– Простую повязку ему на эластичный бинт смени… – приказал врач медсестре и вышел.
С эластичным бинтом ходить было легче, потому что он и ногу стягивал, держал ее собранной, всегда слегка напряженной и бинту сопротивляющейся, и мышцам все равно давал работать. Значит, нога разрабатывалась быстрее. Это Алексей понял, когда шел к своей палате, у дверей которой толпились врачи и медсестры.
– Не иначе генерала какого-то привезли в соседи… – сказал Пашкованцев малознакомой медсестре.
Она посмотрела на него сердито.
Оказалось, что генерала не привезли. Просто в палате умер тот подполковник, который постоянно храпел. Ранение у него было в живот, и лечение после операции проходило почти удачно. А потом вдруг остановилось сердце, и хватились этого только перед врачебным обходом. Спит, думали, человек и пусть себе спит, никому не мешает…
То-то в эту ночь и Алексей спал на удивление крепко, и храп подполковника уже не мешал и ему. Оказывается, он уже не помешает спать никому… Сам подполковник был дядька большой и добрый. И его было жалко. Но почему-то эта смерть не оставила гнетущего впечатления. Наверное, потому, что умер человек не от того, с чем в госпиталь попал… Когда рядом умирают от ранений и ты в это время ранен тоже, невольно о себе думаешь, аналогии ищешь, переводишь чужую смерть на свою жизнь. А когда кто-то умирает от сердечного приступа, начинаешь вспоминать, кто и когда еще где-то точно так умер где-то далеко… И это тоже кажется далеким и к тебе отношения не имеющим…
* * *
Но стабильность болей в ноге, не обещающая скоро закончиться и предполагающая лечением временем, начинала утомлять. Если здесь нет никакого лечения, нет никаких лекарств, нет физиотерапевтических процедур, то какой смысл так бездарно убивать время… И уже в середине второй недели госпитальной жизни старший лейтенант Пашкованцев начал задавать лечащему врачу сакраментальный вопрос:
– Может, пора выписывать?
– На войну хочется? – кривился врач.
– В отпуск хочется… Что здесь время терять… Перевязки я и сам себе делать могу… Дома в поликлинике физиотерапевтический кабинет есть… Там процедуры какие-то назначат…
Это был сильный аргумент в убеждающей политике старшего лейтенанта. Лечащий врач сам жаловался вслух на условия отдаленного военного госпиталя, не позволяющего проводить полноценное лечение. Конечно, где-то в большом городе у больного больше средств к скорому выздоровлению. Но врачу хотелось дать разорванному сухожилию пройти хотя бы основную стадию сращивания в покое. Он не хотел торопиться и рисковать, по опыту зная, что вояки не имеют склонности вести спокойную жизнь, и потому вполне возможны рецидивы.
Такая настойчивая торопливость, в самом деле, была вызвана только усталостью старшего лейтенанта от утомительного бездействия. От бездействия Алексей всегда уставал больше, чем от самого активного, самого напряженного действия, но дающего при этом удовлетворение. И так было, насколько он помнил себя, всегда. С ранней молодости невыносимо ему было ездить в поездах, где действия нет никакого, только длительное ожидание. И потому всегда предпочитал самолеты или автомобиль. В самолете ждать приходится не так долго. Нет длительного утомления ожиданием. В автомобиле, который пусть и ненамного быстрее поезда, сам активно действуешь, сам устаешь. И потому не скучаешь.
Нога же, как сам Пашкованцев чувствовал, заживала плохо. Но его предупреждали, что заживать будет долго, и он с этим смирился. И хромать меньше положенного удавалось только за счет усилия воли. Волю Пашкованцев в кулак собирать умел всегда и сейчас старался особенно. Но полностью справиться с хромотой тоже не мог. Лечащий врач настаивал, чтобы Алексей ходил с костылем. Тогда он сам сходил в аптеку и купил простейшую стариковскую тросточку, какие в каждой аптеке на видном месте висят. И сам удивился, что эта тросточка оказалась такой действенной. С ней ходилось легче, даже легче, чем с утомляющим и громоздким костылем, и старший лейтенант стал совершать по госпитальному двору длительные прогулки, чтобы разрабатывать ногу вопреки наставлениям врача, который требовал большего покоя. Просто у них подход к здоровью был разный. Один считал, что бездействие помогает выздороветь полностью, второй считал, что прилив крови к больным участкам гораздо полезнее отдыха. К мнению врачей старший лейтенант прислушивался, как обычно, только половиной одного уха, предпочитая полагаться на способность каждого организма к самовосстановлению.
Но вопрос о выписке после многих разговоров все-таки был решен к исходу второй недели…
* * *
– Взвод, смирно! Равнение налево! – скомандовал лейтенант Медведев.
Как раз с левой стороны к взводу приближался одетый уже не в госпитальную пижаму, а в свою привычную форму, хотя и не выпускающий из руки тросточку, старший лейтенант Пашкованцев. Старший лейтенант созвонился с лейтенантом, чтобы не приехать не вовремя, когда хотя бы части взвода могло не оказаться на месте. Попрощаться хотелось со всеми.
– Вольно, поскольку я не могу ходить перед строем строевым шагом… – скомандовал Алексей и двинулся вдоль шеренги солдат и сержантов, чтобы каждому по отдельности пожать руку…
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
1
Попутную армейскую машину до батальона, как сказал комендант, пришлось бы ждать три дня, автобусы здесь вообще ходили только два раза в неделю, и очередной только что ушел, и старший лейтенант Пашкованцев договорился с соседями, парнями из отряда спецназа внутренних войск, чтобы его отправили с каким-то попутным гражданским транспортом. «Краповые береты» держали постоянный пост на перевале? рядом с вышкой сотовой связи, охраняя одновременно и дорогу? и вышку. Каждый день несколько машин проходило в одну и в другую сторону. Проблема состояла единственно в том, чтобы в этих машинах были свободные места. И уже утром следующего дня вместе со сменным нарядом «краповых» Пашкованцев отправился на перевал.
– Обычно все стараются еще в поселке попутчиков взять… – говорил командир наряда старший лейтенант Сережа Луговой. – И заработок небольшой, и безопаснее с людьми… Но в день обязательно бывает хотя бы одно – два места… Здесь мало ездят…
– Я по жизни везунчик… – сказал Пашкованцев. – Долго ждать не придется, чувствую…
Однако первая машина, грузовая, взять пассажира могла только в кузов, поскольку места в кабине были заняты двумя пожилого возраста дагестанками с большими сумками. Ехать по сложной дороге в кузове было рискованно – рану так растрясет, что хромать на обе ноги начнешь… Пришлось снова ждать…
Но ждал старший лейтенант Пашкованцев, в отличие от «краповых», в легком напряжении. «Краповые» держали на посту свою собаку, мощного кавказского волкодава [6] Казбека, который с подозрением относился, кажется, ко всем, береты не носящим, и откровенно недолюбливал гражданских. Казбек прохаживался среди спецназовцев внутренних войск и с недоверием поглядывал на старшего лейтенанта спецназа ГРУ, как-то выделяя его среди других. И хотя обнюхал Алексея в момент знакомства, все же за своего не признал.
– Ты, главное, не жестикулируй и не говори громко, – посоветовал старший лейтенант Луговой. – Его твоя клюка смущает… Так он всех в форме обычно принимает вежливо…
Как Казбек принимает тех, кто не в форме, Пашкованцев уже видел, когда «краповые» проверяли первый грузовик. Пожилые дагестанки, слыша рычание собаки, вообще отказались покинуть кабину и протягивали паспорта проверяющим с места, а когда водителю потребовалось показать, что он везет в кузове, грозного Казбека вообще посадили на брезентовый поводок.
Впрочем, сам Казбек к спецназовцу ГРУ не совался, и эксцессов между ними никаких не возникало. Повышенную агрессивность пес проявил, когда наряд остановил старенький микроавтобус «Фольксваген» с четырьмя пассажирами. Пришлось опять взять его на поводок, как только вышел слегка подрагивающий при виде собаки водитель.
– Сережа, кажется, место для меня есть… – показал Пашкованцев на микроавтобус.
– Сейчас посмотрим… – Луговой сам решил поинтересоваться документами пассажиров. – Пойдем, поговорим…
Алексею в это время опять позвонил отец, и потому он в досмотре участия не принял, хотя досмотр вообще был не его делом, и «краповые» справлялись с ним лучше.
– Здравия желаю, сынок. Я звонил в госпиталь, там сказали, что тебя выписали «исключительно по твоей настоятельной просьбе»… Не понимаю я таких выписок… Как дела?
– Сижу на перевале вместе с «краповыми», жду попутную машину, чтобы до батальона добраться… Наш район отдаленный… С транспортом проблемы…
– Нога как?
– С тросточкой хожу… Наверное, это надолго… Заживает медленно…
– У меня есть в Москве подходящий тебе врач. Планы не составил? И мама ждет…
– Приедем, думаю… Чуть попозже… Сначала попробую, как за рулем… Нога не подведет, приедем быстро…
– Ты в бригаду поедешь?
– Нет, только в батальон… Отпускные документы уже оформлены, ждут меня…
– Добро, сынок… У меня, кажется, оказия выпадает… Может, я к тебе домой загляну… Примешь отца в гости?
– Рад буду, папа… Когда ждать?
– Меня тут запрягли как ветерана… Перед призывниками выступать буду… В нескольких городах… Я попросил, чтобы ваш город в список включили… Возражений не было… Дома сам когда будешь?
– Сразу, как только в батальоне дела закончу, домой… На самолет и… Папа, извини, меня зовут… Машина свободная подошла…
– С богом… До встречи…
– До встречи…
Убрав трубку, Алексей забросил за плечо ремень спортивной сумки с личными вещами и, опираясь на трость, двинулся к старшему лейтенанту Луговому, который уже повторно делал приглашающий жест.
– Дело, значит, такое… – сказал «краповый» старший лейтенант, морща лоб. – Четыре пассажира, просто попутчики, машина не их… В райцентре сели… Морды очень подозрительные, хотя по «розыску» в нашем районе таких не помню… У меня на «розыск» память тренированная… Не помню… Но могут по «розыску» в другом районе проходить… Паспорта в порядке… Только от них дымом пахнет… Это вовсе не говорит, конечно, что каждый, посидевший у костра, непременно бандит, но морды мне не нравятся, и все тут… Взгляды угрюмые, недобрые… По-русски говорят плохо… Решай сам…
– Доеду… Ехать-то всего полтораста километров… Доеду… Мордой лица меня не напугаешь… Я сам кого хочешь напугать могу…
– Ладно, я на всякий случай данные их паспортов перепишу…
– Зачем? – не понял Пашкованцев. – Если это бандиты, они поддельные паспорта имеют… С настоящими «светиться» не будут даже бандиты… А от того, что ты номера поддельных запишешь, толку мало…
– На всякий случай… Можно, конечно, и осмотр машины провести, и личный обыск, но это только тебе дополнительную «напряженку» создаст… Да и не думаю, что найти что-то удастся… Через посты с оружием предпочитают не ездить… Водитель наш, из райцентра… Я эту машину пару раз видел…
– Я тоже, – подтвердил Алексей. – Еду…
И шагнул к дверце микроавтобуса.
– Где тут свободное место?
Ему никто не ответил, только посмотрели недобро. Да, встретив такие взгляды, Луговой должен был испытать неприятные чувства. Но угрюмый взгляд вовсе не говорит о том, что эти люди опасны.
– На заднее сиденье устраивайтесь… – вежливость проявил только один водитель. – Там можно ногу вытянуть…
Пашкованцев бросил на водителя короткий взгляд, и ему показалось, что тот как-то непонятно подмигнул. Наверное, показалось. Подмигивают обычно игриво. С чего водителю быть игривым с офицером спецназа…
* * *
С перевала спускались медленно. Водитель ехал осторожно, хотя машина, наверное, позволяла вести и более динамичное движение. Единственно, что-то постукивало под днищем. Похоже, крестовина требовала к себе внимания, как определил Алексей по звуку. Но это уже заботы водителя, он сам должен знать, что у него может в машине из строя выйти. Судя по стилю езды, за рулем не новичок и чувствует себя на дороге уверенно…
Четверка пассажиров впереди старшего лейтенанта молчала, даже между собой не переговаривались, словно они не знакомы, хотя могло вполне оказаться так, что они в самом деле только попутчики. А может, просто по характеру люди такие. Многословие вовсе не есть признак общепринятого достоинства. Часто, глядя на телевизионные передачи, Пашкованцев думал, что всем без исключения нашим телеведущим стоило бы поучиться у кавказских мужчин молчанию. Тогда, по крайней мере, телеведущие выглядели бы умнее. Излишняя болтливость здесь, в кавказских республиках, всегда считалась и считается признаком глупости и пустоты человека. И значительная доля правды в этом присутствует.
Но если никто не лез с ним знакомиться, Пашкованцев тоже не рвался к дружескому разговору. И потому просто сидел, вытянув с удобством ногу в проход между двумя рядами сидений и поглядывая за окно. Местный пейзаж, правда, старшему лейтенанту уже давно надоел своим однообразием и скудной суровостью. Бурые скалы, и даже зелень на кустах такая же бурая… И все это молчаливое, сдержанное, без выплесков неуместного восторга. Наверное, потому здесь и люди такие же сдержанные…
Сверху, с перевала, да и до середины склона, вид открывался величественный, даже несмотря на однообразие пейзажа. Конечно, перевал был не самым высоким в этих горах, дальше и более высокие лежали, и по другую сторону лежали более высокие, но до них было далеко. С перевала было видно даже такие вершины, с которых снег не сходит даже самым жарким летом. И одно это уже наполняло грудь воздухом полностью. И хотелось дышать глубоко…
Но, уже спустившись по склону ниже середины, пейзаж радовать переставал. Близкий бурый цвет надоедал и начинал утомлять. Уже и за окно смотреть не хотелось. А монотонность движения заставляла слипаться глаза. Так и ехали в молчании и полудреме. Главное было в том, чтобы эта полудрема и на водителя не перекинулась. Сам старший лейтенант Пашкованцев, если ехал за рулем на дальние расстояния, предпочитал, как и большинство водителей, разговаривать. Разговор все-таки как-то сгоняет дремотное состояние. Если один ехал, то порой сам с собой говорил, себе что-то рассказывал и рассуждал о давно разрешенных проблемах…
* * *
Глаза то закрывались, то открывались. В очередной раз они закрылись, и Алексей, кажется, даже заснул и проснулся от разговора, как казалось, уже и неуместного здесь, в этом микроавтобусе, со своим микроклиматом отношений. Говорили по-дагестански или еще на каком-то из местных языков, не знакомых Пашкованцеву. Но голос звучал не совсем обыденно. Даже не зная языка, можно было понять, что слова произносятся с откровенно угрожающими интонациями.
Алексей открыл глаза и сразу увидел перед собой лезвие ножа, направленное к горлу. Но человек, держащий нож, видимо, устал ждать, когда старший лейтенант проснется, и обернулся, вперед посмотрел. Происходящее впереди и Пашкованцев за долю секунды увидел и оценил. Другой бандит из молчаливых попутчиков держал свой нож возле горла водителя, заставляя того, видимо, остановиться. А на дороге, чуть ближе к обочине, стоял человек с автоматом, желающий остановить микроавтобус.
Реакция сработала быстрее, чем Алексей успел подумать. Ближний бандит уже начал поворачиваться. Но рука спецназовца захватила кисть с ножом цепким захватом и резко, до хруста, заглушенного криком, вывернула ее. Нож упал старшему лейтенанту на колени. И тут же стариковская трость превратилась в оружие. Второй бандит пытался прийти первому на помощь, согнувшись под низким потолком машины, пытался в проход шагнуть, но сразу получил удар рукояткой трости в нос – удар не отключающий, но вызывающий кратковременный болевой шок. Брызнула кровь. А Пашкованцев, успев ухватиться за рукоятку ножа и выставив вперед вооруженную правую руку, просто заставил приходящего в себя бандита с разбитым носом отпрыгнуть через сиденье на спину тому, что угрожал ножом водителю.