаяся: присмотревшись, Соня поняла, что Пете лет тридцать.
– Потому что больше мне жить в Москве негде.
Ей показалось, что в ее голосе звучат нотки истинно ангельского терпения. Но Пете, видимо, так не показалось.
– Извините… – пробормотал он. – Я не сообразил, что задаю бестактные вопросы.
– Ничего, пожалуйста. Приятно было познакомиться, – простилась Соня.
– А мы ведь не познакомились, – сказал Петя.
– Как же не…
И тут она сообразила, что в самом деле не назвала ему даже своего имени.
Выходит, всего два месяца московской жизни сделали ее предельно практичной. Нет необходимости продолжать знакомство, значит, можно и имя свое не называть.
От этой мысли Соне стало почти весело. К тому же Петино круглое лицо, слегка раскрасневшееся, наверное, от волнения, выглядело трогательным, а потому смешным.
– Меня зовут Соня. Соня Гамаюнова, – сказала она, на этот раз не сдерживая улыбку.
– Красиво! – восхитился Петя. – А моя фамилия Дурново. Петр Аркадьевич Дурново.
– Как-как? – удивилась Соня. – Странная какая фамилия.
– Не такая уж странная. Весьма старинная. Скажите, Соня… А могу я записать ваш телефон?
– Пожалуйста, – пожала плечами Соня.
Она диктовала свой номер, Петя щелкал клавишами телефона, очень дорогого, такого же элегантного, как его машина…
«А зачем я ему этот номер даю? – вдруг мелькнуло у Сони в голове. – У меня же в Ялте прежний будет, не этот».
Она поняла это так ясно, что даже замолчала. Московский номер устарел. А давать Пете немосковский было ни к чему. Зачем ему звонить ей в Ялту?
– Еще две цифры, – сказал Петя.
– Что? – Соня вздрогнула.
– Вы не продиктовали еще две цифры. Или я ошибаюсь?
– Нет… То есть да… Петр, мой телефон вам совершенно не нужен.
Не глядя в его удивленные глаза, она резко, чуть не сломав каблук, развернулась и скрылась за дверью общежития.
Глава 8
«Проигрывать тоже надо уметь. Главное вовремя понять, что ты проиграла. Тогда и разочарования не будет. Наверное, не будет».
Соня сидела на кровати и складывала вещи в дорожную сумку. Сумка была неудобная, мягкая и без колесиков. Тащить ее было тяжело, и вещи в ней мялись. Ну да не все ли ей теперь равно? Дома погладит.
При мысли о доме ее охватывало странное чувство. Прежняя ялтинская жизнь не вызывала у нее отвращения. И то, как она жила три месяца в Москве, не вызывало такого восторга, который мог бы затмить прошлое, сделать его тусклым и серым в ее сознании. Но и облегчения, не говоря уже радости от того, что скоро она окажется дома, в привычном и добром к ней мире, Соня тоже не испытывала.
Она не хотела уезжать из Москвы. Ей незачем было оставаться в Москве. Осознание того и другого занимало в ее голове равное место. А что творилось у нее в душе, она не понимала.
Соня бросила в сумку туфли на шпильках, те самые, которыми привела в оторопь качка из «бумера». Странно, что это было всего лишь позавчера; два дня, проведенные в сплошных размышлениях о будущем, показались ей невероятно длинными – с неделю, не меньше.
Поверх туфель Соня положила пакет с нестираной одеждой. Стирка, а особенно сушка белья в общежитии была целым мероприятием. И зачем ей теперь его затевать? Дома все постирает. Правда, в их старом доме на Садовой стирать тоже не слишком удобно, и с водой в Ялте вечно перебои, зато есть просторный светлый чердак, где все жильцы, каждый в свой день, поочередно сушат белье.
«Почему я решила, что у меня здесь все получится? – подумала она. – Вера Холодная… Я-то к ней при чем?»
Соня не привыкла выстраивать свои мысли в логическую картину. Не зря же в школе ей плохо давалась математика. И во всех случаях, когда ей почему-либо приходилось свои мысли упорядочивать, она чувствовала недовольство собою. Вот как сейчас.
Она хотела бы не думать сейчас о таких отвлеченных вещах, как победа и поражение. Но природное упорство требовало, чтобы Соня разобралась, отчего оно, это ее упорство, получило такой разительный удар.
Она всегда чувствовала себя вполне современной. Она легко принимала новые явления жизни, воспринимала их как данность и на дух не переносила разговоров о том, что раньше вот было хорошо, а теперь стало плохо. Что уж такого раньше было хорошего? Очереди за говяжьими костями? Во времена этого «раньше» Соня была еще не слишком большая, но отлично помнила, как мама ставила ее рано утром в такую вот очередь в гастрономе на набережной, убегала на работу к себе в санаторий, потом прибегала во время перерыва, а Соня все еще стояла в очереди, и даже не в самом начале.
И то, что главным мерилом человеческих отношений теперь стали деньги – во всяком случае, все так говорили, – нисколько ее не беспокоило. Во-первых, это было удобно: по крайней мере нет никаких неясностей и понятно, на что ориентироваться. А во-вторых, деньги упорядочивали отношения только с посторонними людьми, то есть такие отношения, которые, по Сониному мнению, все равно нуждались в какой-нибудь внятной мере. А отношения с мамой, с Ником, даже с Лоркой, – они ведь с деньгами никак связаны не были. И отец ушел к той блондинке совсем не из-за денег…
В общем, Соня всегда ощущала себя принадлежащей ровно к своему времени, и ничто в этом времени ее не раздражало.
И только в ту минуту, когда она увидела на экране Веру Холодную с ее изломанными, не существующими ни в каком времени жестами, с ее темными нервными глазами, она почувствовала то, чего почувствовать никак не могла по определению: близость к себе этой женщины. Она даже не поняла, было ли это ощущением близости к самой актрисе или к героине, которую она играла, да это было и неважно. Ей показалось близким то необычное, что смотрело на нее с экрана.
Это было что-то вроде яда, но такого странного и такого сладкого, что Соня сразу почувствовала: она готова его выпить, даже если он в самом деле окажется смертельным. А вдруг еще и не окажется?..
Так она и возникла в Сониной голове, эта мысль о том, что она должна стать актрисой. А потом возникло желание уехать в Москву, а потом все это обернулось студией «ТиВиСтар» и разговором с оператором Мишей…
«Хватит про все такое думать!» – мысленно прикрикнула на себя Соня.
Подобные мысли не приносили ничего, кроме смятения, а значит, от них следовало избавляться.
Соня обвела взглядом комнату, прикидывая, не забыла ли что-нибудь. Так она и не стала ей не то что домом, но хоть сколько-нибудь дорогим сердцу пристанищем, эта комната… Ну и хорошо! Иначе трудно было бы теперь ее покидать.
В окне, как в картинной раме, виднелся маленький дворик, не по-столичному тихий, и доносился через открытую форточку скрип качелей, на которых совсем юная мама раскачивала маленького ушастого ребенка.
Соня встала, чтобы задернуть занавеску. Ей не хотелось бередить сердце видом этого дворика, в котором было слишком много души и жизни, чтобы с ним легко было расстаться.
Но едва она подошла к окну, как тут же испуганно отшатнулась. Кто-то стоял прямо за стеклом, в шаге от нее.
Правда, испугаться Соня все-таки не успела, потому что тут же узнала Петра Аркадьевича Дурново. Именно он стоял под окном, переминаясь с ноги на ногу, и смотрел на нее несколько смущенным взглядом.
Соня встала коленками на подоконник и высунула голову в форточку.
– Здравствуйте, – сказал Петя. – Извините, что я без звонка. Дело в том, что у меня украли телефон. И ваш номер, соответственно, пропал.
Все-таки он обладал какой-то особенной способностью попадать в неприятные истории! Позавчера чуть денег не лишился, сегодня, пожалуйста, уже телефон украли.
– Я не успела продиктовать свой номер, – напомнила Соня. – Вернее, просто передумала вам его давать.
– Да, в самом деле. – Он еще больше смутился от того, что его уличили в таком неловком вранье. – А мне почему-то показалось, что ваш номер украли вместе с телефоном, и я решил… – Телефон разразился мелодией в нагрудном кармане его пиджака. – Это новый! – поспешно воскликнул Петя и так же поспешно отключил аппарат. – Я вынужден был сразу купить новый, мне нельзя без связи. Может быть, вы выйдете, Соня? – В его тоне послышались просительные нотки. – Как-то не очень удобно разговаривать через форточку.