Нет, мираж.
До сих пор Елизавете импонировал ветер. Но не тот, пронзительный и порывистый, дующий в ноябре или марте, когда из небесной канцелярии на город спускается депеша о штормовом предупреждении. И не тот, что приходит с моря, освежая разгоряченные пляжным отдыхом тела.
Это некий другой, неизвестно кем вымышленный ветер. Сведения о нем Елизавета почерпнула в одной английской песенке. «To be free, to be wind» – «быть свободным, быть ветром». Быть ветром – это так прекрасно, еще совсем недавно думалось ей. Быть свободным еще лучше. Быть свободным означает путешествовать по миру вдоль шоссейных дорог, подняв кверху большой палец. Ни одна машина, ни один трейлер не проедут мимо стройной мулатки Кэтрин-Зэты, каждому захочется получить в попутчицы красотку, свободную, как ветер. Все богатство красотки – маленький рюкзак за спиной…
В этом (вполне, казалось бы, невинном) месте саги о свободе и ветре Елизавета начинает пробуксовывать, как иномарка, случайно попавшая на проселок между сельцом Зажопьевкой и деревней Великие Грязищи.
Насколько мал рюкзак?
Вместит ли он все необходимое для автономного существования красотки?
Что именно необходимо красотке, чтобы поддерживать свой статус в полевых условиях?
В чью пользу должен быть совершен выбор – косметики или лишней пары трусов? геля для душа или фруктовой маски для волос? Рюкзак, как Боливар из книжки, не вынесет двоих. И потом – «быть свободным, быть ветром» вступает в неразрешимый конфликт с телевизором, горячей водой, удобнейшей кроватью из «Икеи» и прочими благами цивилизации. От них придется отказаться, а к этому (посмотрим правде в глаза) Елизавета не готова.
И не будет готова – ни сейчас, ни в ближайшем будущем. Разве что потом, когда она состарится…
Почему она снова и снова возвращается к старикам?
Старики стоят на вершине холма, и никем не востребованная, не нужная даже собственной матери Елизавета Гейнзе видится им бриллиантом чистейшей воды.
В голове Елизаветы начинает вызревать странная на первый, но очень привлекательная и умиротворяющая на второй взгляд мысль. И, окончательно созрев, она падает плодом к двери с табличкой «УРАЗГИЛЬДИЕВА А. А.».
…Поначалу силуэт таинственной А. А. Уразгильдиевой прятался за телефонными номерами, затем – за обшарпанными стенами районного собеса. Затем осталась одна лишь дверь, у которой Елизавета просидела полчаса, не решаясь войти. А. А. Уразгильдиева курировала всех социальных работников района и виделась Елизавете чуть ли не богоматерью, на худой конец – святой и всех скорбящих радостью. На бумажке, намертво зажатой в Елизаветиной ладони, было начертано: «Уразгильдиева Аниса Анасовна. А-НИ-СА А-НА-СОВ-НА, запомнили? не вздумайте ляпнуть Анфиса Анисовна или еще какую-нибудь дурь типа Ананасовны или Онанисовны, это может привести ее в ярость, и я не отвечаю за последствия». Текст записки был застенографирован самой Елизаветой во время телефонного разговора с одним из подчиненных Уразгильдиевой – вполне возможно, тоже святым.
Святым Марсием или святым Илией.
«Аниса Анасовна, Аниса Анасовна», – раз сто повторила про себя Елизавета, прежде чем робко постучать в дверь с табличкой.
Когда же она наконец решилась и услышала в ответ громогласное «Войдите!», силы оставили ее. Единственное, на что хватило несчастной Гейнзе, – просочиться в кабинет и замереть на полусогнутых у входа, ухватившись за дверную ручку.
Открывшееся перед Елизаветой пространство мало походило на небесные чертоги, где смертным бесстрастно и методично воздается по делам их. Это был обыкновенный чиновничий кабинет, набитый бесконечными рядами и стопками скоросшивателей. А от мебели и штор (то ли кремового, то ли салатного цвета) тащило невыразимой казенщиной. Традесканции на подоконнике, карликовая пальма в углу и календарь с бурым медведем на стене, призванные утеплить обстановку, со своей задачей справлялись плохо. Особенно медведь, за густой шерстью которого проглядывал не только значок «Единая Россия», но и физиономия партийного функционера среднего звена.
Блудливая до невозможности.
У сидящей за столом А. А. Уразгильдиевой, в отличие от медведя, человеческих черт не наблюдалось.
Ну не то чтобы их совсем не было, – как раз наоборот: голова, плечи и торс находились на своих местах, все технические отверстия работали нормально. И в то же время внутреннее чутье подсказывало Елизавете – она имеет дело с андроидом.
Прелесть андроидов, широко растиражированных современным кинематографом, состоит в том, что они страшно похожи на людей. И лишь чрезвычайные обстоятельства могут вывести андроида на чистую воду – к примеру, ядерный взрыв повышенной мощности или давление в миллиард атмосфер. Только в этих условиях андроид разлетается на куски, обнажая свою внутреннюю структуру: провода, электронные платы и блоки питания. Кроме того, из андроида вытекает литров пять белой жидкости, по консистенции напоминающей кровь. Андроиды делятся на честных и бесчестных, на врагов человечества и на его друзей.
Кто сидит сейчас перед Елизаветой – друг или враг?
Скорее друг. Врагу не поручили бы ответственный пост покровителя и защитника социально уязвимых слоев населения. Ободренная этой – вполне очевидной – мыслью, Елизавета улыбнулась и произнесла:
– Добрый день, Анфиса Анисовна…
Внутри андроида что-то щелкнуло, его веки приподнялись, и на Елизавету уставилась пара остекленевших глаз.
Испепелит, пронеслось в Елизаветиной голове, разложит на атомы без последующего восстановления. А ведь меня предупреждали… Ну я и дура!
– Аниса Анасовна, – прогудел андроид хорошо поставленным начальственным басом. – Меня зовут Аниса Анасовна.
– Ну да. Я это и имела в виду.
– Вы по какому вопросу?
– Я бы хотела работать у вас.
– В качестве кого?
– Э-э… Помогать пожилым людям… В качестве социального работника. Вам ведь нужны кадры. Я узнавала…
– Ага, – ни одна эмоция не потревожила бестрепетного лица госпожи Уразгильдиевой. – Ну-ка, присядь. Ближе… Вот сюда.
Последовав указаниям, Елизавета оказалась в опасной близости от андроида, теперь их разделял только стол.
– Ну, рассказывай…
– А что рассказывать?
– Для начала – про себя. Кто такая, как зовут, образование, семейное положение…
Глядя не на Анису Анасовну, а почему-то на партийного медведя, Елизавета отрапортовала об образовании и семейном положении. На смену ее недолгой речи пришла тишина. Настолько продолжительная, что Елизавета забеспокоилась: уж не перешел ли андроид в спящий режим?
Но с андроидом все было в порядке. Пальцами левой руки он выбил на столе причудливую дробь, после чего спросил:
– Что это за фамилия такая – Гейнзе?
– Обыкновенная… Немецкая. Мои предки были немцами. И папа… самый настоящий немец, – неизвестно с какого перепугу зачастила Елизавета.
– Угу. Немец – значит гражданин Германии?
– У него российское гражданство.
– Что ж он не уехал отсюда, как все нормальные немцы? Или возможности не было?
– Была возможность… Но он не захотел… Он – патриот России.
– Патриот… Эх, родилась бы я немцем… Ладно, это к делу не относится. Вернемся к тебе. В институт, наверное, не прошла?
– Нет… В том плане, что я не поступала даже. Сразу к вам. Вот… Хочу помогать людям.
– Это похвально. Только зарплаты у нас маленькие. На поддержание жизни, конечно, хватает, но не более того.
– А мне большего и не надо, – соврала Елизавета.
– И работа не сказать чтоб очень благодарная. Инвалиды, старики… Чаще – то и другое в одном флаконе. А этот контингент – не сахар и даже не повидло. Знаешь, как говорят? В юности прореха – в старости дыра. Это я к тому, что с возрастом лучше не становишься. Только хуже.
– Я так не думаю.
– Сейчас не думаешь. А как повыгребаешь дерьмо – в прямом и переносном смысле… Сразу поменяешь точку зрения.
– Я так не думаю.
– Весьма странное упорство для молодой девушки. Прямо-таки маниакальное. – Андроид недоверчиво хмыкнул и снова выбил пальцами дробь, еще более затейливую, отдаленно напоминающую парафраз на тему знаменитого танго «Кумпарсита». Каким его исполнял Карлуша и – вполне вероятно – Карлушин аккордеонный кумир Ришар Галлиано. – На учете в психоневрологическом диспансере никогда не состояла?
– Нет, конечно. Я просто хочу помогать тем, кто нуждается в помощи. Что же тут странного? и… тем более ненормального, если вы на это намекаете…
– Была у нас одна такая… Якобы бессребреница. Твоего, между прочим, возраста. Тоже втирала очки о помощи всем нуждающимся. И что оказалось в результате?
– Что?
– А то, что у несчастных старух, бывших в ее ведении, стали пропадать деньги и ценности. А троих потерпевших она вообще попыталась уломать на завещание в свою пользу.
– Я не такая. – Голос у Елизаветы предательски дрогнул, и на глазах показались слезы. – Не «одна такая».
– Кто знает, кто знает, – философски заметила А. А. Уразгильдиева и принялась рыться в ящике стола.
Сейчас достанет пистолет с глушителем, с ужасом подумала Елизавета, а доказывать искренность своих намерений под дулом пистолета – непростое дело.
Но пистолет так и не выполз на свет. Вместо него на столе перед андроидом появился стандартный лист бумаги формата А4.
– Будь моя воля – я бы всех потенциальных соискателей места соцработника на детекторе лжи проверяла. Для выяснения, так сказать, чистоты намерений… Ладно, пиши.
– Что писать?
– Заявление о приеме на работу.
– А как?
– В свободной форме. В другом случае крепко бы подумала, прежде чем тебя принять, но текучка у нас страшная. Людей вечно не хватает. Вот и приходится брать кого ни попадя. Ты хоть с навыками оказания первой медицинской помощи знакома?
– Нет. А нужно?
– Нужно все. Это ведь старики, сама понимаешь. Ладно, сделаем так. Свяжешься с Натальей Салтыковой, телефон я дам… Она наш лучший работник. И как лучший работник, введет тебя в курс дела и будет опекать на первых порах. Ну, написала?
– Нет еще.
– Да что там расписывать, господи? Сочинений не надо, сочинения в школе остались.
Очень своевременное замечание, ведь Елизавета уже была готова вывалить на бумагу свои трепетные мысли о стариках, стоящих на вершине холма. И об их великодушии, простодушии и кошачьей/собачьей естественности. Но раз ее мнение о старых людях никого не интересует, придется ограничиться унылым: я, такая-сякая, проживающая по такому-сякому адресу, прошу принять меня на работу и тэ пэ.
– Вот, все готово.
– Дату поставь и подпись.
После того как дата и подпись были поставлены, андроид снова завладел листком, бегло перечитал его и наложил размашистую резолюцию.
– Теперь отправляйся в отдел кадров, он в конце коридора, по правую сторону. Оформишься – и добро пожаловать в наши ряды.
– А когда приступать к работе?
– Хоть завтра. Пообщаешься с Салтыковой – и приступай.
…Больше всего Елизавета боялась, что ее новая патронесса Наталья Салтыкова тоже окажется андроидом: следуя логике – классом пониже своей непосредственной начальницы А. А. Уразгильдиевой. Но все обошлось – Наталья предстала перед ней во всем блеске зрелой тридцатипятилетней красоты. Человеческой, а не какой-нибудь еще. Красоту эту не смогли испортить ни стокилограммовая туша, прилепленная к голове греческой богини, ни частичное отсутствие шеи, ни полное отсутствие вкуса. Ведь только лишенный вкуса индивид в состоянии напялить на себя расшитую люрексом светлую турецкую блузу из шифона и поддеть под нее черный сатиновый лифчик.
По телефону Наталья отрекомендовалась «роскошной женщиной в стиле Рубенса, если это имя о чем-то тебе говорит», назначила Елизавете неформальную встречу в ближайшем к райсобесу кафе. Внедрившись в искомое кафе и обнаружив там Наталью, Елизавета поразилась точности ее телефонной характеристики. Модель действительно оказалась рубенсовской, а не брейгелевской или там кустодиевской – очевидно, из-за все той же почти прозрачной блузы с люрексом, сквозь которую бесстыже проглядывала розовая поросячья плоть с многочисленными складочками, ямочками и припухлостями. Несмотря на общий внушительный тоннаж, руки у Натальи оказались относительно тонкими, а пальцы – изящными. Похожая на зубочистку сигарета, зажатая между средним и указательным, лишь подчеркивала их совершенство.
– Вы Наталья? – почтительно произнесла Елизавета, подходя к столику.
– Точно. – Наталья картинно выпустила дым из ноздрей и указала на пустой стул: – Присаживайся, дева.
– Меня зовут Елизавета.
– Елизавета, ага.
– Заказать вам что-нибудь?
– Можно на «ты». Не люблю, когда мне выкают. И сама не выкаю.
– Постараюсь, – тотчас стушевалась Елизавета. – Заказать ва… тебе что-нибудь?
– Уже пожрала, а так обязательно опустила бы тебя рублей на двести, не меньше. Но кофе выпью.
Расценив последнюю фразу как призыв к действию, Елизавета поплелась к барной стойке делать заказ.
– Два кофе, – сообщила она бармену, смуглому молодому человеку с забранными в хвост волосами. Его можно было принять за араба, а можно – за румына из Трансильвании, потомка Дракулы или самого Дракулу в годы его архетипического расцвета. Смогла бы она полюбить Дракулу, невзирая на неприятный, негигиеничный, но такой необходимый для инициации укус в шею? Наверное, смогла бы – и получила бы за это вечную жизнь. Плюс удовольствия, сопутствующие вечной жизни, плюс пухлый пакет социальных и иных льгот. Узким местом является необходимость постоянно подпитывать себя свежей кровью. Елизавета никогда не решилась бы вонзить зубы в живое существо, но и здесь возможен компромисс в виде еженощных посиделок с бокалом на городской станции переливания крови, вампирам там раздолье и кусать никого не надо. Неизвестно только, понравится ли такое вегетарианство кровожадному Дракуле.
Гм-мм… Лучше бы бармен оказался арабом.
В состоянии ли Елизавета полюбить араба? Все может быть.
Она не расистка и даже знает наизусть кое-что из любовной лирики Омара Хайяма. Общих тем с арабом не так уж мало: кроме Омара Хайяма, есть еще Фирдоуси, Низами и Авиценна. А также хитрющий султан Саладин, неоднократно щелкавший по носу крестоносцев в Средние века. А также – американцы. Американцы почему-то страшно раздражают Елизавету. Если бы они – все до единого – погрузились на космический корабль и улетели к звездам, освободив Землю от своего тошнотворного присутствия, Елизавета аплодировала бы этому факту стоя. Но такой исход событий вряд ли возможен в обозримом будущем.
Никуда они не полетят.
Какие там звезды – они даже до Луны не добрались, хотя утверждают обратное. Умные люди с фактами в руках доказали, что все их передвижения по Луне не более чем разыгранное в голливудских павильонах шоу, но проклятые америкосы продолжают гнуть свое: были – и все тут.
Вруны, гадкие людишки.
Конечно, в разговоре с арабом Елизавета не станет педалировать тему с Луной, она ограничится стандартными антиамериканскими высказываниями, принятыми в среде боевиков Аль-Каиды и прочих военизированных формирований Ближнего Востока. Как лучше обозвать американца, чтобы это понравилось арабу? – гяуром[6], кяфиром[7], неверным или просто кукурузным треплом? В топку можно забросить всё. Они сойдутся на почве неприязни ко всему штатовскому и уже потом откроют друг в друге качества, которые позволяют людям жить вместе. Верность, преданность и терпение (о страсти, толкающей мужчину и женщину в объятия друг друга, Елизавета предпочитает не думать). Да, она могла бы полюбить араба, какое счастье! Вопрос с будущим местом жительства тоже не стоит: Елизавета, конечно же, отправится следом за арабом в Объединенные Арабские Эмираты или вообще – в Марокко. Она видела несколько телевизионных сюжетов, посвященных Марокко: это впечатляет. Чем Елизавета будет заниматься в Марокко? Какая разница чем – любить своего араба. А также носить паранджу, что в ее случае можно считать не глумлением над женским естеством, а – напротив – освобождением от комплексов, связанных с несовершенством собственной фигуры.