– Это, Тенгиз Георгиевич, называется ниндзюцу, – мрачно пояснил Сеня, уже просвещенный Серым.
– Что-что? В первый раз слышу.
– Кино по видаку про отряд ниндзя смотрели?
– Вот оно что… Выходит, эти парни – ниндзя?!
– Выходит, так, – пожал плечами Сеня и с убеждением добавил: – А по жизни психи они, а не ниндзя. От такой кучи баксов отказаться…
– Значит – ниндзя… – точно не слыша его, размышлял вслух Тенгиз. – Русские ниндзя. Ладно, разберемся, что за ниндзя. И чем их едят…
– Чем едят, разберемся, Тенгиз Георгиевич! – Оптимизм хозяина передался и верному подручному. Кое-что для него прояснилось.
Лето 2000 года
Август в подмосковной деревне – самая блаженная пора. Всякая садово-огородно-полевая продукция пыхтит и наливается, с каждым днем приближаясь к уборочной кондиции, работы все больше, но она еще не в тягость, азарт еще не растрачен, надежды на рекордный (или хотя бы не хуже, чем у людей) урожай еще не убиты засухой, дождями и двуногими (или четырехколесными) вредителями. Целые семейства трудятся не покладая рук и ног – убрать, законсервировать, довезти до покупателя, продать и снова – убрать, довезти, продать…
По деревенскому бродвею неторопливо двигался среднего роста, худощавый парень. Коротко подстриженный, со спортивной сумкой через плечо, года двадцать два – двадцать три, не более, на деревенского никак не похож.
– Простите, пожалуйста, – обратился он к двум девицам, обрывающим смородину за невысоким штакетником и одетым по случаю жары в шорты и бюстгальтеры – подмосковная деревня не желала оставаться на обочине цивилизации. – Простите, вы не подскажете, где дом 24?
Девицы отозвались не сразу. Сперва переглянулись, состроив гримасы друг другу: вопрос был необычным и по форме, и по существу.
– А это дальше по улице, по той стороне, третий дом отсюда, – нараспев произнесла наконец та, что пониже ростом, с веснушками на круглом лице.
– Там сразу увидите, – добавила вторая, покрупнее, с короткой стрижкой. И пояснила: – Джунгли и никаких посадок.
– Большое спасибо, – поблагодарил парень и направился в указанном направлении.
Девицы вновь переглянулись, повторив гримасы.
– Клевый мальчик… А, Настя? – провожая парня взглядом, проговорила крупная девушка.
– Ничего, – дернула худеньким плечиком веснушчатая.
– Надо же, к нашему колдуну прибыл! – продолжила первая.
– Да брось, Анька, какой он колдун? – отмахнулась Настя, возвращаясь к смородине.
– Колдун-людоед, любит рыжих на обед… – Аня проводила парня взглядом и присоединилась к подруге.
– Ладно тебе ерунду молоть, давай греби смородину! – Настины веснушчатые руки так и мелькали между кустом и кастрюлей, висевшей на шее.
– Да ты не бойся, он целок не употребляет… Ой, пусти, ягоды просыплешь!
М-да, такой двор с другим не спутаешь. Действительно – джунгли! И сам дом, расположившийся в глубине зарослей, напоминает угрюмую крепость с узкими бойницами вместо окон… При первом же толчке калитка неожиданно легко отворилась. Парень медленно двинулся по песчаной дорожке к высокому каменному крыльцу этого необычного для деревни дома.
На стук никто не ответил, и юноше ничего не оставалось, как слегка приоткрыть незапертую дверь, собранную из солидных полированных брусьев.
– Кто-нибудь есть дома? – внятно произнес парень, с интересом осматривая просторную прихожую и широкий, ничем не загроможденный коридор. Казалось бы, ничего примечательного, но какое-то странное чувство – и даже не чувство, а непонятная сила не то притягивала, не то толкала его дальше в глубь этого странного дома.
Повторив вопрос и снова не получив ответа, парень осторожно двинулся по коридору. Но едва он сделал шагов пять, как деревянные половицы под его ногами громко заскрипели – и даже не заскрипели, а прямо-таки заиграли какую-то странную пронзительную мелодию. Юноша остановился. И тут же обернулся назад на звук захлопнувшейся входной двери. Трижды лязгнул замок. Так. Кажется, он оказался в западне. Парень нерешительно застыл на месте, а потом сделал еще несколько шагов вперед. «Если не знаешь, куда шагать – шагай вперед», – вспомнились ему слова из какой-то книги. Половицы вновь запели свою пронзительную песнь.
– Привет! – неожиданно услышал он возле самого уха чей-то голос.
Среднего роста, очень худой, тонкокостный, но при этом широкоплечий мужчина с проседью в темных густых волосах вырос точно из-под земли, точнее, из стены. Одет он был в самые заурядные трикотажные тренировочные брюки и футболку черного цвета, жилистые руки свободно висели вдоль бедер, однако у вошедшего по спине пробежал знакомый холодок – что-то в позе мужчины давало понять, что его расслабленное тело готово к стремительным действиям.
– Здравствуйте… Извините, вы Рощин Михаил Петрович? – робко проговорил гость, невольно тушуясь под взглядом серых, почти стального цвета глаз хозяина.
– Рощин, – кивнул тот головой. Какой-то безразличный голос плохо вязался с пристальным, пронизывающим взглядом.
– Вы извините меня, пожалуйста, я без предупреждения… Я специально приехал к вам, – сбивчиво заговорил юноша.
– Давай короче, парень, – оборвал его уже откровенно усталым голосом хозяин.
– Я хочу… я прошу вас потренировать меня! – выпалил на одном дыхании юноша. – Вот… – Он поспешно полез в сумку. – Я готов заплатить…
– Это не важно, к чему ты готов – не готов, – покачал головой хозяин. – Ты меня с кем-то спутал, уроков для любознательных я никогда не давал и не даю.
– Но… Я специально сюда к вам! Я…
– Мне жаль твоего потерянного времени, – хозяин был непреклонен. – Поэтому не будем его приумножать.
– Послушайте! Я… – Парень никак не решался произнести самое главное.
– Не теряй времени, автобус на райцентр будет через пятнадцать минут. – Хозяин опустил взор, давая понять, что молодого гостя для него больше не существует.
– Но я… Я должен биться с Коршуном! – произнес наконец юноша. – И должен победить…
– Как ты сказал? – Реакция хозяина была моментальной, он поднял глаза, его невозмутимое, усталое лицо вдруг напряглось. – Ну-ка повтори!
– Я должен биться с Коршуном и победить его! – уже более связно и не отводя взгляда повторил гость.
– Откуда ты знаешь Коршуна? – быстро спросил Рощин.
– Я почти десять лет занимаюсь единоборствами, – впервые за все это время юноша позволил себе слегка улыбнуться. – А среди единоборцев Коршун – не последняя фигура. Да и в клуб Тенгиза Прангишвили приходилось заглядывать, где Коршун последнее время тренируется…
– Но ведь Коршунов уже года четыре не участвует в официальных соревнованиях, как же ты собираешься с ним биться?
– Это будет неофициальное соревнование…
– Слушай-ка, – хозяин неожиданно усмехнулся и кивнул на спортивную сумку на плече парня. – У тебя там, помимо денег и кимоно, справка из психдиспансера случаем не лежит?
– Представьте себе, нет! – с неожиданным вызовом парировал парень.
Михаил Петрович промолчал, неопределенно хмыкнул, повернулся спиной и вдруг… Провел резкий, рубящий удар ребром стопы в корпус юноши. Тот среагировал молниеносно – грамотно выставил блок, однако удар был слишком силен, и парень улетел в самый конец коридора. Однако каким-то чудом он сумел сохранить равновесие, отбросить в сторону сумку и принять боевую стойку. Рощин провел атаку в область груди, и парень успешно блокировал ее. И тут же атаковал сам, причем весьма эффективно. Рощин даже отступил шага на полтора. Однако тут парень открылся – и сейчас же получил серьезный удар в голову, но координации не потерял и на ногах удержался. Теперь Рощин не торопился с атакой. Точно врос в пол, выжидательно смотрел в глаза парню, не выпуская при этом из поля зрения и его ноги. Наконец парень не выдержал и попытался достать Рощина ударом в прыжке. Но в последнее мгновение Рощин уклонился вбок, парень пролетел вперед и… неожиданно для самого себя провалился куда-то вниз, в темноту. В последний момент он успел-таки сгруппироваться, поэтому «приземление» было не столь болезненным, как могло бы быть…
Михаил Петрович быстро захлопнул крышку подпола (им же столь ловко открытую), подождал несколько секунд, затем снова распахнул ее.
– Ку-ку, боец! Жив? Кости целы? Ну, тогда вылезай! – прокричал он в темноту.
Из глубины показалась взъерошенная голова юного соперника.
– Падать умеешь! Что ж – тоже нужное умение, – Михаил Петрович подал юноше руку, помогая выбраться из погреба. – Ну и что ты знаешь о Коршуне? – вопрос прозвучал жестко и требовательно.
– Я знаю… – тяжело дыша после поединка, начал парень. – Я знаю, что десять лет назад он был вашим лучшим учеником.
– Одиннадцать, – негромко поправил его хозяин. – Как твое имя?
– Максим. – Парню удалось наконец стабилизировать дыхание. – Так вы будете меня обучать?
– На сегодняшний вечер и завтрашнее утро ты можешь остаться. Познакомимся поближе, а там посмотрим. – Это был не тот ответ, который хотелось услышать парню, но по тону хозяина он понял, что на большее пока рассчитывать не приходится. – Расположишься вон там, – Михаил Петрович кивнул на дверь в самом конце коридора.
Одиннадцать лет назад… Этот наивный, но, видимо, целеустремленный паренек своим появлением вновь вернул Наставника к тем дням. Впрочем, о тех днях Рощин и так никогда не забывал, и не смог бы забыть, даже если бы захотел. Железная воля и искусство саморегуляции были не властны над памятью.
А началось все даже не одиннадцать лет назад, а гораздо раньше, еще в далеком восемьдесят первом.
– Как твое имя? – задал тогда Михаил Петрович тот же вопрос, что и сегодня Максиму.
– Илья… Илья Коршунов.
На вид худенькому пацану было не больше двенадцати. Одет бедно, и это заметно выделяло его на фоне других сверстников. Темные короткие волосы и недоверчивый взгляд. Даже затравленный, совсем не детский.
– Хорошее имя. А зачем ты пришел сюда, Илья?
Парень молчит. Конечно, он хочет научиться драться. Наказать всех своих обидчиков, а их у него, должно быть, немало. Но так отвечать не принято. Нельзя так отвечать, а врать, видимо, совестно, вот пацан и молчит.
– Я хочу заниматься карате, – произносит наконец он.
– Но я не обучаю карате, Илья.
Пацан молчит. Но не уходит. Молчит и Рощин.
– Я, Илюша, обучаю боевому искусству, – поясняет Рощин. – Боевому искусству ниндзюцу. Искусству, понимаешь?
Пацан поспешно мотает головой – мол, что же тут непонятного…
– А овладеть любым искусством, тем более боевым, может не всякий, – продолжает Рощин. – Далеко не всякий. Тот, кто просто хочет научиться драться, боевым искусством никогда не овладеет, у него просто не хватит терпения. А вот тот, кто готов постоять за справедливость, за добро… Вот такой человек может стать мастером. Не сразу, конечно же, это потребует огромного труда…
Пацан молчал.
Как-то по-книжному получилось, подумал тогда Рощин. Как на политинформации. Сейчас пацан уйдет. Уйдет навсегда, в подворотню. Его уж в школе, на уроках да на всяких собраниях такими фразочками трахали… Все равно что групповое изнасилование. Так что к казенным словам у него стойкий иммунитет, иначе бы и не выжил. А что он, Рощин, может еще сказать? Вон там, позади пацана, рядом с раздевалкой на скамеечке сидит дядя. Неприметный такой, не старый, не молодой. В штатском. Тихо так сидит, вопросов не задает. А как только ребята по домам разойдутся да уборщица ведрами греметь перестанет, вопрется в зал, не снимая обуви, и распахнет перед рощинским носом заветную красную книжицу.
– Я готов, – произносит неожиданно пацан, поднимая глаза. – Готов за справедливость…
Рощин улыбается, подмигивает пацану.
– Давай в раздевалку и на турник! Подтянешься десять раз – возьму!
Пацан подтянулся одиннадцать. Тянулся было, сжав зубы, на двенадцатый, но уже никак…
А дяденька в штатском потом подошел. И книжицу красную показал. И с тех пор, помимо своих учеников из спортклуба, стал Михаил Петрович Рощин натаскивать парней из всяких интересных ведомств. И продолжалось так около трех лет. Утром на госслужбе, вечером с ребятами для души…
…Ребятишек тех пятеро было, грамотных, тренированных. Рук заламывать не стали, но в кольцо взяли толково. И вновь красные книжицы с тремя грозными буковками, и очередная неприметная личность в штатском с постановлением на обыск и арест. Тут же наручники (быстро, ловко, профессионально – кто-то ребят обучил на славу!), далее двое по бокам, двое спереди, один сзади. Усадили в «воронок». Видать, кому-то наверху стал поперек горла Михаил Петрович. И, как потом выяснилось, не только он. За две недели закрылись все секции, заперлись все подвалы. И многие наставники из спортзалов переместились в стены следственных изоляторов.
– У нас в стране запрещено создание подобных обществ. Вы попадаете под действие 72-й статьи УК – создание антисоветской организации!
Следователь был высок и сух, как щепка. Невыразительная очкастая физиономия. Человек-параграф.
– Послушайте, – попробовал тогда объясниться Михаил Петрович. – Я ведь готовил наши спецподразделения ВДВ и ГРУ для Афганистана, преподавал рукопашный бой в школе милиции… Сам срочную в десанте служил, а из тех учеников, что были в Афганистане, ни один не погиб… Работал с пограничниками, с морпехами в «Казачьей бухте». Да и ваше ведомство меня привлекало для тренировки своих людей…
– Нам известно, чем вы занимались, – ответил усталый параграф. – И все ваши беседы с вашими учениками нам известны. Вы что думаете, вас просто так взяли, как случайного прохожего?
«И все ваши беседы известны…» Ни убавить, ни прибавить. Не спит недреманное комитетское око.
– Обучаете молодежь боевым приемам, – все тем же усталым тоном продолжил следак. – Опасное умение. С кем хотите бои вести? Против кого планируете направить приемы? Еще не решили? А может, ученики ваши без вас решат? Как сами думаете? Молчите? Что ж, в протокол эти вопросы не входят, можете не отвечать…
Позже Рощин узнает, что на «операцию» по его аресту было задействовано отделение контртеррористической группы «Альфа». 72-ю, по счастью, не дали – следак оказался все же не такой уж законченной сволочью. Осудили по стандартной 177-й, то бишь нарушение правил обучения карате. Им, законотворцам, один хрен – что карате, что тэквондо, что ниндзюцу. Раз ногами машут нерегламентированным способом в неподконтрольном властям месте, да еще организованной группой – пожалте сто семьдесят седьмую. Как сказал в обвинительной речи прокурор, тренер Рощин вероломно использовал в тренировочном процессе и соревнованиях чуждые советским людям идеи и ритуалы, способствующие развитию жестокости, беспощадности и индивидуализма.
Три года ИТК[6] усиленного режима. Конфискация нехитрого имущества, далее – зона. За все время «командировки» Рощину ни разу не пришлось применять своих боевых навыков. Это в фильмах только – приходит крутой боец в камеру или на зону и тут же местных авторитетов своим кулачным умением на место ставит. В кино это – пожалуйста. А на зоне – свой порядок, своя иерархия. Нарушать ее, руками-ногами махая, можно раз-другой, ну – от силы третий. А там иерархия найдет управу, найдет неминуемо, будь у тебя хоть десятый дан. Здесь выжить можно, только четко поняв для себя, что ты за персонаж и где в здешней иерархии твое законное место. Не по ментовским, а по зоновским понятиям законное.
По зоновским понятиям Рощин был «мужиком». А «мужик», он прежде всего работает. Не бугром-бригадиром, а простым работягой. Потому мужики ни на какую власть среди блатарей не претендуют, но и не прислуживают. В дела блатных не встревают, так как права такого им не дано. Ну, так для блатных зона – малая родина, потому им и порядки здесь устанавливать. Свои, зоновские порядки. А «мужику» потом к нормальной, не блатной жизни предстоит возвращаться, к своему, «мужицкому» порядку.