– Абсолютно, – ответил Турецкий. – Абсолютно не кажется. Я, конечно, не политик, но ведь проигрыш на выборах – это не конец света. В конце концов, будут и еще выборы. Вы сами говорили, что Елена Сергеевна была бойцом. Она проиграла битву, но не войну.
Дубинин задумался.
– Да, скорей всего, вы правы. Но помимо того, что Канунникова была бойцом, она была и очень нервным человеком. Знаете, аффекты…
Александр Борисович поморщился:
– Давайте не будем про аффекты. Вы сказали, что причин у Канунниковой и ее мужа было предостаточно. Перечислите мне их.
– Ну… – Дубинин пожал плечами. – Вы слишком жестко ставите вопрос.
– И требую такого же жесткого ответа, – строго сказал Александр Борисович.
Дубинин некоторое время изучающе вглядывался в лицо Турецкого, словно пытался проникнуть в его мысли, но, встретившись с прямым взглядом «важняка», поспешно отвел глаза.
– Что ж, ладно, раз так, – покорно сказал он. – Елена не могла вписаться в рамки собственной партии. Бывшие соратники, превращаясь в видные фигуры российской элиты, все дальше отходили от прежних идеалов.
– Это относится и к вам лично?
– Если хотите, то да. Елене Сергеевне не очень нравилось, что нам приходится объединяться в единый блок со «Всероссийской славянской партией». Но вопрос стоял жестко: или – или. Или мы проигрываем, или объединяемся.
– Но ведь вы все равно проиграли, – напомнил Турецкий.
Дубинин вздохнул:
– Да. К сожалению, объединение не принесло должных результатов. Но поверьте мне, если б мы пошли на выборы самостоятельно, мы бы потерпели еще более сокрушительное фиаско. Объединенный блок набрал четыре процента, не хватило всего одного. А так мы едва набрали бы полтора. О нас бы вообще забыли как о серьезной политической силе. А так – мы проиграли с честью, президент обещал задействовать наши кадровые ресурсы. Мы остались серьезной силой, понимаете?
Но Турецкий, похоже, не понимал.
– Почему Канунникова не одобряла объединение со «славянской партией»? – спросил Турецкий все тем же жестким и холодноватым голосом.
– Как вам сказать… – Дубинин задумчиво провел ладонью по волосам. – Возможно, все дело было в ее амбициях. Как сказали бы коммунисты, она не хотела делиться властью. К тому же она считала, что из-за этого объединения наиболее принципиальные сторонники нашей партии отвернутся от нас.
– Что и произошло, – констатировал Турецкий.
Дубинин усмехнулся и покачал головой:
– Ошибаетесь. Как раз-таки наши принципиальные сторонники остались с нами. Это благодаря им мы набрали голоса и не проиграли с позором. Лена не хотела этого понять. И принять. – Дубинин вздохнул. – Вы знаете, Александр Борисович, несколько месяцев назад, как раз после объединения, Канунникова сказала мне следующее – это было в запальчивости, но однако ж… В общем, она сказала: «Эдик, если мы проиграем выборы, я этого не перенесу. Я покончу жизнь самоубийством». Это слышали многие, Александр Борисович. И, я думаю, они смогут это подтвердить. Видите ли, господин следователь, идеалистам трудно живется на этом свете. А порой и вовсе не живется.
– Тут мне нечем возразить, – отозвался Турецкий.
Дубинин неопределенно покивал головой и вдруг сказал:
– Не очень-то я вам нравлюсь, а, Александр Борисович?
Турецкий усмехнулся:
– Скажу даже больше: вы мне совсем не нравитесь.
– Отчего же так? – поднял черные брови Дубинин.
– У вас лицо человека, который себе на уме.
– Но ведь я политик, – напомнил Дубинин.
Александр Борисович стряхнул с сигареты пепел и сказал:
– Видимо, вы плохой политик. Ведь выборы вы проиграли.
– Спасибо за напоминание, – с горькой иронией поблагодарил Дубинин.
– Пожалуйста, – спокойно сказал Турецкий. – Где сейчас находится помощник Канунниковой – Юдин?
Дубинин пожал плечами:
– Понятия не имею. Он несколько дней выполнял обязанности моего личного секретаря. Но потом уволился. Сказал, что нашел другую работу.
– Что за работа? – спросил Турецкий.
– Я не спрашивал, а он не сказал.
– Надеюсь, у вас есть его телефон?
– Конечно… Записывайте.
Дубинин продиктовал телефоны Владимира Юдина, Турецкий записал их в блокнот.
– Только у меня к вам просьба, – мягко сказал Дубинин. – Володя Юдин очень чувствительный молодой человек. Он тяжело пережил смерть Елены Сергеевны. Так что вы уж будьте с ним чуточку помягче, хорошо?
– Постараюсь, – пообещал Турецкий. Затем он пристально посмотрел на Дубинина и спросил: – Эдуард Васильевич, что вас связывает с Юрием Отаровым?
– С Отаровым? – поднял брови Дубинин. – А кто это?
– Юрий Георгиевич Отаров, руководитель фонда «Миллениум». Он же – «крестный отец» «Всероссийской славянской партии», с которой вы объединились в один блок.
Дубинин слегка побледнел, или Турецкому так показалось. Тем не менее голос у Эдуарда Васильевича, когда он заговорил, чуть-чуть дрогнул.
– Александр Борисович, я не следователь, я – политик. Если человек не сидит в тюрьме, значит, его вина не доказана. А раз его вина не доказана, значит, он такой же гражданин своей страны, как и любой другой.
– А я разве сказал, что он преступник? – невинно спросил Турецкий.
– А разве вы не это имели в виду? Недаром же вы спросили меня об Отарове. Да, я знаю этого человека. Но лично никогда с ним не контактировал. Я знаю, что он оказывает помощь «Всероссийской славянской партии» – ну так и что с того? Любой бизнесмен волен распоряжаться своими деньгами так, как ему заблагорассудится. Почему, собственно, я должен напрягаться по этому поводу?
Турецкий улыбнулся:
– А разве я сказал, что вы должны напрягаться? По-моему, я просто спросил, знаете вы Отарова или нет. А вы сразу разволновались. Не к добру это, Эдуард Васильевич, ой не к добру.
– Перестаньте ловить меня на слове! – нервно проговорил Дубинин. – И вообще, я больше не желаю с вами разговаривать! Я сообщил вам все, что знаю. Если хотите меня допрашивать – вызывайте в свою чертову контору. А с вашим Отаровым я никогда не имел ничего общего. И не собираюсь иметь, ясно вам? И не смейте… слышите, не смейте ставить меня в один ряд с людьми, подобными Отарову!
Дубинин оборвал свой яростный монолог и приложил левую ладонь к груди. Лицо его исказилось от боли.
– Вам плохо? – встревожился Турецкий.
– Не ваше дело, – сипло и злобно ответил Дубинин. Правой рукой он вынул из кармана флакон с таблетками, вытряхнул из него одну таблетку и запихал ее в рот. Потом посмотрел на Турецкого.
– Уходите, – тихо сказал он. – Уходите, если не хотите довести меня до инфаркта.
– Простите, – сказал Александр Борисович, встал со стула и вышел их кабинета.
В машине он попытался вызвонить «чувствительного молодого человека» Юдина. Домашний телефон Юдина не отвечал, а мобильный был заблокирован.
4
Вопреки ожиданиям Турецкого, бывший помощник Канунниковой Глеб Гаврилов оказался приятным в общении молодым человеком вполне интеллигентного вида. Он был светловолос, голубоглаз, улыбчив и еще – абсолютно трезв.
Встречу он назначил в маленьком кафе на Покровке, неподалеку от офиса, где работал. Заказал себе стакан свежевыжатого яблочного сока. Турецкий соком не прельстился и предпочел свежевыжатым яблокам чашку черного кофе.
– Я слышал, что Канунникова уволила вас за пьянство, это так? – без обиняков спросил Турецкий.
Глеб кивнул:
– Увы, это правда. Но с тех пор многое изменилось. Я стал другим. Хотя работа у меня сейчас гораздо подлее, чем когда я был при Елене Сергеевне.
– Подлее?
– Ну да. Помогаю всяким придуркам прийти к власти. Сочиняю для них листовки, буклеты и прочую дрянь.
– А Канунниковой вы на прошедших выборах не помогали?
Гаврилов покачал головой:
– Нет. Я бы и рад был, но… Елена Сергеевна была слишком принципиальной. Она считала, что я нанес большой ущерб партии, когда пришел на пресс-конференцию подшофе. С тех пор мы не общались.
– Я вижу, вы не держите на нее особого зла.
Гаврилов махнул рукой:
– Да какое там зло. Она тогда правильно поступила. Жаль только, что не захотела меня простить, когда я «ступил на путь истинный». Она не верила, что люди могут меняться. Если о ком-то составляла мнение, то уж навсегда. Если она решала, что человек – палач, то не изменила бы своему мнению, даже если бы этого человека наградили звездой героя.
– Тяжело, наверно, было работать с таким человеком?
Гаврилов пожал плечами:
– Если она вам доверяла, то нет. А вокруг нее в основном были люди, которым она доверяла. Взять хотя бы ее мужа. Арсений Андреевич был настоящим героем. Прошел две войны, дослужился до звания полковника и – ушел в политику. Даже не в политику, нет. Он ушел к Елене Сергеевне. Стал ее верным рыцарем, я бы даже сказал – псом. Несмотря на преклонный возраст, он охранял ее лучше, чем целая дюжина телохранителей.
– Это не помешало ему выстрелить ей в голову, – тихо сказал Турецкий.
Глеб вяло махнул рукой:
– А, бросьте вы это! Неужели вы и в самом деле думаете, что Канунникова ушла из жизни по собственной воле?
– Председатель правления партии Дубинин утверждает, что она сама ему об этом говорила, – сказал Турецкий. – За несколько месяцев до проигрыша.
– А, вы об этом. – Гаврилов отхлебнул сок и кивнул: – Ну да, я помню, был такой разговор. Но ведь это было сказано сгоряча, в запальчивости. Они тогда здорово повздорили с Дубининым.
– Повздорили? – насторожился Турецкий.
– Угу. А он вам разве об этом не рассказывал?
Александр Борисович покачал головой:
– Нет. Расскажите вы.
– Тогда в правлении партии шли дискуссии по поводу объединения со «славянской партией». Елена Сергеевна была настроена решительно против. А Дубинин как раз очень даже за.
– Почему Канунникова выступала против этого объединения?
– Она была уверена, что лидеры «славянской партии» – все сплошь жулики и бандиты. Говоря казенным языком – выходцы из преступной среды. Но у них было много денег. А в средствах партия нуждалась очень остро. Поэтому Дубинин и настаивал на объединении. Мы им – благообразный имидж, они нам – часть своей казны. Баш на баш.
– Прямая выгода для «Экологической партии», – заметил Турецкий.
– Елена Сергеевна считала, что нет.
– Почему?
Гаврилов нахмурился:
– Как бы это получше объяснить?.. Понимаете, Елена Сергеевна душой чувствовала, что этих людей нельзя принимать в нашу партию. Она была уверена, что они не столько помогут экологам, сколько навредят им. Это в итоге и произошло. Дубинин практически увел партию из-под контроля Канунниковой. И партии больше не стало.
– Было от чего застрелиться, – задумчиво заметил Турецкий.
Глаза Гаврилова яростно блеснули.
– Глупости, – резко сказал он. – Елене было всего сорок шесть. Она была моложавой, энергичной женщиной. Ведь Хакамада и Явлинский не застрелились из-за того, что не прошли в Думу. Она нисколько не уступала им по силе характера. А во многом даже была крепче их. Кстати, ее звали и в «СПС», и в «Яблоко». Я думаю, Елена Сергеевна могла бы стать лидером объединенной партии демократов.
Глеб говорил с энтузиазмом. Ясно было, что он не раз прокручивал в голове все эти «возможные варианты».
– А может, и по-другому, – продолжил Гаврилов. – Может, она основала бы новую партию, еще более правую. У Елены Сергеевны хватило бы на это сил и энергии. Организовала бы и, вопреки всем ожиданиям, торжественно ввела бы ее в Госдуму. Так, как это было на позапрошлых выборах. – Тут Гаврилов осекся и уныло закончил: – Но этого уже никогда не будет.
Он взял стакан и залпом допил сок. Турецкий посмотрел на него раздумчивым взглядом и сказал:
– Допустим. Допустим, вы правы, и Канунниковой помогли уйти из жизни. Кто, по-вашему, мог это сделать?
– А вот этого я уже не знаю, – спокойно ответил Глеб. – На вашем месте я бы пошерстил «славянскую партию». Да поинтересовался бы спонсорскими поступлениями. А вообще – не знаю, не знаю.
Глеб посмотрел на часы:
– Мне пора, Александр Борисович. Работа ждет. Рад был с вами познакомиться. Честно скажу, вы производите более благоприятное впечатление, чем ваш предшественник. Этот, как его… Горшков. Надеюсь, вы найдете убийц Елены Сергеевны.
Турецкий допил остывший кофе и сказал:
– Постараюсь. Если, конечно, ее и в самом деле убили.
Гаврилов глянул на Турецкого своими голубыми, не замутненными алкоголем глазами и прищурился:
– Убили, Александр Борисович. Как пить дать убили. У многих бывших алкоголиков очень развита интуиция. Моя интуиция подсказывает мне, что ее убили.
– Если бы ваша интуиция рассказала вам о том, кто ее убил, ей бы цены не было, – сказал Турецкий.
Гаврилов улыбнулся:
– Это верно. Но чего нет, того нет. Если моя интуиция захочет со мной об этом поговорить, я вам первому об этом сообщу.
– Договорились, – кивнул Турецкий.
На том они и распрощались.
На улице было сумеречно и тепло, к тому же утихла метель. Зажглись фонари. Александр Борисович вставил в рот сигарету и закурил. Он любил это синее время суток. Город начал раскрашиваться в предновогодние цвета, деревья в центре Москвы оделись в гирлянды разноцветных лампочек, с каждой витрины Турецкому улыбался Дед Мороз.
«Скоро Новый год», – подумал Александр Борисович и улыбнулся этой приятной и в чем-то обнадеживающей мысли.
В этот вечер он встретился еще с двумя партийными коллегами Елены Сергеевны Канунниковой. Один из них был немногословен, он сказал лишь, что «в этой истории трудно разобраться» и что, по его мнению, «Лена ушла из жизни добровольно, и не стоит ворошить ее могилу». Второй долго приглядывался к Турецкому и уже перед самым расставанием вдруг сказал:
– Если вы хотите знать мое мнение, то Лену вполне могли убить.
– За что? – прямо спросил Турецкий.
– Вы ведь наверняка уже знаете, что «Всероссийская славянская партия» существует на деньги Отарова. А о нем ходят всякие слухи.
– Елена Сергеевна верила в эти слухи?
Тот кивнул:
– Да. Лена верила в слухи и не верила Юрию Отарову. Она предупреждала Дубинина о том, что объединение со «славянской партией» не принесет нам добра. Она доказывала ему, что объединение приведет к нашему проигрышу на выборах. Мы ведь испортили свою репутацию, и избиратели перестали нам верить. Но Дубинин упирал на то, что для выборов в Думу нужны деньги. Большие деньги, миллионы долларов. У Отарова эти деньги были. В тот раз Дубинину все-таки удалось уговорить Канунникову. Она скрепя сердце согласилась на объединение, но потом не раз об этом жалела. Однажды она как-то обронила, что когда-нибудь выведет Отарова и его банду на чистую воду. Не знаю, собиралась ли она привести свою угрозу в исполнение, но если собиралась… – Тут собеседник Турецкого криво ухмыльнулся. – Кому-то это могло очень и очень не понравиться. Больше я ничего не могу вам сказать.
«Что ж, – подумал Турецкий. – Возможно, больше и не надо».
Он твердо решил заняться господином Отаровым и его «бандой» всерьез.
5
Ирина Генриховна Турецкая сдержала свое обещание и уехала в дом отдыха. С мужем она попрощалась сухо и холодно. А когда Александр Борисович заикнулся о том, что приедет к ней, как только освободится, она иронично прищурилась и произнесла голосом, полным яда:
– Можешь не торопиться, дорогой. Вполне возможно, что к тому времени твое место уже перестанет быть вакантным.
– Не перегибай, – с напускной строгостью ответил на это Турецкий. – Имей в виду, у меня есть табельное оружие. И я готов пустить его в ход.
– Ой, какие мы страшные! – смешливо сказала Ирина, секунду помешкала и все-таки поцеловала Турецкого в нос.
Это было единственное проявление нежности, какое она позволила себе при прощании.
Сразу после отъезда жены Турецкий позвонил Грязнову в главк МВД.
– Слава, привет, это Турецкий.
– Здорово, Саня! Чего не звонишь, не заходишь?