– Вам,– поправил майор.
Откуда-то из рукава «паука» медленно выползла нить. Ильин постарался ее не замечать.
Ильин старался смотреть в глаза «пауку».
Хотел бы подвесить – уже подвесил бы, билось в мозгу. Хотел бы убить...
Нить была похожа на паутинку бабьим летом. Легкая, невесомая на вид, она летела к лицу Ильина, словно подгоняемая ветром. Легким теплым ветерком.
Не смотреть, приказал себе Ильин. Не смотреть!
Нить исчезла.
– А вы, майор, сложный человек,– покачал головой «паук».– Я имею в виду – в общении сложный. У вас, наверное, мало друзей.
– Не нужно меня жалеть,– тихо сказал Ильин.– Я очень хочу спать. Если что-то хотите сказать – говорите. Если просто прибыли спасти мне жизнь – до свидания. А еще лучше – прощайте.
– Я бы с удовольствием,– пожал плечами, как бы извиняясь, «паук».– Я уже говорил, что общение с вами не вызывает у меня особого восторга. Но...
«Паук» сунул руку во внутренний карман куртки, извлек официального вида конверт и бросил на диван.
– Меня это не интересует,– быстро сказал Ильин и даже спрятал руки за спину.– Я больше не хочу иметь ничего общего...
– А придется,– хмыкнул «паук».– Нам в любом случае придется общаться с вами, товарищ майор, долго и продуктивно.
– Разве что при помощи нити.
– Без нее. Вы нам нужны в качестве наемника, а не марионетки. Только не нужно посылать меня в жопу, как вы это делали с ни в чем не повинным дознавателем. Вы, кстати, очень однообразны в проявлении своих негативных эмоций. Наверное, привыкли их выражать рукопашно...– «Паук» сделал паузу, давая Ильину ответить, но тот промолчал.– И правильно молчите,– одобрил «паук»,– мы не должны иметь желаний там, где не имеем возможностей.
– Мне просто не о чем с вами говорить,– сказал Ильин.
Ильину жутко мешало это самое «выканье», которое он навязал «пауку». Очень неудобно посылать собеседника к свиньям собачьим, если обращаешься к нему на «вы».
– Вы месяц не смотрели телевизор,– сказал «паук».
– Мне было не до того.
– Вот именно. Не до того. Вместо того чтобы загнать вам в мозг молекулярный зонд и высосать досуха, вас закрывают на месяц, ведут какие-то беседы, задают неправильные вопросы... Вы ведь об этом и сами думали, признайтесь.
– Думал,– кивнул Ильин.
Чего тут притворяться, если и вправду думал.
– А если вас спасали? Предохраняли от разного рода неожиданностей и неприятностей? Не думали?
«Паук» встал с дивана, подошел к телевизору и поставил возле него небольшой, отливающий металлом кубик.
– Я с вашего разрешения воспользуюсь вашим телевизором. Я приготовил для вас подборочку особенно забавных кадров. Итак...
На экране старой ильинской «плазмы» возникло здание Патруля.
Улица затянута дымом – горит несколько легковых машин. С сотню людей топчется перед входом в здание Патруля, словно чего-то ожидая.
Картинка шла без комментариев, хотя значок СИА в углу экрана имел место. Просто сливали в Сеть картинку с автономной камеры.
Гудит пламя, что-то грохочет за кадром, ветер гонит черный дым на толпу, но люди не расходятся, только прикрывают лица.
Открылось окно на третьем этаже, камера сразу же дала крупный план. Это был коридор административного отдела – бухгалтерия и хозяйственники. Кто-то невидимый содрал с окна штору, в глубине мелькнуло, словно что-то раскачивали. Потом – бросили.
Тело кассира перелетело через подоконник и упало на асфальт. Люди вначале подались в стороны, потом один из них шагнул к упавшему, наклонился, проверяя, живой или нет.
Кассир поднял руку.
– Живой! – громко сказал кто-то в толпе.
Кассира подняли. Он закричал протяжно и тоскливо, как раненое животное.
– Повесить убийцу! – крикнул кто-то в толпе.
– Повесить! – подхватило несколько голосов, но веревки ни у кого не нашлось.
Несколько человек схватили кассира за руки и за ноги, подняли над головами и с силой ударили о тротуар.
Глухой влажный удар. И крик боли.
Еще раз подняли и бросили.
Удар. Хруст.
Люди расступились, и камера крупно показала размозженную голову кассира.
Прозвище у кассира было Хомяк, они с Ильиным отчего-то недолюбливали друг друга раньше.
Ильин почувствовал, что задыхается.
Из окна выбросили следующее тело.
Ильин отвернулся.
– А ведь вас могли привезти сюда,– сказал «паук».– И отдать в руки разъяренного народа. Или привезти вот сюда...
Ильин снова посмотрел на экран.
Здание вокзала. Три сгоревших бронетранспортера, взорванный грузовик, несколько тел в армейском камуфляже выложены в ряд слева от входа.
Выбитые стекла, камни, стены вокзала покрыты следами от пуль и осколков. Пролом в стене на уровне второго этажа, похоже на попадание снаряда из танкового орудия.
Из здания вокзала солдаты вытолкали девять человек в бронекостюмах без шлемов. Отряд Алиева, узнал Ильин. Вторым справа к стене поставили самого Сашку Алиева. Руки у всех скованы за спиной, у обоих раненых – тоже.
Откуда-то слева, от управления железной дороги, выкатился бронетранспортер. Солдаты развернули людей Алиева лицом к стене, отошли.
БТР покрутил башней, словно приноравливаясь...
Эта картинка шла без звука, и, кроме хронометража, в левом нижнем углу ничто не указывало на ее происхождение.
Оперативная съемка.
Не меняя плана и ракурса, камера запечатлела пулеметную очередь, клочья бронекостюмов и человеческой плоти.
– Вас, конечно же, интересует, что случилось с вашими людьми? – голосом уличного зазывалы спросил «паук».– Им повезло как никому другому. Вмешались одновременно судьба и мент из захолустья. Обратите внимание.
Первым из здания Сетевого Информационного Агентства вывели Трошина, за ним еще двадцать три патрульных. Начали пристраивать к стене торгового центра напротив. Армейский капитан, командовавший процессом, что-то кричал, махал рукой – видно, торопился.
Десяток солдат выстроились перед линией патрульных, подняли оружие. Из здания СИА вдруг появился какой-то мужик лет сорока. Что-то сказал капитану – тот отмахнулся и повернулся к своим людям.
Мужик развернул капитана к себе, получил толчок в грудь, на ногах удержался, зацепил офицера за портупею и врезал справа. Капитана мотнуло, но мужик его удержал, снова притянул к себе и снова ударил.
Вот теперь капитан отлетел к расстрельной команде, чем и привлек ее внимание к происходящему.
Двое попытались поднять капитана на ноги, но тот висел у них на руках, безвольно запрокинув голову.
Мужик стоял перед солдатами и что-то говорил, резко рубя воздух ребром правой ладони.
Один из солдат передернул затвор, направил автомат на мужика, но вдруг замер. Потом медленно положил автомат на землю.
Его примеру последовали остальные. Даже капитана положили вместе с оружием на край тротуара.
Ильин не понял, что произошло, но потом камера отъехала назад, и стало видно, что за спиной мужика стоят десятка три семнадцати-восемнадцатилетних вооруженных мальчишек. У двух или трех – охотничьи ружья, у остальных – стволы, явно изъятые у патрульных.
– Ваши – немногие из Патруля, кто уцелели во время событий двадцать пятого октября в городе,– сказал «паук».– По стране в целом удалось обойтись без эксцессов, почти удалось, а у нас... Так ведь и кровь в таком количестве пролилась только у нас. Людей можно понять. Или вы даже об этом не знали? Тогда – небольшой экскурс.
Ильин смотрел телевизор молча.
Его лицо не дрогнуло во время выступления главного врача Адаптационной клиники, не изменило выражения, когда начались первые взрывы, когда техника Патруля вдруг открыла огонь на поражение, когда Террвойска стали огнем вычищать улицы, а люди бежали от пулеметных очередей, пытаясь скрыться, тщетно прячась за машины, деревья...
Потом Террвойска сцепились с Патрулем возле СИА. Потом драка между ними расползлась по всему городу. Потом в город вошли армейские части. Бои прекратились, и начались расстрелы.
И расправы возбужденных граждан над пойманными сотрудниками Патруля и территориалами.
– Вы очень удачно отсутствовали в городе,– сказал «паук».– Тут еще неделю ловили спрятавшихся убийц и сатрапов, убеждали народ прекратить самосуды и наводили порядок. Комендантский час отменили на прошлой неделе, небольшие недоразумения еще возникают, но жизнь, в общем, вошла в обычное русло. Люди пытаются осознать, что же все-таки произошло двадцать пятого октября две тысячи семнадцатого года. И кто виноват. И что делать.
Ильин молчал.
– Вот вы молчите, а люди ждут ответов на свои вопросы. А слово «Братья» отныне не рекомендуется произносить в общественном месте, ибо имелись случаи, когда общественность, услышав это слово, да еще вкупе с «Сосуществованием» и «Сближением», болтуна помяла. Насмерть.
– Что вы от меня хотите?
– Чаю. Для начала – чаю, пересохло в горле, пока я вам все это рассказывал. Потом, после чашечки чая, я вам изложу свои предложения. В принципе они очень простые: либо вы делаете то, что я вам скажу, либо народ... да тот же ваш сосед, Петр Алексеевич Нестеренко, тысяча девятьсот шестьдесят третьего года рождения, узнает о том, что за стеной у него проживал кровавый наймит тех, кто прикрывал свои делишки сказками о Братьях... И вас, простите, убьет. Вы очень неудачно выйдете на лестничную клетку, позвоните в его дверь и будете стоять, пока он не проломит вам голову трехкилограммовой гантелью. Вы мне верите, что так и будет?
– Верю,– сказал Ильин.
– Вот, у нас наметились точки соприкосновения,– обрадовался «паук».– А если я вам скажу, что, согласившись, вы получите возможность встретиться со старшим лейтенантом Алексеем Трошиным и теми из ваших подчиненных, кто выжил... пока выжил? Есть о чем подумать. Есть?
Ильин подумал.
И, естественно, согласился.
Пора уже было привыкнуть соглашаться.
Не было у него выбора.
Ильин мог хорохориться, дерзить и пытаться сохранить независимый вид, но при этом прекрасно сознавать, что от него ничего не зависит. И не зависело.
Ничего!
И когда он просто выполнял приказы в Патруле...
Просто выполнял, подумал Ильин, и тошнота подступила к горлу.
Он убивал, выполняя приказы.
А если верить тем двоим на космической станции – не просто убивал, а вначале совершал преступление против Братьев, Сосуществования и Сближения, а потом наказывал ни в чем не повинных людей за эти преступления.
Сам он этого не помнил. Двое со станции сказали, что его программировали в откровенной комнате. Допрашивали и программировали одновременно.
Осталось только понять, можно ли верить этим двоим.
«Паук» сказал – нельзя.
«Паук» сказал, что те двое пытались убить майора. Осталось только выяснить, можно ли верить «пауку»...
Можно хоть кому-то верить?
«Паук» показал замечательное кино: толпа разъяренных людей, разносящая здание Патруля и уничтожающая хозяйственных работников – только они остались в здании после объявления Готовности.
Толпа уничтожила всех, до кого дотянулась...
Откуда только обычные люди узнали, что под вывеской Технического Отдела патрульно-постовой службы скрывается Центр? Догадались? В суете и хаосе перестрелки и взрывов?
А внезапно появившиеся расстрельные команды, споро ставящие патрульных к стенке? Откуда такие бойкие капитаны и лейтенанты, готовые расстреливать всех подряд прямо под присмотром камер?
Кому верить?
И заодно… пустяковый вопрос: зачем жить? Потому что просто привык? И просто не хочется умирать?
Веский аргумент, подумал Ильин.
– Хорошо,– сказал вчера Ильин «пауку».– Я готов.
– И даже не спрашиваешь к чему? – еле заметно улыбнулся «паук».
Он все прекрасно понял. Ильин мог сколько угодно делать вид, но...
– Я готов внимательно выслушать ваше предложение,– с нажимом на «ваше» произнес Ильин.
Упрямство – последняя линия обороны проигравшего, говорил его отец.
На этой линии Ильин будет стоять насмерть.
– Да не предложение вы готовы выслушать,– сказал «паук».– Выполнить приказ. Беспрекословно, точно и в срок. Можете пока отдыхать, высыпаться. Конверт вскроете до сна или после – не суть важно. Но если вы задержитесь с выполнением приказа более чем на три... ладно, четыре часа, я буду вынужден принять меры.
И «паук» ушел, предусмотрительно не подавая руки.
А Ильин смог уснуть. И смог попытаться корчить из себя оптимиста после пробуждения.
Все хорошо? Ни хрена подобного. Ничего нет хорошего. Ничего.
Ильин посмотрел на лежащий на полу конверт, протянул руку, покачал головой и отправился в туалет. Потом – под душ. Потом хотел приготовить себе завтрак, но обнаружил, что ничего съедобного в холодильнике не осталось.
Значит, оставалось только вскрыть конверт и отправляться выполнять приказ.
Ильин вошел в комнату, поднял конверт.
Нет сургуча, не прошит. Просто большой серый конверт. Увесистый.
Ильин рванул бумагу, бросил ошметки на пол. Высыпал содержимое пакета на диван.
Странно, среди бумаг с печатями и штампами лежала официального вида красная книжечка с государственным гербом на обложке.
Майор Ильин, как следовало из удостоверения, является командиром войсковой части номер...
Майор Ильин поцокал языком. Хорошее начало. Просто превосходное.
Среди бумаг нашелся рапорт самого Ильина с его же подписью с просьбой о переводе из милиции в армию. Странный сам по себе рапорт, но к нему были заботливо подколоты приказы и по Министерству внутренних дел, и по Министерству обороны о переводе и зачислении соответственно.
Там же был приказ о назначении Ильина на должность командира. Лежала информационная карта, надо полагать, с личным делом майора. Кредитная карточка, предписание явиться к месту службы, сертификат об окончании месячных курсов переквалификации и распечатанная на обычной бумаге карта, на которой был обозначен маршрут движения майора Ильина к месту его новой службы.
Даже смертный медальон на цепочке имелся среди документов.
А в углу комнаты стояла объемистая сумка – «паук» позаботился обо всем.
Полевая форма, обувь, стандартный армейский информационный блок... Ильин приложил руку к панели и убедился, что блок уже был настроен на его, Ильина, параметры.
Пистолет тоже имел место быть. Бессмертный «макаров», о котором еще в годы курсантства Ильина говорили, что выдается он офицерам только для того, чтобы офицер мог пустить себе пулю в голову, если что.
Если что, повторил Ильин через полчаса, застегивая куртку и пряча пистолет в кобуру. В конце концов, не самый плохой выход.
Вот только разобраться в происходящем, понять, кто именно за всем этим стоит, и попытаться дотянуться до нужного горла. Зубами.
Ильин не злопамятный человек. Подчиненные считали Ильина человеком хоть и тяжелым, но справедливым.
Ильин никогда не ставил перед собой и своими подчиненными нереальных задач. Трудновыполнимые или почти невыполнимые – ставил регулярно.
Нужно попробовать, говорил Ильин подчиненным в таких случаях.
Нужно попробовать, сказал Ильин, выходя из квартиры. Ему отчего-то показалось, что больше он сюда не вернется.
Мелькнула даже мысль выбросить ключи. Или подарить их соседу, тому самому, с трехкилограммовой гантелью.
Но с недавних пор Ильин с большим недоверием относился к мыслям, пришедшим в его голову.
На улице шел дождь.
– Снова дождь,– сказала Маша как ни в чем не бывало.
Она не помнила своих приступов. Гриф всегда оказывался рядом вовремя, чтобы подхватить, удержать, не дать упасть.
Теперь у Грифа не было других забот, кроме как следить за самочувствием Маши.
Странное это было ощущение – заботиться о другом.
Первоначально все выглядело более или менее понятно – отец Маши спас жизнь Грифу ценой жизни своей. Получалось, что нужно было отдать долг дочери.