Начали гренадеры свое шумное дело, и земля словно в ад превратилась: грохот, взрывы, огонь… Урон врагу, правда, небольшой, самоделки, они и есть самоделки, но страх, конечно, нагнали немалый. Стали сарбазы на землю валиться, уши затыкают, кричат что есть мочи, гром усугубляя, – словом, сущая преисподняя. И продолжалось так, покуда гранаты не кончились, но персы об этом так и не узнали, поскольку в их ушах еще долгое время стоял ужасный шум и головы звенели, как медные тарелки.
Аббас-Мирза приказал остановить атаку и предложил продолжить переговоры. Был послан тот же Клюгенау.
– Ну что, одумался ваш полковник?
– Мы оставим Шушу, когда получим приказ Ермолова.
– Хорошо, пошлите в Тифлис своего офицера, а до получения приказа пусть будет перемирие. Даю вам девять дней.
Договорились также, что на это время под присмотром персов можно будет пользоваться соседними мельницами для помола крепостного зерна. Наблюдение за условиями перемирия в Шуше должны будут осуществлять два знатных персидских представителя, а заложником их безопасности станет комендант крепости, которого надлежит отправить в персидский лагерь. На следующий день в Тифлис с новым письмом полковника Реута в сопровождении одного из казаков отправился капитан Клюки фон Клюгенау, больно уж ему понравились посольские обязанности.
Условия жизни гарнизона заметно улучшились, хотя Реут не позволял расслабляться, да и персы не дремали. Наши доброжелатели сообщили, что те начали копать подземные ходы, намереваясь с их помощью проникнуть в крепость. К известию отнеслись, в общем-то, беспечно, поскольку из-за скального грунта копать врагу придется долго. Действительно, на одном участке работы были скоро прекращены, но на другом продолжались с удвоенной интенсивностью. Болдин обратился к Реуту с предложением сделать вылазку и завалить подземный ход, но тот не разрешил. Во-первых, сказал, у нас перемирие и не нужно давать врагу повод для упреков, а во-вторых, пусть копают…
Увидев недоумение на лице помощника коменданта, пояснил:
– Об этом подземном ходе мы уже знаем, пусть копают под нашим наблюдением, им еще долго трудиться. А завалим его, они в другом, неизвестном месте начнут, на суету, как говорится, угомона нет…
В ожидании время тянулось медленно, но вот прошли и отведенные для перемирия девять дней. Клюгенау не возвратился, ответ Ермолова, адресованный полковнику Реуту, был доставлен сопровождающим казаком. Он гласил:
«Защита Шуши одна может сделать вам честь и поправить ошибки. Извольте держаться и не принимать никаких предложений, ибо подлецы вас обманывают. Зачем прислали Клюки, который вам нужен? Он лучший ваш помощник. Защищайтесь. Соберите весь хлеб от беков – пусть с голоду умрут изменники. Великодушно обращайтесь с армянами, ибо они хорошо служат…»
Реут к такому ответу был, в общем-то, готов, знал о расположении наших войск и видел, что Шуша находится в глубоком тылу противника. Чтобы ее деблокировать, понадобилась бы целая дивизия, вряд ли сейчас генерал Ермолов располагает такими силами. Но надежда все-таки не покидала его, и он старался внушить ее подчиненным.
– Ничего, ваше высокоблагородие, – отвечали ему солдаты на призывы набраться терпения, – мы подождем. Уж ежели будет совсем невмоготу, мы по жребию есть друг друга станем, но не сдадимся этим грязным кизильбашам.
Что ж, если шутят, значит, силы еще есть и дух крепок, однако допустить до самого края никак нельзя, в этом и заключается сейчас главная задача полкового командира – так рассуждал Реут. Единственное, что поначалу его обеспокоило, так это тон письма Ермолова, но скоро и эта обида прошла, потому что понимал, как трудно сейчас генералу. Сам же он вины за собой не чувствовал и решил, что доказать это сможет только своими действиями.
Вместе с письмом генерала Ермолова была доставлена и записка от капитана Клюгенау. Тот сообщал, что генерал встретил его холодно, с упреками якобы на неправильные действия полка, но после данных объяснений несколько успокоился и приказал ему состоять в отряде, который формирует генерал Мадатов для противодействия полчищам Аббас-Мирзы, но куда именно направится отряд, пока еще неясно.
По прошествии отведенных девяти дней персидская сторона напомнила о прежней договоренности по поводу сдачи крепости. Реут сослался на отсутствие сведений из Тбилиси, персы решили подождать еще два дня. Когда прошли и они, Реут выслал из крепости персидских заложников и потребовал вернуть майора Челяева. Болдин, сопровождавший заложников, нашел майора в добром здравии, условия его содержания были вполне приличными, а относительная свобода, которой тот пользовался, позволила собрать интересные сведения. Он, в частности, сообщил, что лезгины из нагорного Дагестана прислали послов просить помощи против русских и в знак своей верности привезли локоны жен и рукава их платьев. Аббас-Мирза внял таким трогательным изъявлениям покорности и отправил царевича Александра с деньгами на поддержку бунтовщиков. А вслед за ним в северный Дагестан и Чечню с английским золотом отправился злейший враг России хан Сурхай, чтобы взбунтовать тамошних разбойников. Были иные свидетельства вероломства персов, они и здесь проявились в полной мере.
Аббас-Мирза, взбешенный непокорностью Шуши, отказался возвратить майора Челяева. А насчет своих заложников, которые пришли из крепости, сказал, что этих болванов можно отправить назад, тогда они принесут пользу хотя бы тем, что русским потребуется их кормить. В таком виде Болдину передали слова принца. К самому же его не допустили и под угрозой смерти велели немедленно убираться вон. «И что тут можно сделать против коварных азиатов?» – думал Болдин, возвращаясь из персидского лагеря. Полковник Реут тоже, конечно, возмутился, но и ему более ничего не оставалось. Иное дело Антонина, Челяев был ее крестным отцом, почитай что родным, и она с безоглядной решимостью молодости оставить его в беде не захотела. Поделилась с Болдиным своим намерением освободить коку Петю, тот, разумеется, стал ее отговаривать, да ведь на девичью прихоть угомона нет. Не поможете, сказала, одна пойду, а коли отцу скажете, вовсе знать перестану. Делать нечего, обещал свою помощь.
И вот в одну темную дождливую ночь Болдин, взяв группу солдат, вышел из крепости и направился в стан персов. Стража, укрывшаяся от непогоды, была беспечна, посты миновали благополучно. План был такой: учинить переполох и, воспользовавшись последующей суматохой, вызволить Челяева из плена. Армяне по заказу Болдина изготовили в своей мастерской несколько десятков ручных бомб, ими вооружили метальщиков, которые должны были взорвать их в разных частях стана. Проникнуть же к землянке, где содержался майор, и освободить его предстояло самому Болдину. В последний момент к нему присоединилась и Антонина, которую никак было не удержать в крепости.
Сначала все шло благополучно, солдаты разошлись по местам, Болдин запалил свою бомбу, которая оглушительно взорвалась, а вслед за этим послышались и другие взрывы. Персидский стан пришел в движение, людей охватила паника, они натыкались друг на друга в темноте, метались, подгоняемые взрывами, и не знали, в какую сторону бежать, ибо взрывы слышались отовсюду.
За те несколько дней, которые пришлось провести в плену, Болдин хорошо изучил персидский стан и к месту содержания майора добрался быстро. Охраны, как и следовало ожидать, возле нее не было, проникнуть вовнутрь не составило труда – новый взрыв, утонувший в общем грохоте, не привлек пристального внимания. Увы, место предполагаемого заточения узника оказалось пустым.
Болдин растерялся, искать Челяева в неприятельском лагере, охваченном паникой, не имело смысла, Антонина это понимала тоже, оставалось одно: подать условленный сигнал на возвращение в крепость, что благополучно и совершилось. Вылазка, слава богу, обошлась без потерь. Но поручика ожидали неприятности с другой стороны. Заметив суматоху, поднявшуюся в неприятельском лагере, в крепости объявили тревогу. Обстановка для полкового командира оказалась в высшей степени неясной, он послал за помощником коменданта, но того не могли найти, что добавило беспокойства. Когда же обнаружилось исчезновение дочери, Реут почти потерял голову. Это неприятное для полковника состояние продолжалось до тех пор, пока не возвратились участники вылазки. Обычно спокойный Реут на этот раз вышел из себя и обрушился на Болдина за проявленное самоуправство. Приказал отправляться ему под домашний арест, дочку тоже не пощадил: закрыл в комнате и никаких объяснений слушать не пожелал.
Однако первая гроза продолжалась недолго. А причиной тому послужил майор Челяев, из-за которого все началось. Через некоторое время он появился в крепости сам, к удивлению и радости ее обитателей. Как раз накануне устроенной вылазки его перевели в зиндан – обычную тюрьму для преступников, лишив таким образом статуса заложника. Оттуда ему удалось бежать, воспользовавшись поднявшейся суматохой, а добраться до крепости и проникнуть в нее с помощью тайного хода оказалось уж совсем нетрудно.
Сведения, которые сообщил Челяев, и то, что было уже известно, давали основание определить общую стратегию действий противника. Реут посчитал нужным поделиться своими соображениями с князем Мадатовым, с кем у него сложились дружеские отношения. Генерала Ермолова он решил на этот раз не тревожить. Вызвал к себе Болдина и как ни в чем не бывало заговорил:
– Поедете к генералу Мадатову, его в последний раз видели у Красного моста через речку Храм, вот здесь. – Полковник показал на карте. – Где он сейчас, не знаю, сориентируетесь сами. Передадите ему мое письмо, оно о том, что затевают персы. Я помощи у генерала не прошу, у него свои задачи, но если будет интересоваться, расскажете все как есть, у нас секретов нет. Воевать будем, пока хватит сил, но их, к сожалению, немного. И еще одно… – Полковник помолчал, как бы подыскивая слова: – С вами поедет моя дочь, я прошу генерала позаботиться о ней. И вас прошу о том же, это все, что у меня есть, не подведите старика…
Тут голос Реута дрогнул, и он отошел в дальний конец комнаты, пытаясь скрыть волнение. Потом подал Болдину письмо.
– Вот, ознакомьтесь. Секретов тут никаких нет, но не хотелось бы, чтобы его читали посторонние лица.
Болдин взял бумагу, она содержала всего несколько строк:
«Любезный князь! Вот уж месяц как я воюю с супостатами, вторгшимися в наш край. Все вокруг ими разорено, твое имение сожжено, только и удалось, что спасти сотню жителей да кое-какой скот. Держимся из последних сил, едим лошадок да зерно из сусеков выметаем. Еще пару недель выдюжим, а там как Бог всемилостивый положит.
Принц тревожить нас в последнее время перестал, хотя сил у него во многажды больше. Могу предположить почему. Ведомо стало, что он отправил царевича Александра поднимать лезгин. У Раздана копит силы Эриванский сардар, а в Шемахе к Каспию идет Гуссейн-Кули. Ежели враги сговорятся и ударят разом, то нам придется туго. Главная опасность, думаю, идет сейчас от царевича Александра: взбунтуются лезгины, за ними весь Дагестан, а там и Чечня – супротив этих волков всему стаду может быть большой урон. Царевич, слышно, идет на Нуху, так ты бы исхитрился и остановил бы его, пока он не разогнался и разбойниками не усилился.
Посылаю сие письмо с поручиком Болдиным, а с ним и дочку свою Антонину, сохрани ее, как сможешь, а я со своими людьми стал насмерть».
Болдин вернул письмо.
– Господин полковник… Иосиф Антонович… – голос его прервался, – будьте спокойны и за письмо, и за Антонину Иосифовну, сделаю все возможное и невозможное, чтобы доставить их по назначению. И сам не замедлю явиться к вам со свежими силами…
Реут взмахнул рукой.
– Это как князь распорядится, будете находиться в его распоряжении. Удачи тебе, сынок…
Первые победы
Николай приехал в Москву по случаю своей коронации – испокон веку повелось, чтобы венчание на царство происходило в древней русской столице. Начало правления складывалось в высшей степени неудачно: сначала декабрьский бунт и следствие, доставившее государю много неприятных открытий, затем суд и казнь зачинщиков мятежа, а теперь, спустя лишь несколько дней после казни, вторжение персов. Некоторое время он пребывал в растерянности – состоянии, которое обычно изгонял из обихода. Но быстро овладел собою и, обсудив положение с начальником Главного штаба генералом Дибичем, распорядился о посылке на Кавказ значительных сил. Требовалось также назначить в район боевых действий доверенное лицо, в преданности и военном опыте которого он бы не сомневался. Ермолов был слишком независим, а главное, что бы ни говорили, благоволил бунтовщикам, это ведь они прочили ему видные должности в своем правительстве. Есть тому не только доносы и предположения, но и прямые свидетельства: не очень-то тот спешил с присягой ему, Николаю, все выжидал, намереваясь, верно, сделать хороший улов в мутной воде российской смуты. После долгих размышлений и советов с Дибичем государь остановил свой выбор на генерале Паскевиче.
Он знал его довольно хорошо и некоторое время был под его началом, командуя дивизией в корпусе Паскевича. В то время было обычным делом, чтобы великие князья проходили практику командования войсками под руководством опытных военачальников. Паскевич хорошо подходил для такой роли: храбрый генерал, отлично проявивший себя в войне с Наполеоном, умелый воспитатель подчиненных, презиравший немецкое «экзерцирмейстерство» в обучении войск с его шагистикой и издевательствами над солдатами.
Карьера этого военачальника складывалась в выcшей степени удачно, он оказался угоден всем российским императорам. Еще учась в Пажеском корпусе, Паскевич предстал перед императором Павлом в форме камер-пажа. «Вы не по форме одеты», – строго сказал государь, встретив его после развода, и перечислил недостающие детали в одежде. Юный паж догадался, что все недостающее касалось принадлежностей офицерского обмундирования и сделанный «выговор» означал производство его в офицеры. «Ну, бегите одеваться, – сказал император в ответ на изъявление благодарности, – а после приходите ко мне». Когда новопроизведенный предстал перед императором уже в офицерской форме, тот придирчиво оглядел его и сделал новое замечание: «У вас нет аксельбантов, наденьте их». Так состоялось его назначение флигель-адъютантом.
Но служба при дворе оказалась недолгой, Паскевич отлично показал себя на боевом поприще: 30 победоносных сражений, 7 боевых наград и генеральский чин – таков итог первых 10 лет его офицерской службы. В войне 1812 года полководческие способности молодого генерала нашли новые яркие проявления. Действуя в составе корпуса генерала Раевского, он удерживал Смоленск до подхода русских армий, чем сорвал замыслы Наполеона; большую отвагу и стойкость его дивизия проявила в Бородинском сражении. После войны он командовал гренадерским корпусом и гвардейской пехотной дивизией, имея в своем подчинении двух великих князей – Михаила и Николая. Последний до конца своих дней сохранил юношескую привязанность и уважение к своему, как он говорил, «отцу-командиру».