– Скажите, этот ваш тренер был похож на меня?
– В каком смысле?
– Внешне.
Прежде чем ответить, Алла долго его разглядывала.
– Ага. Чем-то вы с ним схожи.
– А точнее?
– Не могу сказать.
– Ну все-таки?
– Не помню.
– Аллочка, постарайтесь, пожалуйста!
– Ну… Вы оба не уроды, что ли…
– Спасибо.
– … И не красавцы, не высокие, но и не малорослые, не молодые и не старые. В общем, таких полно.
Гордеев ничего не сказал, только посмотрел на нее, думая, что приключение можно считать оконченным: цветочница превратилась для него в некое табу, и единственное, что ему еще предстояло сделать, это найти благовидный предлог, чтобы выставить ее за дверь. Девушка, кажется, заметила происшедшую в нем перемену и спросила с некоторой настороженностью:
– Что это с вами? Я сказала что-нибудь не то?
Сделав над собой усилие, он поинтересовался:
– А что, по-вашему, много таких мужчин, как я и этот баскетбольный тренер?
– Немало. Вы, как бы это сказать, ну, массовое явление, что ли.
Тут Гордеева передернуло, и девушка вдруг все поняла.
– Ага, догадываюсь! – воскликнула она. – Вы обиделись на то, что я назвала вас серединкой на половинку, сказала, что таких много, правда?
– Не то чтобы обиделся, – ответил Гордеев, – а, скажем, у меня опустились руки.
– Это почему же?
– Так. Мне кажется, что я делаю то же самое, что делают другие, вот я и предпочитаю теперь ничего не делать.
Алла попыталась его утешить:
– Со мной у вас не должны опускаться руки. И потом, клянусь вам, мне больше нравятся такие мужчины, как вы, самые обыкновенные, чтоб ничем не отличались от других, ведь про таких с самого начала знаешь, что они скажут и что сделают.
– Ну вот мы и познакомились, – объявил Гордеев вставая. – А теперь прошу прощения – у меня срочная работа.
Они вышли в коридор. Нельзя сказать, чтобы у девушки был убитый вид, пожалуй, она даже улыбалась.
– Не нужно так злиться. Не то вы действительно станете совсем как тренер.
Гордеев немного оживился.
– А что еще сделал тренер?
– Поскольку я сказала ему однажды, что он мужчина, каких полным-полно, распространенный тип, что ли, он разозлился, ну точь-в-точь как вы, и выставил меня за дверь.
Гордеев молча открыл дверь, и она рассмеялась уже откровенно.
8
Подслушивающих и подсматривающих устройств в офисе Филипп со Щербаком не нашли, зато обнаружили кое-что более любопытное – «клавиатурный жучок». Это совсем свежее изобретение, функция которого, как объяснил Коля Щербак, была предельно проста. Едва на компьютере начиналась работа, о любом прикосновении к клавишам становилось известно кому-то еще. Более того, на экране шпиона, считывавшего информацию, была картинка монитора. «Клавиатурный жучок» был достоянием российской науки, и, кажется, Щербак с Филей этим гордились. А может быть, они просто были удовлетворены, что отработали не зря.
Что же получалось? Розанов решил открыть в Химках филиал. Договорился с отцами города о всяческом содействии и аренде прекрасного помещения в самом центре. После этого в Химки приехал Гордеев, подписал бумаги, закупил оргтехнику и… его тут же кто-то посадил на крючок? Ему продали аппаратуру, которая заведомо будет прослушиваться или просматриваться? Был ли в курсе продавец? И вообще, кто мог знать обо всей этой истории, кроме них с Розановым? Гордеев обдумал ситуацию с разных сторон и решил своего шефа пока в нее не посвящать.
– А можно оставить «жучок»? – спросил он у оперативников.
– Не понял, – сказал Филя, а Щербак почесал затылок.
– Можно ли сделать вид, что я не догадался, но в свою очередь засечь тех, кто охотится за моей информацией?
– Ага, – сказал Филя, что отнюдь не означало «да», а означало, что он понял вопрос. Щербак почесал затылок еще сильнее, а потом ответил:
– Надо звонить Максу.
Макс был штатным компьютерным гением детективного агентства «Глория» и вообще докой по всяким техническим штучкам, гораздо большим, нежели Щербак и Филя, вместе взятые. Единственным его недостатком было то, что из цокольного этажа в доме на Неглинной, который арендовала «Глория», на памяти Гордеева он практически не выбирался. Правда, благодаря этому Макс отменно консультировал по телефону.
Щербак позвонил ему и обрисовал проблему. Макс попросил детально описать «жучок», после чего выдал очередной гениальный, без преувеличения, рецепт – отвезти его вместе с клавиатурой в Москву – к нему, к Максу: он подсоединит «клаву» к своему компьютеру и станет лично работать на ней, дезинформируя «шпионскую сеть». А там видно будет.
Вечером Гордееву позвонил Бомба – Павел Долохов. Он был известным джазовым барабанщиком и менеджером. Когда-то с ним случилась неприятность: он привез в Москву какую-то американскую знаменитость, и у того прямо в московской гостинице исчез саксофон, на котором он играл последние двадцать лет. Именно Гордееву тогда удалось счастливым образом разрешить кошмарную ситуацию. Во-первых, Долохов, по его совету, напоил американца до бесчувствия, а во-вторых, к поискам были подключены сотрудники детективного агентства «Глория», усилиями которых было установлено, что в номер к американцу проникли «любители автографов». Цепочка быстро размоталась, и драгоценный сакс был возвращен протрезвевшему маэстро. В результате тот не был даже до конца уверен, что кража ему не пригрезилась. По большому счету, конечно, повезло, но с тех пор Долохов проникся к Юрию Петровичу уважением.
– Юрий Петрович, можете помочь моему другу?! – не здороваясь, завопил Долохов.
– Сомневаюсь. А что случилось?
– У него серьезные личные проблемы, и я боюсь за его жизнь.
– Пусть обратится в милицию.
– Время дорого! А вдруг он покончит с собой?
– И кто он такой?
– Олег Артемьев, известный художник. Очень модный.
– Не слышал, – отрезал Гордеев.
– Ему всякие знаменитости портреты заказывают. Он на этом имя сделал.
– Как Никас Сафронов?
– Никас Сафронов – это полный отстой, а вот Артемьев – художник что надо. Даже смешно сравнивать.
– Вообще-то мне по барабану, ты не обижайся, но дел сейчас – выше крыши. Мы новый офис открыли и…
– Юрий Петрович! – натурально взвыл Долохов. – Неужели не поможете?!
– Павел, дело в том, что я сейчас не в Москве работаю, и…
– Юрий Петрович, вы знаете, с каким уважением я к вам отношусь, даже с пиететом, даже…
– Короче, – попросил Гордеев, которому надоели эти излияния.
– Короче будет так – я бы не стал вас беспокоить, если бы не боялся…
– Чего?
– Мне кажется, ему до самоубийства недалеко. У него жена Альбина, известная манекенщица, сбежала. Я его уговариваю в Химки уехать, но он меня не слушает, торчит в Москве, надеется, что она вернется, и, кажется, тихо с ума сходит.
– Стоп, – сказал Гордеев, у которого внезапно прорезался интерес. – При чем тут Химки?
– Так он же оттуда родом фактически, у него там родители живут, у них чудесный дом, и ему бы сейчас из мегаполиса свалить – самое оно…
– Ясно, – оборвал Гордеев. – А где он сейчас – твой приятель?
– В своей мастерской. Слезы льет.
– А мастерская где?
– В Москве, конечно.
– В Москве, говоришь? Давай телефон.
Почему бы и нет, решил Гордеев. Шеф наверняка поинтересуется, как он наращивает клиентуру в Химках, а ему будет чем отчитаться: модный художник – это хорошо. А то, что он сейчас не в Химках, а в Москве – это частности, лишний повод домой наведаться.
По своему обыкновению, Гордеев порыскал в Интернете – есть ли какие-либо упоминания об Альбине за последнее время? И нашел сразу два, точнее, это было одно.
«В Лондоне на одной из вечеринок русская манекенщица Альбина Артемьева появилась со множеством кровоподтеков на спине, напоминающих, по мнению прессы, „следы от любовных укусов“. „Она похожа на инопланетянина“, – заявил один из фанатов Артемьевой. Впрочем, наибольшее удивление публики вызвали не синяки, а тот факт, что Артемьева даже не удосужилась прикрыть их и пришла на вечеринку в открытом платье».
«В Лондоне на одной из вечеринок русская манекенщица Альбина Артемьева появилась со множеством круглых синяков на спине, напоминающих, по мнению прессы, „следы от любовных укусов“. Удивление публики вызвали не синяки, а тот факт, что она даже не удосужилась прикрыть их и пришла на вечеринку в открытом платье. Кровоподтеки оказались следами от „банок“, хорошо знакомых каждому россиянину, – Артемьева лечила ими бронхит».
Толку от этого было, конечно, немного.
9
Гордеев сперва встретился с Долоховым, потому что тот сказал, что найти мастерскую Артемьева в первый раз самому – нереально. Пока они ехали, Бомба все время крутил ручку настройки радиоприемника – ни одна радиостанция его не удовлетворяла. Гордеев молил Бога, чтобы радио наконец сломалось. Потом он сообразил, что есть тема для разговора, который Бомбу может отвлечь.
– Я помню, ты собирался дом в Финляндии покупать?
Музыкант оживился:
– Ну какой там дом, что вы! Просто друзья там отдыхали, наткнулись на заброшенную школу. Выяснили – продается. Я решил купить, типа дача будет. Красотища – озера, рыба, почти как в Подмосковье. Я весной на одном озере рыбачил, вот где здорово, жалко недолго это продлилось, городок с гнильцой, а так… А вот в Финляндии – круто.
– Какой городок с гнильцой? – машинально спросил Гордеев.
– Зеленогорск этот.
…Гордеев сидел в студии модного художника Олега Артемьева и пытался добиться от него связного рассказа. У Артемьева были всклоченные волосы, красные глаза и изрядная небритость – абсолютно богемный вид в дополнение к академическому образу художника – бархатной курточке и вельветовым штанам, перепачканным краской.
Мастерская Артемьева располагалась в огромном подвале на Тушинской. Тут было метров сто пятьдесят квадратных, никак не меньше.
– Легко ко мне добрались? – спросил Артемьев.
– Без проблем.
– Знаете, когда я впервые устроил тут вечеринку, всем моим гостям показалось, что моя новая мастерская находится где-то в медвежьем углу. Сейчас же коллеги по цеху завидуют, считают, что я прекрасно устроился.
– Значит, вы тут недавно обосновались?
– Пару лет. Раньше у меня была мастерская на Соколе. В один прекрасный момент мне позвонили из управы и сказали, что закончился срок аренды и я должен покинуть помещение, потому что туда собираются въехать иконописцы. На следующий день пришли ко мне крепкие ребята в кожаных куртках. Я, помню, думаю про себя: странные иконописцы какие-то, бритые и на братков похожи. Вежливо прошу их дать мне хотя бы месяц, чтобы подыскать новое место. А они мне: «Два дня тебе на выезд, а то придут братаны и тебя выкинут». «Спасибо, не надо», – отвечаю. Собрался и уехал оттуда. Потом я какое-то время искал место для работы, а потом просто за счет одного призового проекта выиграл право аренды заброшенного подвала. Когда в него пришел – ужаснулся. На полу толстенный слой комаров, которые здесь плодились, но никуда не улетали, так и падали замертво, а по ним бегали огромные крысы. По стенам вода текла, а неподалеку электрощиток искрил и сверкал… Но ничего, постепенно высушил и вычистил подвал, сделал принудительную систему вентиляции, гидроизоляцию стен, пола и, по просьбе соседей, – художник усмехнулся, – звукоизоляцию потолков. Я видите ли, с Долоховым дружу, ну, вы это уже знаете, и люблю иногда его барабаны послушать – у меня много записей.
На стенах висели чучела обезьян, под потолком – видеопушка и… качели. А в отдельном закутке – уютная спальня. Одна стена была расписана иероглифами.
– Вы понимаете по-китайски? – спросил Гордеев, чтобы более непринужденно завязать беседу.
– Кажется, это вы понимаете по-китайски, – не без удивления сказал Артемьев. – Все, кто первый раз видит, почему-то сразу говорят про японскую письменность.
– Да я наобум сказал, – сознался Гордеев.
– Понятно. Я, конечно, знаю, что здесь написано, но сам по-китайски не говорю. Я к этому иначе отношусь. Иероглиф – и рисунок, и одновременно нечто большее. Любой рисунок имеет смысл. Однако у иероглифа он конкретный. В этом отношении противоположностью иероглифа является природа, смысл которой нам часто непонятен. А между природой и иероглифом простирается пространство, которое нам необходимо заполнить. В этом я вижу свою функцию как художника. Понимаете?
Гордеев кивнул, хотя, положа руку на сердце, мало что понял. Он кивнул на потолок:
– Интересно, а жильцы в курсе, кто под ними творит?
– Соседи здесь, конечно, нервные, – печально усмехнулся Артемьев, пуская клубы дыма, – курил он без передышки. – Чуть что – ко мне, говорят, что я виноват в том, что свет в доме отключили или горячую воду. Однажды на моей двери жирными буквами написали «Мазила». Тоже мне, обидели, называется! Но я ведь их вообще не беспокою, появляюсь здесь довольно-таки редко. Разве что барабаны…
– Вы хотите, чтобы я решал ваши коммунальные проблемы? – поинтересовался Гордеев.
– Что вы! – замахал руками художник. – Это так, к слову. Да и, наверное, уеду я отсюда все-таки. Для художника нужна мастерская как минимум двухуровневая и метров в шестьсот. Там должно быть место для складирования, съемки и, наконец, для того, чтобы нормально посмотреть на свою работу. Ведь искусство требует взгляда из пространства, правильно?
Гордеев пожал плечами:
– Вам видней. Хотя… ваш приятель Бомба купил вот себе домик в Финляндии.
Артемьев вздохнул:
– Ему – что? Музыку ведь не украдешь и не испортишь, верно? Но вообще это правильно, вот разберусь со всеми делами и куплю участок в Подмосковье, где-нибудь за Химками, чтобы от стариков своих недалеко. Построю там себе огромный ангар и буду жить и работать.
– Я слышал, Химки – славный городок, – заметил Гордеев. – Несмотря на название.
– Вот-вот! – обрадовался художник.
– Может быть, пока вы туда все-таки не уехали, расскажете, что стряслось? А то я, видите ли, специально из-за вас в Москву приехал.
– Конечно-конечно! Хотите выпить чего-нибудь?
– Минеральной воды, если можно, без газа. У вас здесь душновато.
Художник сходил к холодильнику и сообщил:
– Есть «перье», но, как вы понимаете, с газом. Будете?
– Годится. Лед только положите…
Наконец они уселись друг напротив друга.
– Дело было так, – сказал Артемьев, вытирая пот со лба. – Народ сновал по Тверской туда-сюда. Я встретил приятеля и остановился потолковать с ним – мы присели в кофейне, которая появилась на месте Филипповской булочной…
– Кого вы встретили?
– Так Пашку же, Долохова, – удивился Артемьев с таким видом, будто все на свете должны быть в курсе того, что и когда с ним происходило.
Гордеев кивнул: понятно, мол, продолжайте.
– …Я старался не глядеть на женщин. Мы немного поговорили о моей выставке и его концерте. Он сказал, что я гениальный художник, а я сказал, что он гениальный музыкант. Ну, так положено. Мы выпили кофе и попрощались. Я вышел из кофейни и пошел дальше по Тверской. Немного поизучал товар в книжном магазине «Москва». Помню, мое внимание привлекло рекламное объявление: «Умные рыбачат здесь».
– По поводу чего? – спросил Гордеев.
– Понятия не имею.
– Тогда и я не понимаю, объясните.
– Я же пытаюсь! Я вышел из магазина и пошел по Тверской. Я все шел и повторял, как дурак: умные рыбачат здесь, умные рыбачат здесь… Прицепилось. Перешел на другую сторону и направился к какому-то бутику. И остановился как вкопанный перед витриной – там стоял манекен, копия Альбины.
– Кто такая Альбина?
– Моя жена.
– Вы хотите сказать, что манекен похож на вашу жену?
– Нет, это была точная копия ее лица. Она известная манекенщица.
– Продолжайте.
– Я помню, когда для будущего манекена делали форму, Альбина полтора часа пролежала в ванне лицом вниз в вязком латексе и дышала через трубочку. Несколько дней спустя она отправилась в свою последнюю поездку в Париж. С тех пор я ее не видел. И вот я стоял перед витриной и пытался вспомнить, действительно ли она выглядела так? Умные рыбачат здесь, понимаете?!