– Тебя как зовут? – спросил незнакомца Фомин.
– Али, – представился тот.
Олег Иванович усмехнулся:
– С Кавказа?
– С Кавказа, – кивнул горбоносый. – А что, плохо?
– Нормально, – сказал Фомин. – У меня нет этнических предрассудков. Меня можешь звать Олег. – Фомин наполнил рюмки и придвинул одну Али. – Ну что, Али-Баба, давай, что ли, дернем? За знакомство.
– Давай.
Они выпили.
– Из-за бабы страдаешь? – спросил Али.
– А что, так заметно?
– Заметно, заметно. – Горбоносый сделал маленький глоток и поставил рюмку на стол. – Хорошо пьешь, Олег. Русские все хорошо пьют. Вот только драться совсем не умеют. Надерут вам чеченцы задницу, Олег. Увидишь – надерут.
Фомин вновь наполнил рюмки, опорожнил свою одним махом, поставил на стол и посмотрел на Али:
– Говоришь, драться не умеем? Гм… А что, если я тебе прямо сейчас по зубам двину, а? Это тебя убедит?
Поскольку ответа не последовало, Фомин усмехнулся и вновь взялся за графин. Но тут Али заговорил.
– Не двинешь, – тихо сказал он. – Пьяный ты. И дебелый. Наверно, за это тебя женщины и не любят. Бабам нравятся молодые и крепкие. Такие, как я.
Графин дрогнул в руке Фомина. Несколько капель коньяка упали на скатерть. Олег Иванович поставил графин на стол и тяжело посмотрел на кавказца:
– Дебелый, говоришь? – В глазах Фомина полыхнула ярость. – А ну, пойдем покурим, – глухо прорычал он.
– Пойдем, если не боишься, – пожал плечами Али. Он достал из кармана купюру, показал ее официанту, затем сложил вдвое и запихал под пепельницу.
– А ну, забери свою сраную бумажку, – пророкотал Фомин. – Я привык платить за себя сам.
– Ладно, плати ты, мне же лучше, – сказал кавказец и забрал со стола купюру. Все это он проделал с показным равнодушием, словно потешался над Фоминым.
Олег Иванович еле сдерживал ярость. Он быстро отсчитал необходимую сумму, швырнул ее на стол и поднялся.
– Пошли!
– Пошли, – согласился Али.
Они вышли из кафе – Фомин впереди, кавказец – за ним – и направились в сторону платформ.
До электрички оставалось еще двадцать минут. Платформа была почти пуста. Мужчины дошли до самой дальней и самой темной части платформы и там остановились. Фомин медленно повернулся к горбоносому Али. Он был почти на голову выше своего противника и раза в два шире в плечах. Однако кавказец, несмотря на малый рост и щуплость телосложения, смотрел дерзко и нагло.
– Ну что, Олег, двинешь мне по зубам? – иронично спросил он. – Или у тебя не только с бабами, но и с мужиками не получается?
– Ну все, рожа! – взревел Фомин. – Сейчас я тебя по рельсам размажу!
Он сжал кулаки и бросился на кавказца. Однако тот ловко поднырнул под правый кулак Фомина и сделал всего один – короткий и молниеносный – выпад. Фомин почувствовал, как что-то жаркое кольнуло его в грудь, а вслед за тем кровавая пелена затянула ему глаза.
Когда широкий затылок Олега Ивановича стукнулся об цементную плиту платформы, он был уже мертв.
3
Вдоль полосы железнодорожной насыпи, идущей через лес от славного города Малоярославца, медленно брел пожилой мужчина, одетый в прорезиненный плащ, кепку и сапоги. В руке он нес пустую плетеную корзинку, предназначенную, по всей вероятности, для грибов. Мужчина меланхолично смотрел себе под ноги, словно сбор грибов был для него пустой и, в общем-то, никому не нужной формальностью.
Метрах в пяти от мужчины, шелестя приминаемой травой, пробиралась сквозь кустарник женщина. Голова ее была повязана белой косынкой. В отличие от меланхоличного мужчины, она хищно, как охотник, вглядывалась в траву, выискивая грибы. Несколько шагов они прошли в молчании. Затем женщина громко крикнула:
– Да ты в голой-то траве не смотри! Груздь, он тенечек любит. В тенечке его и искать надо.
– Поучи свою мать блины печь, – сердито отозвался мужчина. – Груздь растет везде, и под деревьями, и на полянке. Главное – увидеть вовремя.
Женщина покачала головой:
– Ладно бы хоть на полянке, так ведь ты только вдоль насыпи и ходишь. Откуда там взяться грибам-то?
– Мать твою… – выругался в сердцах мужчина. – Правильно мне мужики говорили: лучше с чертом на рыбалку, чем с женой по грибы. Всю плешь мне проела. Ты еще к самому пепелищу пройди! Там грибы сразу в жареном виде подают. Можешь заодно и пообедать! – Мужчина усмехнулся собственной шутке.
Однако жена шутку не оценила.
– Дураком ты был, дураком и помрешь! – сердито откликнулась она.
Мужчина не зря упомянул о пепелище. Метрах в пятистах от насыпи проходила граница выжженного леса. Несмотря на затяжные дожди, потушившие пожар, оттуда все еще тянуло гарью.
– Хочешь искать под деревьями – ищи! – крикнул жене мужчина. – А от меня отстань! – Мужчина хотел добавить еще пару крепких слов, но тут на глаза ему попался ряд бурых земляных холмиков, и он поспешно присел рядом с одним из них, на ходу доставая из кармана перочинный нож.
Груздь оказался большим, белым, аккуратным, хоть картину с него пиши; второй был еще красивей, а третий – и того лучше. Вскоре корзинка мужчины заполнилась наполовину.
– Слышь, Маш! – победно окликнул он жену. – Иди, чего покажу!
Однако жена не отозвалась.
– Да ты что, мать, оглохла, что ли? Иди, говорю, сюда!
Жена не отозвалась и на этот раз. Мужчина поднялся на ноги, отряхнул с коленей землю и завертел головой; в этот миг он услышал, как вскрикнула его жена. Не мешкая ни секунды, мужчина бросил корзину с грибами на землю и опрометью помчался в лес, держа нож наизготовку.
Жена стояла за кустом боярышника и смотрела куда-то вниз.
– Что случилось? – выпалил мужчина, пытаясь отдышаться. Он поморщился и положил руку на сердце. – Да что случилось-то? – повторил он, морщась от боли.
Жена медленно повернула голову. Белая косынка на ее голове сбилась набок, но она не замечала этого. Взгляд был полон ужаса. Она с трудом разлепила губы и тихо сказала:
– Там… лежит…
– Где? – не понял мужчина. – Что лежит?
Жена, не глядя, ткнула рукой в сторону куста. Мужчина подошел ближе и близоруко сощурился.
– Господи Исусе! – с ужасом прошептал он, увидев предмет, на который указывала жена.
Тут и впрямь было чему ужаснуться. Под кустом боярышника, нелепо поджав под себя руки, лежало скрюченное обгорелое тело человека.
В кабинете находились двое: следователь городской прокуратуры Александр Семенович Петренко и его непосредственный начальник – заместитель генерального прокурора Иван Ильич Потапов. Начальник недовольно хмурил рыжеватые брови и внимательно смотрел на следователя колючими голубыми глазами. Однако Петренко, казалось, не замечал хмурого взгляда начальника.
– Ну, – сказал Потапов, хмурясь еще сильнее. – Так что там у нас с обгоревшим трупом?
– Точно не скажешь, Иван Ильич, – спокойно ответил следователь. – Однако я склонен считать это несчастным случаем.
Потапов поднял брови:
– Вот как?
– Да-с. – У Петренко была неприятная привычка добавлять к коротким словам это дореволюционное «с», окружающим приходилось с этой неприятной особенностью мириться. – В лесу ведь бушевали пожары. Если бы не дожди, от леса вообще ничего не осталось бы. Видимо, этот человек был грибником или туристом. Заблудился в лесу, надышался дымом, потерял сознание и сгорел. К сожалению, установить личность погибшего не представляется возможным. От него мало что осталось.
– Гм… – Потапов побарабанил по столу пальцами. – И твой вывод?
– Я, Иван Ильич, видите ли, собираюсь вынести постановление об отказе в возбуждении уголовного дела в связи с отсутствием состава преступления.
Потапов кивнул:
– Стало быть, на этом и порешим. Ладно, с пустяками разобрались, перейдем к более важным делам.
И коллеги занялись разбором более важных дел, забыв об обгоревшем неопознанном трупе, как им казалось, навсегда.
4
По пятницам ресторан «Белое солнце пустыни» был переполнен, однако для уважаемых гостей, коими, безусловно, были генерал-майор милиции Абрамов и его заместитель полковник Прохоренко, столик нашелся.
Генерал Абрамов, мужчина солидный, упитанный, краснолицый, только что принял очередные сто грамм и теперь закусывал водку пловом, окуная толстые пальцы прямо в тарелку.
Полковник Прохоренко, худой, желтолицый, смотрел на своего начальника сухо и бесстрастно. Абрамов знал, что в душе у Прохоренко бушует буря, и с удовольствием наблюдал за тем, как усердно Прохоренко пытается скрыть свое негодование под маской напускного безразличия.
Прохоренко сказал нарочито небрежным голосом, тщательно следя за тем, чтобы интонация не выдала его чувств:
– И как вам здешняя еда, Эрик Максимович?
– Да ничего, – пожал широкими плечами генерал Абрамов. – Антураж вот только больно навязчивый. Все эти ковры, чайники, кувшины…
– Восток – дело тонкое, – заметил на это полковник Прохоренко.
– Это точно, – согласился Абрамов, разделавшись с пловом и переходя к баранине под острым соусом.
– Я рад, что здешняя еда пришлась вам по вкусу. – Прохоренко посмотрел на часы. – Ну а мне пора.
– Куда это тебе пора?
– Да нужно еще в магазин заскочить, жена просила.
Генерал усмехнулся:
– Вытащил меня в ресторан, а сам сбегаешь?
– Сбегаю, Эрик Максимович, – смиренно кивнул Прохоренко.
– И беги себе, – согласился Абрамов, которого общество полковника начало утомлять. – Поужинали, попили, дела важные обсудили – чего тебе здесь сидеть?
Полковник Прохоренко полез в карман за бумажником, но генерал остановил его:
– Оставь. Я сам заплачу.
– Но ведь это я вас пригласил, – возразил Прохоренко.
– И спасибо тебе за это. Я нынче в кабаках не частый гость, а когда-то это дело сильно любил.
– И все-таки я настаиваю, – сказал Прохоренко.
Генерал сверкнул глазами:
– Настаивать будешь дома, в постели с женой. А здесь решаю я. Я все-таки твой начальник, так считай это приказом.
– Как скажете, Эрик Максимович.
Абрамов сдвинул брови:
– Не по уставу говоришь, полковник.
– Так точно, товарищ генерал.
– Вот это уже другое дело, – одобрил Абрамов. – Ну, давай, лети к жене. А за это… – Он стукнул пальцем по графину с водкой, – не беспокойся. Графин в надежных руках.
– Никогда в этом не сомневался, – сказал Прохоренко. – Приятного вам аппетита, товарищ генерал.
– До встречи.
Полковник Прохоренко поднялся из-за стола.
Чтобы допить оставшуюся водку и доесть баранину, генералу понадобилось еще полчаса. Все эти полчаса, несмотря на то что водка и баранина резво шли на убыль, с лица генерала не сходило озадаченное выражение. Пару раз он даже досадливо крякнул и слегка пристукнул кулаком по столу. По всему было видно, что Абрамова мучает какая-то неприятная и неотступная мысль.
Когда с водкой было покончено, Абрамов подозвал официанта, расплатился и покинул ресторан.
На улице генерал Абрамов свистнул задремавшему шоферу и затем, усевшись в машину, приказал отвезти себя домой, в квартиру на Тверском бульваре. По дороге с генералом случился приступ желудочных колик, но ближе к дому боль отпустила.
– Что-то вы плохо выглядите, товарищ генерал, – сказал шофер, тревожно вглядываясь в его лицо. – Никогда вас таким не видел.
– Часто, что ли, меня из кабаков домой привозишь? – недовольно поинтересовался Абрамов.
– На моей памяти – пару раз.
– Вот именно. – Абрамов достал из кармана платок и вытер вспотевшее лицо.
Шофер снова вгляделся в лицо шефа и сказал:
– Может, в аптеку сгонять? Эрик Максимович, вы скажите. Мне ведь не трудно.
– Обойдусь, – сухо ответил шоферу Абрамов. – Домой езжай, к семье. Задержал я тебя сегодня. – Желудок вновь дал о себе знать, и генерал поморщился. – Ты уж, брат, прости меня за это.
– Да ладно, чего уж там.
Мягко скрипнули тормоза, и машина остановилась.
– Может, до квартиры вас проводить? – вновь подал голос шофер.
– Да что же это такое? – вскипел Абрамов. – Я что, похож на инвалида? С ума ты меня сведешь своими приставаниями.
– Простите.
Генерал выбрался из машины и с силой захлопнул дверцу. Сделал шоферу знак рукой, чтоб тот ехал, а сам повернулся и зашагал к подъезду.
В лифте Эрик Максимович почувствовал себя плохо, ему даже пришлось закрыть глаза и задержать дыхание, чтобы справиться с накатившей тошнотой. Но когда лифт остановился и Абрамов открыл глаза, с ним снова все было в порядке.
«Вероятно, выпил слишком много», – сказал себе Эрик Максимович. И на этом успокоился.
…Скинув с ног туфли и переобувшись в мягкие домашние тапочки, Эрик Максимович облегченно вздохнул. Конец дневным проблемам и мучениям.
Несмотря на поздний час, Абрамову совершенно не хотелось спать. В квартире, которую большинство его подчиненных называли «шикарными хоромами», было пусто и холодно. И виноваты в этом были не столько оставленные открытыми форточки – Абрамов любил прохладу, – сколько тишина огромных комнат.
Семья Эрика Максимовича в полном составе отбыла на отдых в Испанию. Абрамов должен был поехать с ними, но нашлось неотложное дело, потребовавшее его присутствия в Москве. Он до сих пор не мог забыть холодный, укоризненный взгляд жены, которым она одарила его в аэропорту. Ничего не поделаешь, у нее были все основания так смотреть. Тем более что одно неотложное дело сменилось вторым, второе – третьим, и конца этой утомительной цепочке проблем и забот не было.
Переодевшись в халат, Эрик Максимович включил телевизор, достал из бара стакан, початую бутылку коньяку и уселся в кресло, положил ноги на пуфик. В этой позе он мог сидеть часами. По телевизору показывали концерт, и хотя Абрамов не любил музыку, все же сидеть вот так, перед телевизором, в мягком кресле, со стаканом коньяка в руке, было чертовски приятно.
Эрик Максимович посмотрел на портрет жены, висевший над диваном, отсалютовал ему стаканом и сказал:
– За тебя, моя радость!
Затем сделал большой глоток и блаженно закрыл глаза. Когда утром домработница нашла его в этом кресле мертвым, он сидел в той же самой позе, только пустой стакан валялся на полу.
Глава вторая
Начало
1
Полуденное солнце пекло неистово, раскаляя валявшиеся повсюду кирпичи до того, что на них без труда можно было бы изжарить яичницу, приди кому в голову подобная бредовая идея.
Ахмед уныло посмотрел вокруг и вздохнул.
Кирпичи, щебенка, обугленные куски арматуры, покореженные машины – вот во что превратилась иракская земля за какой-нибудь год. Кого в этом винить? Одному Аллаху известно. Так или иначе, все это сделали люди, а они – что по ту сторону передовой, что по эту – все не без греха. А на какую сторону вставать – это каждый должен решить для себя сам.
– Дядя американец, дай конфетку, – попросил у Ахмеда мальчонка, закутанный в какое-то бурое тряпье.
Ахмед достал из кармана карамельку и протянул ребенку.
– Держи, малыш.
– Спасибо, дядя американец! – поблагодарил мальчишка, повернулся и пустился наутек.
Ахмед закурил. Он ждал уже двадцать минут, и ожидание начинало его утомлять. Зевнув, Ахмед поднял с земли листок бумаги, который прибило ветром к его армейскому ботинку. На колышущейся ткани были изображены розовощекие ковбои, поглощающие сок с таким видом, словно это был божественный нектар, дарующий им вечную молодость. Похоже, эти американцы и впрямь верят в то, что когда-нибудь им удастся победить не только старость, но и саму смерть.
Ахмед вздохнул. Что ж, возможно, когда-нибудь так оно и будет. Эти американцы всегда добиваются того, чего хотят. Счастливые, довольные поросята, никогда не знавшие голода и нужды.
– Эй, дружище, Реддвей будет с минуты на минуту. Может, хотите чаю? У нас есть черный и зеленый.
Молоденький солдат смотрел на него с нескрываемым любопытством. Еще один розовощекий американский поросенок, верящий в свое бессмертие.
– Нет, спасибо, – сказал Ахмед.
Паренек ушел, оставив его в палатке одного. Ахмед еще немного поразмышлял о перипетиях судьбы, о том, почему одним судьба преподносит все, а у других забирает последнее; когда ход его мыслей приобрел совсем уж унылую тональность, полог палатки отъехал в сторону, и в образовавшемся просвете появилась огромная фигура Питера Реддвея. Он ввалился в палатку и пожал ладонь Ахмеда так крепко, что тот даже поморщился от боли.