Теперь, когда он принял решение, когда собрался для драки, он верил, что все у него получится. А как же иначе? Если чувствуешь что-то другое – лучше и не начинать…
Он отдал все необходимые распоряжения Леночке и, похоже, напугал ее до смерти, предупредив на случай явления незваных гостей: «Тверди одно: ничего не знаю, я человек маленький, я всего-навсего секретарша. Поняла?»
– Поняла. – Лена кивнула в ответ, и глаза ее наполнились слезами. Так с ходу заполняется невесть откуда набежавшей водичкой след в весеннем лесу.
Ужасно хотелось поцеловать девочку, но он подумал-подумал – и отказался от этой затеи. Рано. Спугнешь – ничем потом эту ошибку поправить не сможешь…
4
Однако Игорь Кириллович напрасно боялся за Лену. Поняв по его лицу, по отдельным фразам, которые долетали до нее через плохо прикрытую дверь, по его указаниям перед неожиданным отъездом, что случилось нечто из ряда вон выходящее и нехорошее, она кинулась старательно исполнять все, что он ей наказал. Для него она бы и не такую малость сделала, думала Лена, изымая дискету из своего компьютера, закрывая кодом файлы, связанные с деньгами, складывая папки с документацией, которые лежали в ее сейфе, в большую картонную коробку, которую легко потом можно будет загрузить в багажник легковой машины.
И, делая все это, она вдруг подумала, что, кажется, догадывается, с кем Игорь Кириллович говорил перед отъездом. Про себя она звала этого человека Хорьком. Она, конечно, никогда не видела, как маленький хищный соболь перерезает своими жуткими клыками горло кабарге, маленькому оленю, который хоть и маленький, но в несколько раз больше своего палача, и не видела, как хорек откусывает голову огромному рядом с ним петуху, а потом уволакивает его растерзанную тушку из птичника, – она была городская девочка. А если б видела – сама подивилась бы точности того прозвища, которым она наградила Кента. У этого жилистого, краснолицего, словно опаленного на страшном морозе, нестарого еще человека была опасно-хищная повадка и нехорошие, какие-то остановившиеся глаза: ощущение было такое, будто ты смотришь в пустые зрачки, такие пустые, словно вместо них у человека пулевые отверстия. И может быть, как раз поэтому она сразу ощутила, что от него веет опасностью…
И хотя сейчас Лена ошиблась, она была в общем-то недалека от истины.
Тот человек, о котором она подумала, был тогда в офисе в первый раз. Но вспоминала она тот первый раз совсем не так легко и просто, как Игорь Кириллович. Тот человек тогда пришел в сопровождении двух каких-то амбалов и попросил ее сообщить о нем Игорю Кирилловичу: дескать, скажи шефу, что пришел старый друг. Ей стало не по себе от тех откровенно плотоядных взглядов, которые бросала на нее эта троица – они разглядывали ее без всякого стеснения так подробно, что она почувствовала себя голой. Они смотрели на нее как на животное, и душа ее застыла в ужасе, едва Лена представила себе, что бы они с ней сделали, окажись она в их руках.
Она вошла к шефу, прикрыла за собой дверь и сказала срывающимся голосом:
– Там такой… такие страшные… Я боюсь…
Он подошел к двери, выглянул, улыбнулся ей:
– Со мной не бойся ничего, запомни. Давай зови его.
И, пропустив страшного посетителя в кабинет, она услышала, как он говорит Игорю Кирилловичу, еще даже не поздоровавшись:
– Твоя девочка? Отдай, а? Люблю таких… гимназисточек… раком ставить…
Игорь Кириллович что-то рыкнул в ответ, а что – она уже не слышала, поспешила поплотнее закрыть за собой тяжелую дверь кабинета.
Но вообще-то она не могла, конечно, не заметить, что этот неприятный человек имел над ее шефом какую-то странную власть, во всяком случае, Лена так и не смогла понять, почему Игорь Кириллович не выгонял его сразу же, а принимал – и одного, и еще с несколькими такими же, как этот самый Хорек…
Ей и присниться не могло, что это известные московские уголовники являются к ее шефу по своим «делам», чтобы он, как старшой, разрешил их спор. И, конечно, ей и в голову не могло прийти, что ее обожаемый шеф давно уже пользуется у этих мордоворотов почетом и уважением…
Что бы там ни было, Игорь Кириллович принимал этого урода Хорька и позже как любого нормального человека. А между тем она заметила: после его посещений обязательно случалось что-нибудь нехорошее – то вместе с ним наводняли кабинет Игоря Кирилловича какие-нибудь мрачные и подозрительные личности, то потом у них в офисе что-то старательно искала милиция, то после такого визита Игорь Кириллович просто-напросто становился непохожим на самого себя. Но все равно она больше Хорька не боялась, помнила, как Игорь Кириллович сказал ей: не бойся; и она знала, чувствовала – это не просто слова. Раз он так сказал – значит, она под его защитой…
Когда все уже было готово, когда было выполнено все, что наказал шеф, и Лена с чувством выполненного долга уже собиралась попить чайку в компании с главбухшей, которой сегодня тоже досталось хлопот – уж у нее бумаги даже поважнее, чем у Лены (они иногда, когда не было шефа и не висела какая-нибудь срочная работа, устраивали такие посиделки), – принесло мастера с телефонной станции. Оказывается, какие-то повреждения на линии, подключения-переподключения, так что ему надо проверить аппараты. Он начал шевелить трубки, набирать какие-то номера, и под его «Раз-раз-раз… Проверка!» она вспомнила, что действительно после сегодняшнего утреннего звонка Игорю Кирилловичу все стационарные, обычные телефоны почему-то замолчали и разговоры все велись по мобильным.
Чем-то неуловимо мастер был похож на тех, кто приходил с Хорьком, – то ли плохой кожей, то ли манерой держаться – внешне расслабленно, но вместе с тем с каким-то скрытым напряжением. Но вел мастер себя совершенно естественно – куда не надо не лез, почти ничего не говорил, на нее заинтересованных взглядов не бросал – покосился только непонятно на собранную ею коробку с документами и опять занялся телефонами, даже буркнул, поймав ее недовольный взгляд: «Вы занимайтесь, занимайтесь своими делами, я сейчас быстренько». И действительно, вскоре после этого все закончил и мгновенно исчез.
Но чаю они с Марией Кузьминичной так толком и не попили, потому что, едва монтер ушел, позвонил шеф – мрачный, расстроенный.
– Ты сделала, что я тебя просил, Лена? И Мария Кузьминична сделала? Я сейчас еду…
5
Тот памятный визит, о котором с таким ужасом вспоминала Лена, случился не так давно, так что если бы она слышала все, о чем говорил ее шеф с уголовником Никоном, то сразу поняла бы, что и запавший в ее память Хорек, и человек по кличке Кент, не раз упомянутый в сегодняшнем разговоре, – был одним и тем же лицом, персонажем, появление которого в Москве внесло в жизнь Игоря Кирилловича новое и, надо сказать, не самое приятное разнообразие. Кент был если не врагом, то уж больной занозой точно.
Многое из того, что было связано с этой личностью, выглядело не вполне обычно. Кент совсем недавно «откинулся» после очередной «ходки» – вышел из заключения, срок которого отбывал где-то на Урале – не то в Екатеринбурге, бывшем Свердловске, не то в том же самом Серове, поближе к Полярному кругу… Это все по нему и видно было: обмороженные, словно обгрызенные кем-то неестественно белые уши, красное лицо, а главное – глаза: страшно веселые глаза человека, для которого убийство стало самым обычным делом… Едва заявившись, как он говорил, на историческую родину – он был по рождению москвич, – Кент сразу же вошел в силу, подмял под себя солнцевских, да так уверенно, будто всю жизнь ими верховодил. А солнцевские были ребятки те еще, у них и своих, проверенных кандидатов в паханы хватало. Как уж там на сходке у них все проистекало, было почти неизвестно, однако глухо доходили сведения о том, что несколько наиболее известных местных главарей исчезли неизвестно куда с концами, что было две или три страшенных разборки – одна на Востряковском кладбище, где среди старых могил полегло разом человек пятнадцать да еще столько же, говорят, братва уволокла подстреленных. Одни переживали, те, кто поциничнее, смеялись: как, мол, хорошо все вышло, никаких хлопот, даже везти никуда не надо – кладбище же… А еще шли слухи, что Кент был не сам по себе, что за ним стояла какая-то мощная сила. Говорили, что на Востряковском у него под рукой была целая бригада каких-то залетных, говорили, что он как бы представитель здесь, в Москве, знаменитого «Уралмаша», преступного сообщества, подмявшего под себя половину «опорного края державы», а если еще точнее – представитель одного из основных главарей «Уралмаша», знаменитого в уголовном мире Никона.
Но все это Игорь Кириллович узнал, увы, с некоторым запозданием, когда Кент самолично заявился к нему в офис как бы в гости. Вышколенная Лена едва доложила о нем, как он уверенно и властно отодвинул ее в сторону – так уверенно, что она и рукой пошевелить не успела; прошел в кабинет, спросил, глядя в сторону двери: «Твоя девочка, хозяин? Отдай, а?» Заржал и уверенно же, по-хозяйски, прошел к столу Игоря Кирилловича, по-хозяйски сел, весело и дерзко глядя на него:
– Привет, хозяин!
Был он косоват и в детстве, в школе, наверно, носил, как водится, кликуху Косой или Косыгин. Это уж потом, наверно, стал он Кентом, за какие-нибудь уголовные подвиги удостоился клички по фамилии – Королев. Король, видите ли… Король был жилист, крепок, почти как деревенский парень – вздутая жила перечеркивала его морщинистый лоб, такие же вздутые жилы перевивали крепкую, красную от солнца и морозных ожогов шею, сухие сильные руки, и весь он был больше похож на какого-то хищника, приготовившегося к схватке и ждущего лишь последнего, самого удобного для броска момента. Игорю Кирилловичу он очень не понравился, как не понравилось и его силовое проникновение сюда, в сердце фирмы – все это, при других обстоятельствах, могло бы очень-очень плохо кончиться. Здесь, в офисе, у него с некоторых пор была охрана, пришлось завести, но сейчас Игорь Кириллович не спешил ее вызывать, рассудив, что если этот сумел дойти до его кабинета никем не задержанный, то полагаться приходилось только на собственные силы. К сожалению, он был не готов к такому раскладу – пистолет у него был, и хороший пистолет, «глок», но, увы, лежал он в ящике стола, и вытащить его оттуда уже не было ни времени, ни возможности. Во всяком случае, пока.
– Здравствуй…те, – ответил он. – Кто вы? По какому вопросу?
– Не так резво, хозяин, – опередил его со своей нехорошей улыбкой посетитель. Он откровенно разглядывал его и делал это с большим и нескрываемым интересом. – Ишь какой ты модный! Правильно мне один знающий человек сказал, что не наш ты, хоть и числишься вором в законе!.. Ну-ну, не зыркай на меня так, я за свой базар отвечаю. Ты сам на себя-то погляди – какой ты вор? Ты просто фраер московский, и ничего больше. Ишь какой на тебе прикид! – Он приподнялся и протянул руку, чтобы пощупать его галстук или еще зачем – кто ж теперь скажет. Но Игорь Кириллович, сделав резкое движение, поймал его кисть, вывернул ее до хруста.
– Ну и как, дешевка лагерная, еще про мой прикид чего расскажешь или сам отсюда пойдешь, без поджопников?
Странно, но посетитель был спокоен, как камень, – не дергался, не пытался вырваться. Сказал только сдавленным от боли голосом:
– Пусти, Грант! Покалечишь руку-то ни за что. С «малявой» я к тебе.
Игорь Кириллович с сердцем отпихнул его от себя, по-прежнему предусмотрительно не выпуская его руки. Грант – это была его собственная кличка в уголовном мире, а стало быть, этот косоглазый и впрямь имел к нему какое-то дело. А куражился так, от лагерной дури – это случается после отсидки довольно часто: замкнутое в лагерной клетке «я» любого человека, расправляясь на воле, требует хоть какого-нибудь выхода… И что же они, сволочи, все так не по-людски делают? Мог бы ведь, скотина, и сразу сказать про послание, не доводить дело до схватки… с неизвестным концом…
– Давай «маляву»! – на правах победившего приказал он нежданному посетителю, не торопясь выпускать его руку.
Посетитель, извернувшись поудобнее, достал свободной рукой крохотный, скатанный в тоненькую трубочку листочек бумаги. Ему уже было не больно, и, окончательно придя в себя, он все с тем же хищно-веселым выражением следил за движениями хозяина кабинета. Похоже, теперь он так просто на прием, примененный Игорем Кирилловичем, не попался бы.
Развертывать бумажку одной рукой оказалось не то чтобы неудобно – невозможно.
– Сиди не дергайся, – приказал Игорь Кириллович и, когда посетитель согласно кивнул, отпустил его и сел за свой стол.
Писулька была точно от Никона – никто бы другой даже не додумался нацарапать ему такое послание.
«Привет с нашей уральской зоны. За тобой должок, крестник, – писал Никон. – А потому, думаю, не откажешься принять моего человека. Погоняло его Кент, а с каким делом я его послал – расскажет тебе он сам. Дошел до меня слух, что ты там, в столице вашей гребаной, кое-чего можешь. Так что, братан, рассчитываю на тебя».
Игорь Кириллович аккуратно сложил бумажку в несколько раз, положил ее в пепельницу, чиркнул зажигалкой.
Сказал терпеливо ждущему, когда он освободится, Никонову гонцу:
– Ну! Что тебе велено передать на словах?
Освободившийся от железного захвата Кент, прежде чем ответить, вольготно положил ногу на ногу, руки бросил врастопыр на спинки соседних стульев. И опять на прямой вопрос не ответил, спросил с каким-то не то ехидным, не то подозрительным – не разобрать – прищуром:
– Нет, в натуре, Грант, ты правда, что ли, в законе? Ну, блин буду, не похож. Я извиняюсь, конечно. Ты ведь по всему не сидел даже, да у тебя и вся повадка не наша – вон ты меня выпустил и даже плюху не отвесил…
– Ну и слава богу, что не похож, – угрюмо отмахнулся от него Игорь Кириллович. – Мне так тут, в Москве, жить проще. А насчет сидел-не сидел… На киче да, не сидел. А в СИЗО чуть не два года парился. Сперва в Лефортове, потом в Бутырках.
– Ну-у, в Лефортове, – разочарованно протянул Кент. – Ты бы еще сказал – в Сочи! Лефортово – это считай курорт…
– Посмотрел бы я на тебя на этом курорте, – усмехнулся Игорь Кириллович. – Ну как бы там ни было, мне моего срока для науки вполне хватило. Никон небось тебе то же самое говорил, не просто же так он тебя ко мне с поручением послал… Никон, вишь, доверяет, а ты не доверяешь.
– Ага, не просто так, – охотно согласился Кент. – Только он мне еще сказал, что про тебя толкуют, будто ты ссученный, будто ты с ментами якшаешься… Что скажешь, Грант?
– А что мне говорить? – Игорь Кириллович всем своим видом показывал, как он спокоен. – Тебе надо – ты и говори. Ты же ко мне вперся без приглашения, не я к тебе! Я что, оправдываться перед тобой или перед твоим Никоном должен? Это вы у себя на Урале хозяева, а здесь хозяева совсем другие! – Он не таясь открыл наконец ящик стола, вытащил свой «глок», взвел его. – То я, по-твоему, не в законе, то я ментам продался… А говорил, что за базар отвечаешь. – Он навел пистолет прямо в лицо гостю.
Кент замер, напрягся – вена на лбу вздулась еще сильнее, посинела на фоне неживой, сожженной морозом кожи лба.
– Не, ну это, в натуре, базар не мой, – пробормотал Кент, поняв, что уже не успеет дотянуться до поясницы, до своего пистолета, засунутого там за ремень. – Кто ты есть – тот и есть, и хрен бы с тобой. Xотя, если ты и правда ссучился, братва тебя, конечно, на ножи все равно поставит, сам знаешь. У нас с этим строго, верно? Слышал небось, как канарейкам-стукачам крылья подрезают… с языком вместе… Короче, ты меня извиняй, если я что не так сказал, я всего лишь посыльный… А Никон… Никон он тебя типа того… подсобить просит в одном деле…
Выходит, круг замкнулся, хотя Игорь Кириллович был уверен, что Никон его цеплять не рискнет. А он, значит, не побоялся? То ли за дурака его, Игоря Кирилловича держит, то ли считает его и впрямь чем-то обязанным? И потом, одно дело Никон, и совсем другое – Кент. Этот хоть и числился всего лишь Никоновой шестеркой, но, судя по всему, – пацан правильный, ревнитель старых воровских традиций. Так что церемониться с ним, Грантом, даже если его об этом просил сам пахан, вовсе не обязан. А потому он смело изложил ему не просьбу, не приказ (да и не мог Никон Игорю Кирилловичу приказывать! И просить не мог: просить – значит унизить себя в глазах братвы, уронить). Нет, он предложил Гранту помочь ему в одном очень щекотливом деле – естественно, не бесплатно, за очень хороший барыш. Зная, что Грант ввозит из-за рубежа огромное количество мебельных деталей, он хотел склонить его на размещение в его контейнерах некоторого количества, ну, скажем так, не очень удобной контрабанды. Грант сразу понял, о чем речь.