Как рассказал Ледникову перед отлетом отец, Муромский оказался в обезумевшей от перемен столице нарасхват. С одной стороны, свой, да еще с опытом подпольной коммерческой деятельности и криминальными знакомствами. А с другой – генеральный директор нескольких иностранных фирм, именно так он представлялся, да еще знающий, как ведутся дела за рубежом. К тому же несколько его знакомых по университету и компании с «Ленинградки» оказались вхожи в кабинеты младореформаторов, деливших среди своих советское наследство и природные богатства.
Начал Муромский, естественно, с поставок компьютеров, а потом принялся торговать всем чем можно – от алмазов до томатной пасты и минеральных удобрений. Когда первый капитал был уже сколочен и переправлен в Мадрид, он решил, что самое выгодное – заняться нарождающимся частным банковским делом. Он успел к этому корыту в числе первых и получил в свое распоряжение такие бюджетные средства, которые не могла принести никакая торговля. Правда, банки под бандитскими крышами тогда стали плодиться, как тараканы, но банк Муромского высился среди них как самый солидный из новых. Бывшие комсомольцы, мелкие кооператоры, серые инженеры, спешно закончившие бухгалтерские курсы, мелкие жулики, прошедшие тюремную школу, – весь этот сброд ринулся в столь заманчивый банковский бизнес. Роль служб безопасности в таких банках взяли на себя не только бывшие работники правоохранительных органов, но и большей частью откровенно бандитские группировки. И новоиспеченные президенты и менеджеры коммерческих банков оказались под «чисто конкретным» присмотром уголовников. При нужде или просто для острастки их отстреливали дома, взрывали на улицах, резали в загородных резиденциях, закапывали в могилы на опушках подмосковных лесов… Муромский, хотя и имел знакомства в бандитском мире, сразу сделал ставку на бывших сотрудников органов, оказавшихся без работы, но сохранивших связи в соответствующих «конторах». Поэтому откровенные уголовники на него не наезжали, а неприятности в государственных структурах он умел улаживать по-тихому.
Липовые кредиты и контракты, фальшивые авизо и элементарное «кидалово», многократная прокрутка бюджетных миллиардов и стирка «грязных» денег – чем только не занимался Муромский, он не брезговал ничем, но тем не менее за его банком, связанным с государственными структурами, по-прежнему сохранялась репутация «одного из самых надежных». К тому же он с помощью рекламы и совместных акций подкармливал свободную демократическую прессу и отдельных «независимых» журналистов, которые создавали ему благопристойный имидж и вносили его банк в верхние строчки всевозможных рейтингов надежности.
Значительную часть капитала Муромский гнал в Мадрид, где стремительно растолстевшая, как слон, сеньора Франциска, у которой неслыханные деньги отбили всякую память о коммунистических пристрастиях своего семейства, жадно скупала квартиры, машины, поместья и всевозможные иные прочие радости…
Сына Муромский привез с собой в Москву – пусть учится жизни, в жарком Мадриде ее настоящего, терпкого и злого вкуса не поймешь. Внешне Рафаэль совершенно не походил на мать – тщедушный, вихрастый, узкокостный, вертлявый, вьющийся, как пиявка, с жадными, быстрыми глазами и ядовитой ухмылкой. В дорогой частной школе он сразу занял свое место в компании одноклассников, большинство которых было и здоровее, и сильнее его. Он брал наглостью, хитростью, умением спрятаться за спины других. А еще он был мстительный. Обиды и унижения запоминал навсегда и мстил, но не сразу, а выбрав подходящий момент. Причем самыми разными способами. Кого закладывал учителям, на кого натравливал приятелей посильнее. Мог подбросить наркотики, а потом заложить. Когда подрос, стал прибегать к услугам мужиков из службы безопасности банка. Пару непонятливых придурков из школы они аккуратно припугнули так, что мало не показалось. Сами, конечно, руки не марали, а организовали драку в кегельбане с какой-то шпаной; одного из обидчиков Рафаэля, уже и забывшего об их давней стычке, родителям пришлось везти для лечения за границу.
Когда Рафа окончил школу, Муромский решил отправить его учиться в Лондон, но сын заупрямился. Сказал, что от учебы в МГИМО проку будет больше, потому как сам Муромский учил его, что самое главное в жизни – личные связи. Но, судя по всему, ему просто не хотелось расставаться с компанией друзей и девиц из богатеньких семей, возомнивших себя «золотой молодежью» и элитой общества.
В романтические студенческие годы Рафа ничем не отличился. «Обычный богатый мерзавчик, очумевший от денег, которого родитель не знал чем ублажить, – рассказал Ледникову приятель, наблюдавший по долгу службы за мирком наследничков новых хозяев жизни. – Какой-то комплекс его все время грыз, правда. Может, из-за того, что всегда выглядел пацаном, оказавшимся среди взрослых. Очень любил кого-нибудь из друзей или подруг, что покрасивее, подставить или поддеть. Но до серьезных вещей не доходило, обошлось без уголовщины… Ну, наркотики, девки, дорогие машины, курорты… Вот такая обычная для этого дерьма житуха». «Ты, смотрю, их не жалуешь!» – засмеялся Ледников. «Так не за что жаловать, – хмыкнул приятель. – Паразиты, от которых ни толку, ни пользы. Вырожденцы. Из них энергия такая же дурная исходит – вырожденческая уже, разлагающая все вокруг. Когда папаша этому мерзавчику квартиру в Лондоне купил, он стал среди девок победнее кастинги устраивать – на поездку в Лондон. Вез со своими приятелями сразу нескольких. Оплачивал проезд, проживание, подарки… Что они там в его квартире с этими девками вытворяли, можешь себе представить. Вот это он любил – купить, а потом использовать, понимая, что отказа не будет. При этом от девок-то ничего не скрывалось, все знали, как расплачиваться придется… Но все равно они к нему в очередь выстраивались…»
Собственно, познавательная информация о Муромском-младшем на этом и заканчивалась. После окончания института отец пристроил Рафу в свой банк. Не обремененный никакими обязанностями, он жил то в Москве, то в Лондоне, а потом вдруг возник в качестве делового партнера лорда Лоутона, жениха Гланьки, в деле спасения RWG.
По сути, это было его первое самостоятельное движение в бизнесе. Деньги на него, разумеется, обещал дать Муромский – чем бы дитя ни тешилось… А с другой стороны, почему не посмотреть, получится что-либо у сыночка? Может, тот обнаружит наследственную хватку?
Комментарии в английской и российской прессе были снисходительно-удивленные, скорее выжидательные, чем критические и скандальные. Многие наблюдатели уверяли, что за проектом стоит Муромский-старший, а с его возможностями спасти RWG вполне реально. Нежданная гибель Муромского-старшего в своем собственном бассейне смешала все карты и могла вызвать большой шум вокруг сделки, но английская пресса была слишком увлечена историей с полонием, чтобы всерьез заняться еще и этим делом…
Чем меньше времени оставалось лететь, тем больше Ледников думал о встрече с Гланькой, пытаясь представить себе, как все пройдет – какими будут первые слова, первые жадные и любопытные взгляды… Что меняется, если она теперь невеста лорда, а у него есть Разумовская? Все равно это неминуемо – они будут инстинктивно пытаться понять, что́ другой помнит о прошлом, кто они другу другу теперь…
Время от времени он заставлял себя отвлечься от этих мыслей и подумать о другом, например о том, как построить разговор с отставным агентом Скотленд-Ярда Крейгом Вудгейтом, обратиться к которому посоветовал отец. Когда-то они вместе с Вудгейтом занимались розыском нацистских преступников, Вудгейт несколько раз прилетал в Москву, и с тех пор они перезванивались и поздравляли друг друга с Рождеством. Отец сказал, что Крейг настоящий полицейский, политическая истерика на него не действует, он верит только фактам и конкретным доказательствам. А еще он не считает всех русских с пеленок агентами КГБ, что для нынешней Англии, судя по тому, что там творится, большая редкость. Еще отец добавил, что с Крейгом можно быть довольно откровенным.
Это, конечно, замечательно, подумал Ледников, но если Вудгейт такой профи, значит, надо не делиться с ним туманными соображениями и сомнениями, а четко сформулировать просьбы. Причем, как предупредил отец, надо помнить, что Крейг не станет обращаться за содействием к бывшим коллегам по Скотленд-Ярду. Профессиональная этика у таких джентльменов, как он, даже не вторая, а первая натура.
Глава 3
As drunk as a lord. Пьян, как лорд
«И с ними была Брет…»
Именно эта фраза из поразившего в юности романа Хемингуэя почему-то вспомнилась Ледникову, когда он увидел Гланьку в толпе встречающих.
Она была в черных очках, по-мусульмански закутана в темный платок и все равно поразительно красива. Была красивее всех в огромном, набитом орущими людьми зале. Она смотрела на него не двигаясь, даже руки не подняла. Когда он подошел, сняла очки, пристально, без улыбки, осмотрела, будто насупившись, потом быстро поцеловала в щеку. Пахнуло тем самым запахом. Запах женщины, с которой была настоящая любовь…
– Поехали.
Гланька надела очки и пошла, не оглядываясь, к выходу. Ледников молча шел следом. Потом долго выбирались из автомобильной толчеи у аэропорта. Ледников заметил, что Гланька несколько раз озабоченно посмотрела в зеркало заднего вида.
– Думаешь, могут следить? – шутливо спросил Ледников. – Я, конечно, высокого мнения о себе, но не до такой степени!
Гланька скривила губы.
– Знаешь, я тоже была уверена, что я не принцесса Диана, чтобы за мной гонялись с фотокамерами! Но у здешних ребят из-за этого дурацкого полония крыша отлетела напрочь.
– Ты кого имеешь в виду – полицию?
– Нет, полиция меня пока не трогает. Хотя кто их там разберет! Я про наших коллег – журналистов. Они могут придумать что угодно! Если пронюхают, что я встречала тебя в аэропорту… Прямо вижу заголовки – «К невесте английского лорда, подозреваемой в причастности к гибели русского бизнесмена, из Москвы прилетел тайный агент КГБ». У тебя, Ледников, очень подходящая биография для тайного агента КГБ. Ты не находишь? Если они покопаются в твоей биографии, знаешь что они о тебе расскажут? Ого!
– Да читал я их писания! Я был лучшего мнения о добропорядочности и объективности английской прессы. Значительно лучшего.
– Знаешь, я тоже. Пока это не коснулось меня лично. А когда коснулось… Врут, суки, и не краснеют.
– А что наш потомок старинного аристократического рода? – с иронией спросил Ледников.
И тут же про себя подумал, что можно было спросить об этом без всяких подковырок. Проклятая манера шутить по любому поводу! Ситуация-то действительно омерзительная и к шуткам не располагает.
Гланька, к счастью, не обратила на его иронию внимания. Не удостоила.
– Седрик запил, – спокойно сообщила она, сосредоточенно следя за дорогой. – Занятие для настоящего мужчины, столкнувшегося с трудностями.
Ледников невольно рассмеялся.
– У невесты лорда те же трудности, что у всякой русской бабы, – мужик запил. Стоило ради этого уезжать? Надеюсь, он тебя не бьет? От большой любви?
Гланьку нужно было слегка взбодрить, вывести из этого дурацкого ступора, в котором она пребывала. А сделать это было проще всего, сказав что-то вызывающее или, на ее взгляд, обидное.
Гланька покосилась на Ледникова:
– А ты что – ревнуешь?
– Завидую, – демонстративно вздохнул Ледников.
– Ну? – изумилась она. – Это наводит на размышления…
Так, подумал Ледников, вот и пошел тот неминуемый разговор, в ходе которого каждый прощупывает: а ты помнишь? И что теперь? Неужели все в прошлом?
Но Гланька опять замолчала. Видимо, ее серьезно достали. Ледников принялся было рассматривать английский пейзаж за окном, но Гланька быстро справилась с собой.
– Кстати, Седрик тебе понравится.
– Это не обязательно, – пожал плечами Ледников. – Я прилетел не из-за него.
– Просто я хочу, чтобы ты сразу понял. Он хороший. Кстати, когда мы с ним первый раз встретились, он тоже был пьян в стельку. Причем уже не первый день.
– Может, у него это семейное?
– Нет, просто иногда он испытывает потребность надраться, как сапожник. И не обязательно от горя. По его глубокому убеждению, настоящий джентльмен должен время от времени надираться. Этому его научили в Кембридже.
– Где же ты его нашла в таком виде? Подобрала на улице?
– Нет. Он пришел с какой-то девицей на показ мод русских модельеров. Так как на моду ему наплевать, а угощали там, разумеется, водкой, он быстро и набрался до бровей. А уж когда после показа началась party с блинами и осетриной, добавил от всей души… И все это время нудно мешал мне работать.
– А ты что там делала?
Гланька недоуменно посмотрела на Ледникова.
– Делала репортаж для своей программы. И он меня просто достал – все время лез в кадр, размахивал руками, рассказывал про какую-то фею, которую я ему напоминаю. Фею!.. Во время съемок ты и так вся на нервах, а тут еще с какими-то феями достают!.. В общем, я его послала так, что даже до него дошло, что надо сматываться, иначе случится непоправимое… И он дал этой девице, которая его привела, увести себя.
– А чего это он к тебе приставал? Ему что – моделей было мало? Они же там стадами наверняка бродили?
Гланька фыркнула:
– Сравнил!
– Ах да, извини!
– Что-то и ты в Москве не с моделями сожительствуешь, – ядовито сказала Гланька. – А у вас там стада не меньше…
Так, про Разумовскую ей все известно. И, судя по всему, равнодушно она к этому не относится.
– Ну и что было дальше с твоим обаятельным пьяницей? – перебил ее Ледников. – Думаю, напившись, он бывает очень мил?
Гланька какое-то время молчала. Видимо, решала, стоит ли возвращаться к своему Седрику или пришла пора пройтись по поводу Разумовской. Но интересы дела оказались важнее, и она торопливо поведала, что через несколько дней встретила трезвого, но помятого Седрика у дверей своей телекомпании. Он пришел просить прощения за свое безобразное и недостойное поведение, о котором он, правда, помнит весьма смутно. Гланька была уже в более благодушном настроении. К тому же оказалось, что смущенный молодой человек в вельветовом пиджачке с заплатами на локтях и в джинсах – лорд Седрик Лоутон, сын виконта Эдварда Лоутона, наследник старинного и весьма состоятельного аристократического рода. Гланька решила, что поболтать с лордом в кафе будет занятно, в трезвом виде к тому же в нем так и чувствовалась порода. Потом последовали другие встречи, и уже очень скоро Седрик объявил, что она – та женщина, без которой он не может теперь жить. Ну, вот так все началось, а потом она поняла, что Седрик действительно очень хороший… Кстати, он очень скоро начал знакомить ее со своими аристократическими родственниками, которые выглядели просто-напросто персонажами из романов про Дживза и Вустера.
– И с какого перепуга в сей трогательной идиллии возник Рафа Муромский? Зачем было с ним связываться лондонским аристократам?
Гланька не ответила. Она что-то высматривала за окном машины. Потом свернула с шоссе, а через пару минут остановилась.
– Пошли выпьем по чашке кофе. Тут рядом есть вполне пристойное заведение, насколько я помню.
Заведение было и впрямь недурственное – ресторанчик на первом этаже старинного особняка, по-английски утопающего в зелени и цветах, несмотря на декабрь. Гланька быстренько разобралась с официантом и принялась за печальное повествование о явлении Рафы Муромского молодому лорду Лоутону.
Итак, она готовила программу, торчала на студии с утра до ночи, а Седрик предавался тому занятию, которому его научили в Кембридже. На сей раз у него был повод пить – рухнул очередной план спасения этого самого завода по изготовлению роскошных яхт по индивидуальным заказам. Семейство Лоутонов владело предприятием уже больше ста лет, а Седрик там часто бывал в детстве и юности, даже знал несколько семей рабочих, которые вкалывали на заводе из поколения в поколение. В общем, для него банкротство RWG было личной драмой. Так как бизнесмен из него никакой, выход существовал, собственно, один – или продать RWG целиком, или найти компаньона, который купит часть акций и будет располагать достаточными средствами, чтобы выплатить долги и заняться модернизацией. Вот Седрик и носился с этой идеей, а потом вдруг решил, что компаньоном может быть русский, у которых, как известно, денег теперь немерено…