– Женя рассказывал, что там инструменты, которые сто лет назад были сделаны, к тому же на них и поиграть можно! Чего тут раздумывать, у нас же целая неделя, так что все успеется, а если мы все время спорить будем…
Лидия Васильевна не дала мне закончить:
– Думаю, что нам нужно согласиться с Юрой, и не стоит далее продолжать эту нелепую полемику.
– А может быть, сначала пойдем ради… – попытался переменить решение Макс, но классная наша классная дама не дала ему закончить. Правда, сделала она это абсолютно тактично.
– Максим, мы уже приняли главный план относительно развлечений на сегодня. Давай позже рассмотрим твое предложение.
На этом и решили.
Музей находился достаточно далеко от гостиницы, и мы поехали на автобусе. Я не ожидал, что Псков так похож на Ярославль – все старые двух– и одноэтажные дома во всех городах одинаковы.
Музей был просто великолепным. Красильников все время что-то спрашивал то у Женьки, то у Стрижевой. Оказывается, что Лидия Васильевна интересовалась историей старинных музыкальных инструментов, особенно клавесинами, и много могла рассказать. Когда весь класс вошел в вестибюль, поднялась такая суматоха, что две служительницы, обе в круглых очках и с высокими прическами, которые все школьники называют «вшивый домик», прибежали на шум.
– Это что такое?!
– Откуда вы взялись?!
Да уж, судя по всему, ярославцы не особенно гостеприимны.
Наконец, справившись с шоком, одна из них опустила очки на самый кончик носа так, что, казалось, они с него вот-вот спрыгнут, и спросила:
– Это внеплановая экскурсия, я полагаю?
– Добрый день! – начала Лидия Васильевна. – Мы пришли на экскурсию, вернее даже приехали из Пскова и, к сожалению, не знали, что следует записаться заранее…
Все наши притихли. А Макс так вообще, как вкопанный стоял, будто он мумия фараона Тутанхамона, которую в вестибюле забыли. Наверное, надеялся, что, может быть, вместо клавесинов, контрабасов и арф мы в МакДоналдс пойдем.
– Ну что вы, думаю, все уладится, и ваш приезд не будет напрасным. Я попрошу вас немного подождать и не шуметь, по возможности, – проговорила служительница, и ее брови постепенно ползли вверх.
Удивительная тетка: кажется, все с ее лица хочет убежать куда-то.
Я переговаривался с Красильниковым насчет того, откуда надо осмотр начинать. Антон говорил, что надо просто идти впереди всего класса, я же уговаривал уйти ото всех: девчонки привяжутся и будут надоедать, к тому же не дадут попробовать поиграть. Как обычно, начнут ныть: «Пусти меня, пусти меня!»
Как в подтверждение моих слов, к нам направилась Журавлева, все обвешанная штуками «на удачу», астральными проводниками и прочей белибердой. Я, конечно, к Еве несколько предвзято отношусь, но за то, что она по латыни понимает – уважаю.
– Вы с Женей по музею ходить будете? – спросила она.
– Да, а что? – я привык с девчонками вопросом на вопрос отвечать.
– Да так… – Ева, видимо, не нашлась, что ответить.
– Хочешь присоединиться? – в один голос сказали Салин и Антон.
Пока мы болтали, Лидия Васильевна увещевала класс не шуметь и иметь хоть немного совести. Народ частично прислушался и стал вести себя так, что волосы, вставшие дыбом на голове второй тетки, опустились. Я был горд за ребят, не представляю, чтобы кто-то кроме Стрижевой мог нас успокоить.
Наконец-то появилась вторая служительница, которая беседовала с нами. Рядом с ней шел высокий и невероятно худой бородатый старикашка, я про себя дал ему название «Хотабыч».
Хотабыча звали Романовым Олегом Владиславовичем, и это был наш экскурсовод. Он поправил пенсне, обвел нас взглядом и сухим и дребезжащим голосом сказал:
– Ну что ж, племя младое и незнакомое, начнем наше путешествие в стране музыки и истории?
Мы вначале притихли – не ожидали такого приветствия, потом промямлили бесцветное «Здравствуйте» и пошли за ним.
Я никак не ожидал увидеть такое количество экспонатов и совсем забыл про камеру, которую мне поручили. Ева толкнула меня в бок, мол, чего ушами хлопаешь, начинай съемку. Я вопросительно посмотрел на Лидию Васильевну и нажал кнопку «REC». Пока мы гуляли по залам, Хотабыч ни на минуту не замолкал, что-то увлекательно рассказывая, даже Кирсанова забыла про свое зеркальце.
Женька уже подключился к классу, Красильников тянул меня в первые ряды, но как-то не очень хотелось. Я позвал его:
– Антон!
Он нехотя отстал от Романова с его россказнями и подошел ко мне:
– Чего хотел?
– Возьми камеру, давай одни пошатаемся? – предложил я.
– Ну, давай, только потом. Знаешь, как здорово рассказывает!
Я понял, что Антон не составит мне компанию и даже не пытался его уговаривать, просто отдал камеру и пошел в другой зал. Меня туда как магнитом тянуло, не знаю почему.
Просто как будто кто-то влажно нашептывал в ухо: «Юра, идем со мной, идем со мной…» А куда идем, не говорит, но и так все понятно. Я завернул за угол, послышались легкие крадущиеся шаги. Может Красильников передумал? Обернулся – никого. Значит, просто показалось. Картины на стенах жили своей жизнью, но у меня было ощущение, что они сопровождают меня, указывают, где и куда нужно свернуть. Я прошел несколько залов, шаги гулко отдавались в прозрачном, пропитанном стариной воздухе. И тут я увидел его!.. Глаза буквально вырвали его из всего музея. Я понял, что сюда стоило приехать уже только из-за него.
Интермедия 2
Остров в северном море, 12.. год, подножие гор
Что есть мир, что есть вселенная? Это бренно, как все вокруг, кроме этих древних гор, подпирающих своими вершинами своды поднебесной, кроме вечного солнца, и заката, опаляющего медовым маревом все вокруг. Во времена зарождения мира и порядков, которые существуют и правят людьми и поныне, когда законы смертных и непоколебимые границы измерений еще не отделили человеческий мир от другого, загадочные существа странствовали по юной планете.
Однажды на восемнадцатый день априла, когда все льды стаяли и сбежали хрустальной капелью в прозрачные горные реки со студеной водой, из-за северной вершины Кэйнмэйк пришло облако, заслонившее и нежный розовый восход, и закат, отливающий золотом и пурпуром. Облако опустилось и висело над вершиной совершенно недвижимо. Дикие черные лебеди кружили над ним, покуда поднималось солнце. Так в царстве хаотиков стал знаменоваться рассвет.
Повелитель Эван возглавлял величественное шествие, растянувшееся по подножию горы, конца ему не было видно.
Воины, закованные в серебро и золото, терялись в густых зарослях леса. Император осветил факелом свод пещеры, летучие мыши с писком полетели прочь от палящего огня, Эван вошел, и воины последовали за ним.
Тронный зал был узким, он помещался в самой глубине пещеры, где не били живительные родники, куда не проникал спасительный луч света. Мрак и сырость царствовали в его сводах. Озеро, обложенное зелеными тусклыми каменьями, делило залу на равные половины. Воды его дымились, наполняя все вокруг запахом соли и подводной травы. От зеленых камней исходило слабое свечение.
Помост, на котором возвышался трон, отдававший лиловым холодом, был устроен на груде камней. Магистр в черном одеянии занимал агатовое кресло, на его подлокотниках нашли свое прибежище каменные тролли с мохнатыми ушами. На лапе одного из них лежала тяжелая рука Магистра позолоченая перстнями.
Эван направился к нему. Он чинно ступал по слюдяным плитам зала и звуки его шагов гулко отдавались от каменных стен и повисали в воздухе.
– О Магистр, – молвил Эван. Я повеливаю носителями многих титулов, но склоняю свою голову у колен твоих…
– Знаю, путник, чего жадешь ты… Ты будешь и далее властителем земель своих и тех, кои не поминаются ни в манускриптах, ни в одах Всевышнему, но даровать тебе бессмертие было б жестоко.
– О, маг!..
– Не мыслишь ты, как надобно, глупец!.. Исчезни!..
Каменья подземного озера сверкнули, ослепили дерзкого повелителя и вся процессия продвигавшаяся сквозь лесные кущи начала медленно таять. Кони, дамы, рыцари, превращались в клубы сизого дыма, стелились по траве, обращались пением птиц, повисали прозрачной росой в призрачной красе северных гор.
– Ну что же? – голос Магистра разбил стеклянную тишину зала. Хотел бы я знать кто посмеет оспорить мое решение?
Он встал, глаза тролля сверкнули зеленым огнем, черные бархатные одежды зашелестели вслед.
– Янгус! – гремел глас Магистра.
От стены темного зала отделился маленький скрюченный человек, рыжий клок волос закрывал правый глаз, пятна на лице, скрывали его выражение.
– Величество…
– Хочу знать о манускрипте Хранителей. Мне виделось, они преемников себе искали. Юнцов. Было это далеко впереди.
Столетия, страны, города летели…
– О да, Магистр…
– Решение их принято и законно?
– Не решено, Магистр, покуда Ваше слово не звучало…
– О равновесии дбра и зла судить хотели без меня?
– Вас ждали…
– Мир рухнул бы, нельзя склонить чаши весов, ведь Мы не вечны – Хранители, Хаотики уйдут. Всевышний не дал Долорес права. Альфредо не посмеет чрез порог познанья преступить.
– О да, Магистр…
– Я должен видеть их…
– Пожалуйте, сюда, Магистр…
Маленький уродец семеня шел к озеру. Он снял синий перстень с левой руки Магистра и бросил его в туманные воды озера. И тот час столб воды взметнулся ввысь.
– Они?! – в голосе Магистра возмущение рокотало громом.
– О да!
– И вновь они? Вот это трио?
– Вы правы Маг! Антоний, Юриус и Эва…
– Не быть тому. Добра не будет больше, чем можем сотворить мы зла. Не быть. Довольно, Янгус!
Глава 3
Я стоял потрясенный, ошарашенный. Не знаю, как это получилось, но я уже не принадлежал себе. Даже странно. И еще я очень напугался, потому что никогда такого раньше не было. Когда с тобой происходит нечто невероятное помимо твоей воли, а ты к тому же можешь понять, что именно!
Кажется, я весь покрылся мурашками, и ладони стали влажные и холодные.
Я медленно пошел к нему. На невысоком постаменте передо мной стоял весь в позолоте клавесин. Белые-желтые клавиши из слоновой кости показались мне горячими, когда я дотронулся до них. Высокий дребезжащий звук разбил прохладную тишину зала. Я оглянулся. Нажал еще одну. А потом мне почему-то захотелось сыграть «Собачий Вальс». Ну не знаю, чего это меня так сподобило! Я тогда волновался, вдруг кто-нибудь услышит. Стыдно – скажут: «Такой верзила, и „Собачий Вальс“ играет!». А я, может, ничего другого и не умею.
В общем, это клавесин произвел на меня такое впечатление, что я обо всем забыл. Как маленький, стоял и нажимал все клавиши по очереди, как будто ноты на вкус пробовал. И тут, когда я уже прошел четверти три, между ними что-то блеснуло.
Так холодно, как звезда, тогда, на рыбалке. У меня от удивления чуть глаза не выпрыгнули.
Осторожно нажал еще одну клавишу, раздался какой-то низкий звук, и я мизинцем прижал прозрачный камушек на тонкой длинной железке. Аккуратно вытащив ее полностью, я стал рассматривать свою находку. Белый камень в окружении светло-зеленых и сиреневых, маленьких, словно осколки.
Длинный стержень, на котором они крепились, был потолще цыганской иголки и остро заточенным на конце. Это я выяснил, когда легонько до него дотронулся. Тут же на моем указательном пальце выступила круглая, как бусина, капля крови.
Я сунул эту иголку в карман, бросил прощальный взгляд на клавесин, который вдруг показался мне старой рухлядью, и пошел догонять класс.
Хотабыч все так же увлеченно о чем-то рассказывал, кивал на портреты и пейзажи, развешанные на стенах. Ребята хлопали глазами и старались поближе протиснуться к механическому пианино. Олег Владиславович позвол всем немножко поиграть, после чего экскурсия гуськом отправилась дальше.
Я догнал Красильникова и положил ему руку на плечо:
– Ну как?
– Отлично!
Я ничуть не сомневался, что он именно так и скажет. Дальше мы все осматривали вместе, и играть пробовали вместе: он, потом я – все вместе. Я был очень рад, что у меня есть такой друг, но что-то внутри царапало меня и было как-то нехорошо. Только я никак не мог понять: почему именно.
* * *
Вечером я поделился с Антоном своей находкой.
– Как тебе программа Хотабыча?
– Какого Хотабыча? – удивился Красильников.
– Да экскурсовода, – я забыл, что не поделился с другом своей ассоциацией.
– А он и правда на него очень похож. Понравилась, конечно, а что?
– Просто мне кажется, что я время в музее провел с большей пользой, чем вы все вместе взятые…
– Это ты к чему клонишь? – хитро прищурился Антон, – Рассказывай, пока я приготовлю чего-нибудь на зуб положить, – попросил он.
И тут я, ни слова не говоря, достал из кармана иголку с камнями.
– Вот это штука! – присвистнул Красильников. – Где ты ее взял?
– В музее, – скромно ответил я.
– Стянул?!
– Издеваешься? – тут пришла моя очередь удивиться. – Чтобы я что-то украл?!
– Да не кипятись ты, я просто не ожидал такое увидеть.
– Понятно – не ожидал. А что ты хотел? Чтобы я рояль или контрабас из кармана достал?! – продолжал возмущаться я.
Мы поняли, что нам обоим нужно помолчать и остыть. Я на повышенных тонах ничего объяснить не могу, а он ничего понять не в состоянии. Поэтому мы не придумали ничего лучше, чем сидеть и жевать бутерброды.
В комнату зашел Макс. Он-таки ходил в Макдоналдс. Ну и настырный же тип.
– А вы уже едите! – вместо обычного «Привет!» сказал он.
– А ты, судя по всему, уже сытый, – ни с того ни с сего огрызнулся я.
– Садись с нами, если хочешь, – предложил Антон.
– Не-а, после чизбургеров колбасу и кетчуп как-то не очень хочется.
– Ну и все, свободен, значит, – продолжал сердиться я.
Макс удивленно посмотрел на нас, пожал плечами и вышел.
– Ты чего? Он-то тут причем? Зачем на него напускаться надо было? – Антон как с цепи сорвался.
– Ага, на него, значит, нельзя! А на меня – пожалуйста!
Спасибо!
– Юрка, ты чего? Зачем все в штыки воспринимать, я просто удивился, чего это ты на всех набрасываешься…
– Я набрасываюсь?! Это я-то?!..
– Ну не будем же мы ругаться? Ведь даже повода не было!
Я встал и налил себе крепкого кофе. Хорошо, что Антон додумался захватить кипятильник.
В дверь постучали. Красильников пошел открывать.
– Вы пойдете ужинать? – спросила Журавлева, появившись в темном прямоугольнике открытой двери. И тут же скользнув взглядом по нашим физиономиям, добавила:
– Что-то случилось?
– Да нет, ничего, – быстро соврал Антон.
– Значит, случилось. Мне еще про вас сон какой-то мерзкий всю ночь снился. Я думала, что вы в музее что-нибудь эдакое выкините… А у тебя, Гислер, вообще день сегодня отватительный, потому что Юпитер противостоит Марсу.
– Все-то ты знаешь! – съязвил я.
– Все, не все, а знаю, – обиделась Ева.
– Тут у Гислера есть кое-что, но он не говорит… – Красильников посмотрел на меня и осекся на полуслове.
– Просто есть одна штука, но я не знаю, что это такое.
Какая-то иголка, украшенная цветными стекляшками, – вдруг ни с того, ни с сего выпалил я.
– Дай посмотрю, – сказала Ева, про ужин она, по всей видимости, совсем забыла.
Я достал иголку, которую с появлением Макса предусмотрительно убрал в карман, и протянул Журавлевой:
– Смотри…
– Вот это да! – прошиептала она с восторгом, – это же изумруды и аметисты! Откуда у тебя такая прелесть?
– Нашел, – ответил я без особого энтузиазма, потому что знал – не поверит.
– Как это нашел? Где? – вопросы из Евы так и сыпались.
– В музее. Только не говори никому. А то знаю я вас, девчонок, – тут же все разнесете.
– Я? Чтобы я кому-то сказала? – обида и недовольство тут же нарисовались на ее лице.
– По-моему, ей вполне можно доверять. Она никогда нас не подводила, – встал на ее защиту Антон.
– Так, с камнями ты разобралась, а вообще, что это за штуковина, знаешь? – хотел все до конца выяснить я.
– Это булавка для галстука, – спокойно сказала Ева, – полагаю, вещь довольно дорогая, и скорее всего, старинная.