– Постой, постой, – встрепенулся Недулов. – Был ведь разговор – поставят Седова, первого зама. Вся область за него, разве нет?
– А разве область выдвигает? – усмехнувшись, вопросом же ответил Демидов.
– Но область не слабая. Что же – будет заруба?
– Скоро увидим. Но что-то решать надо быстро. Поддержать наших.
– А наши – это которые?
Оба переглянулись, усмехнулись. Потом Демидов проговорил:
– Вот это и есть главный вопрос. Надо, как в Англии: друзей нет, но есть интересы. Надоело кормить неизвестно кого и зачем.
– Се-рё-жа!
– Когда же, наконец…
– Да Сергей Николаич!
– Ладно. Конечно. Извини. Давай думать всерьёз.
– А я думаю – надо подождать. Ситуёвина ведь такая, что наверху придётся что-то делать, хотят они или нет. Выборы ведь отменять не станут? Нет. Вот и поглядим, кто с какой ноги двинется. Не мы ведь одни с тобой пытаемся понять – что к чему. Наверное, сейчас и Третий тоже напрягает серое вещество…
3
И действительно, человеку, обозначаемому в губернаторском диалоге порядковым числительным «Третий», думать приходилось сейчас много. Так уж сложилась обстановка. И в Москве, и во всей стране. Мысли поэтому торопились, обгоняли одна другую.
Четыре года тому назад, в восьмом, когда он, мнением узкого круга, впервые был определён в президенты, главным казалось именно это: пройдёшь ли, не засбоит ли давно отработанный механизм, не схалтурят ли многоопытные политтехнологи и пиарщики, не подведёт ли новый Центризбирком. Всё обошлось благополучно, и казалось – миг счастья вновь наступил, и дальше всё будет хорошо, очень хорошо. Казалось наперекор здравому смыслу, подсказывавшему: это когда ты впервые взошёл на вершину, тебе мерещилось, что тут – обширное плоскогорье, на котором и вдвоём стоять можно уверенно, и двигаться в таком направлении, какое сочтёшь правильным. На деле же вершина – не плоскогорье, это – пик, на котором одна нога более или менее умещается, а со второй уже проблемы – куда её поставить, чтобы не соскользнула, не сорвалась. Потому что и сам этот пик – не монолит, а груда камней, на которой приходится так балансировать, как и циркачу не снилось, чтобы случайно не выскользнул из-под ноги камень и не пробудил лавину, камнепад.
Человек на самом верху, хочет он того или нет, становится личностью исторической. Сохраняется в анналах. Ему нужно более заботиться не о сохранении имени, но о другом: с каким определением его имя войдёт в традицию. С уважительным или уничижительным? С плюсом или минусом? При этом определение может не соответствовать действительности, но традиция сильнее. А традиция возникает по свежим следам. И существует долго, а то и остаётся навсегда. Этого невольно боишься. И порой приходят даже такие мысли: «А какого чёрта я вообще согласился?..» Правда, их гонишь, потому что обратного хода в этой машине не предусмотрено.
Первому не захотелось оставаться в исторической памяти с титулом «При котором погибла Россия». Не дай Бог. Это же – на века.
Тогда было весело, потому что свита усердно играла, создавая из Второго – короля, даже с перегибами. Но свита-то играет, а жизнь – нет. Она всё принимает всерьёз, пробует на зуб: не фальшак ли?
Второй, однако, вовремя понял, что на гору взойти – полдела, а надо ещё и спуститься без потерь – постепенно, так, чтобы это не выглядело бегством, – на хорошо подготовленную позицию. И выдвинул тебя.
Только вот выдвинул – или подставил? Чтобы было, кому ответить?
Найдутся, конечно, правдолюбцы, пытающиеся доказать: «при тебе – не значит, что по твоей вине». Понимающие, что в пору твоего прихода процесс зашёл уже так далеко, что и любой другой на твоём месте не смог бы сделать ничего.
Почему? Потому, что подлинная власть в стране такого размаха существует всегда на местах, а не в центре. И раньше так было, а сейчас – тем более.
Практически сосуществование властей – центральной и местных – всегда основывалось на компромиссах. Центр в общем давал периферии жить по своим законам. То есть – по правилам, установленным властью на местах. Взамен за центральной властью признавалось право на общегосударственную политику, идеологию, в какой-то степени – на регулирование финансовых потоков. Но когда какая-то часть территории управляется по своим законам, правилам и традициям (всё равно, записанным или нет), воздействие центра на неё постоянно уменьшается. И в конце концов неизбежно становится слабее необходимого для поддержания государства как единого целого.
Ты (продолжал думать Третий) понимаешь это и сперва ищешь, ищешь, ищешь способы замедлить или вовсе остановить процесс распада. Ищешь в истории, в науке, в собственной фантазии… Что-то начинаешь понимать, чего-то, наверное, ещё не видишь. Но процесс не ждёт до поры, когда ты овладеешь, наконец, предметом полностью.
Что говорит история? Простую истину: всякая империя держится на силе. И только на ней. На силе, в первую очередь, оружия. На армии. И на том, что принято деликатно называть службами безопасности. Войска внешние и внутренние. Полиция, разведка, контрразведка – или политическая полиция.
В сегодняшней России, твоей России такой армии нет. Хотя в прошлом была.
Почему нет? Невозможно было её сохранить? Или – не нужно?
Не нужно. Власти – не нужно.
Власть должна чувствовать себя сильнее своей армии. Иначе власть перестаёт править. Её заменяют генералы или полковники.
Сегодняшнюю власть (понимал Третий) сильной не назовёшь. И армия, соответственно, ещё слабее. Так власть сохраняет себя.
Но – теряет возможность управлять на местах.
То же самое и со службами безопасности: они или опасны, или слабы. Власть предпочитает слабых, зато преданных.
А губернии – тем более.
Сохранить единство силой становится всё труднее. Если говорить о единстве не декоративном, а подлинном.
Как бы ни убеждали тебя в том, что всё в полном порядке, всё гарантировано, ты – политик и знаешь: верить нельзя никому – ни врагам (что понятно), ни тем, кто называет себя друзьями (а понимание этого приходит не сразу).
И ясно: единственное, что ты ещё можешь сделать, – это обеспечить себе наилучшие пути отхода на заранее выбранные позиции, где можно держаться неопределённо долго. И сам сможешь, и потомство.
Такая позиция может быть основана только на одном: на деньгах. На очень больших деньгах. Опираясь на них, ты, меняя позицию, не только не уйдёшь из власти – наоборот, подойдёшь к ней, подлинной, вплотную.
Сейчас уже многое для этого сделано. Но ещё не всё. Процесс нуждается в завершении – но для этого надо переместиться на другую позицию.
Это было ясно и четыре года назад. И уже тогда созрело: может быть, лучше – отказаться? Но уйти просто не дали.
Кто – это всем понятно. Те, кто был вокруг. Рядом.
Наверное, с любым из них можно было справиться в одиночку. Но со всеми вкупе – нельзя.
Опыт показывает: можно самых опасных или неудобных прижать, заставить уехать и гавкать издалека, а не уезжают – упрятать далеко и надолго. Одного, другого, третьего…
Но на их месте тут же возникают другие. Политика, как и сама природа, не терпит пустоты. То, что называют политической элитой, избранным кругом и тому подобное – это гидра. Сколько ни отрубай голов – тут же вырастают новые.
Так было тогда. Но сейчас кольцо окружающих…
(Тут невольно вспомнился Лермонтов: «Вы, жадною толпой стоящие у трона…» Точная характеристика. Совершенно не устаревшая.)
…кольцо окружающих перестало быть единым. Дало трещины. И выскользнуть без потерь стало не легче, а труднее.
По сути, сейчас – просто невозможно. Не та обстановка. Даже если не думать об истории, а всего лишь о хорошо подготовленной позиции для отхода. Потому что если уйти после первого срока, это будет воспринято как крайняя слабость, неумение одерживать верх. А слабых бьют. Хотя бы просто за то, что – слаб. Выборы надо выиграть.
Гарантию твоего спокойного будущего – хоть здесь, хоть где – предоставляет Ладков. Преданный, как говорится, без лести. Потому и назван, рекомендован в альтернативные кандидаты. Поскольку это фигура серьёзная, солидная, и с ним выборы не будут выглядеть цирком, но создадут впечатление серьёзной конкурентной борьбы. А в нужный миг он снимется и призовёт свой электорат отдать голоса тебе. Просто и красиво.
Однако половина ближних людей теперь поддерживает не Ладкова, а Лаптева. Семёна Никитича. Московского – назвать по-старому – генерал-губернатора с недавних пор. Поддерживает – потому что он такой же свой, как и Ладков. Из одного гнезда. Но есть существенная разница. И её понимаешь, когда думаешь о прошлом. Своём собственном. Невольно возникают интересные и не всегда приятные мысли. Например: а, собственно, почему Второй тогда выбрал тебя, а не Ивана, Петра, Сидора? Именно тебя?
Первой возникает самая сладкая мысль: да потому, что именно ты оказался самым способным, умным, решительным. Был сочтён лучшим среди равных. Сумел представиться таким. Организовать собственную раскрутку.
С такими мыслями приятно глядеться в зеркало. Воодушевляет.
Но через краткий миг приходят и другие соображения. Иного толка.
Подумай: тот, кто покидает такой пост – насколько заинтересован он в том, чтобы преемник оказался умнее, решительнее, удачливее, чем он сам? Ведь преемник – это тот фон, на котором будут рассматривать предшественника, давать ему оценки, формулировать приговор истории. Пусть не окончательный, но тем не менее важный.
Ответ: в этом уходящий заинтересован меньше всего. Наоборот: ему выгодно, чтобы новый правитель оказался во всех отношениях слабее, неудачливее, проигрышнее. Чтобы мир вынужден был бы вспоминать о предыдущем: «Вот то был правитель, вот то были времена! А этот, нынешний – слабак, тьфу! И куда только глядели?».
Вывод: то, что назначили именно тебя, говорит о том, что сочтён ты был не самым умным, а наоборот: самым туповатым, самым управляемым, самым контрастным по сравнению с предшественником.
Но тебе это было ясно заранее. И, вероятно, тебе удалось лучше, чем другим, сыграть роль и туповатого, и управляемого. И таким способом обойти их.
Ведь на самом деле ты не такой? Ты умён? Находчив? Решителен? Проницателен?
Пожалуй, да. Хотя бы потому, что принял решение: выдвинуть Ладкова. Ладков надёжно прикроет отход.
А вот Лаптев – нет. У него, как выяснилось (к сожалению, не сразу), не тот характер. Его не заставишь выглядеть бледной тенью предшественника. Этот, наоборот, станет землю рыть, чтобы доказать: «Тот, всеми восхваляемый, не мог – а я вот могу!»
Всё это, конечно, с соблюдением всех ритуалов до поры до времени – как и сам ты делал по отношению к своему предшественнику и вершителю твоей судьбы.
Лаптев возвышаться не должен. Уже в этом допущена громадная ошибка: нельзя было ставить его на Москву. Но он оказался достаточно профессиональным, чтобы до этого не позволить никому заглянуть в его душонку хоть краем глаза. Ну такой был душка, такой до смерти преданный! Но почувствовал за собой Москву – и как будто его подменили.
Нельзя пускать щуку в пруд. Но способ должен быть таким, чтобы не придраться. Чтобы на тебя самого и тени не пало. Как-никак, Лаптев из того круга, из какого на нары не отправляют – закон неписаный, но нерушимый.
Нет, конечно, поискать следует – вдруг что и выплывет. Но на этом политику не построишь. Даже самые крутые пиарщики задумаются. Лаптева уже прочитали и поняли: будет давать сдачи без стеснения.
С чего начать? Лаптев чуть ли не открыто заигрывает с армией. С Генштабом, понятно, а не с министром. Значит, первое: убрать из Подмосковья войска. Лучшие. И Таманскую, и Кантемировскую, и Севастопольскую. На всю предвыборную. Это уже сделано: Верховный главнокомандующий – то есть ты сам – приказал провести большие тактические учения. Как положено. Генштаб испросил разрешения задействовать в учениях ещё одну дивизию – откуда-то из глуши, из Восточной Сибири. Чтобы играла резерв противника. И сейчас москвичи уже воюют где-то близ Смоленска. Лаптев на них не обопрётся.
Но надо ещё что-то сделать для Ладкова. Чтобы электорат в него поверил, как в продолжение тебя самого. Что-нибудь такое, что приблизило бы к нам либералов, самую беспокойную и в чём-то влиятельную группу. Но в первую очередь даже не их, а Запад. Слишком многие у нас ещё оглядываются на него. Что же?
Да! У Котовского срок ещё долго не кончится. Вернее, старый-то истекает, но есть и новый, он только начнётся. А что, если Ладков официально обращается к тебе с просьбой сократить оставшийся Котовскому срок до нуля? Просто взять и освободить. Сколько это добавит Ладкову? Кем Котовский может стать на свободе: врагом? Или союзником? Пойдёт в друзья к Ладкову-освободителю? Возможно. Так что же, ещё попридержать его на зоне? Или наоборот – доставить с помпой, ковёр расстелить…
И то и другое опасно. Потому что Котовский – человек всё-таки непредсказуемый. Ненормальный. Нормальному сказать «Беги!» – он побежит. Дать взятку (не обязательно деньгами) – возьмёт. А с этого станется – и не взять, и не побежать. Он, может, во враги и не пойдёт – научился же хоть чему-то, пока волочил срок, – но и дружить не начнёт. А к нему кое-кто потянется.
Значит, что?
Нет, всё-таки освободить. Пусть возвращается.
Ну, а если он всё же полезет в драку? Запад, с которым через силу приходится дружить, хотя внешне порой и артачиться, поддержит Кота с великим удовольствием: им он мил и понятен.
Пусть едет. Только… всякое ведь бывает. А что? Дело житейское. Конец немалый. Всё может случиться. В России, да и не только.
Третий поднял трубку главного телефона. Набрал номер. Ответившему – сказал:
– Савелий Карлович, так что у нас там – ну, где рукавицы шьют?
Савелий с Благовещенского переулка – золотой мужик: всё понимает с полуслова.
– Всё в лучшем виде.
– В этом не сомневаюсь. Но… если мы сделаем к выборам подарок оппозиции, сократим Котовскому срок до нуля? Как бы по инициативе Ладкова, правовые вопросы ведь под ним. Ваше мнение?
Савелий не промедлил ни секунды:
– Полагаю, результат будет хорошим. Оппозиция потеряет пару клыков.
– Рад, что наши мнения совпадают. Но беспокоюсь: не случилось бы с ним чего-нибудь… такого. А? Лишние скандалы нам ни к чему. Не думаю, конечно, что кто-нибудь из недоброжелателей подошлёт снайпера, но всё же обида в массах на него велика, нахапал в своё время народного добра. Вдруг придёт кому-то в голову что-нибудь вроде самосуда, в этом роде. Не опасаетесь?
– Ну… там, как и везде. В общем, спокойно. Конечно, бывают хулиганы, происшествия на бытовой основе, мало ли что случается в жизни… Может, дать ему охрану, пока не сядет в самолёт – для верности?
– Это как раз и будет скандал. Пойдёт шорох типа: мол, освобождён, но всё ещё законвоирован. Власть, якобы, всё ещё его боится. Не нужно. В конце концов, свободный человек свободен и рисковать.
– Безусловно, Игорь Фёдорович. Понял вас.
– Будьте здоровы, Савелий Карлович.
Так. Что ещё надо сделать срочно?
Пора всерьёз подключать пиар. Мастеров. Гроссмейстеров.
Найти этого… да, Полкана. Он вроде ничем пока ещё не опаскудился. А дело знает. Нанять его. Пусть поработает на Ладкова. Хорошая мысль. Правильная.
4
Пятница, конец рабочей недели. Сорок восьмой троллейбус. Жара. Пот. Нервы. Последний баллончик дезодоранта на исходе. Тысяча рублей. Она есть, но последняя до понедельника. Так нельзя. Это не жизнь. Какой-то подонок сзади прижался всем телом, так что сердце само собой зачастило. Отодвинуться некуда: троллейбус набит под завязку. Нахал. Сейчас, чего доброго, начнёт хватать руками. Одно тонкое платьице, всё равно что голое тело. Вечером залить пять литров бензина – сто пятьдесят рублей. Остальные – на светскую жизнь. Уик-энд по-девичьи, хотя вряд ли получится: пополз слушок, что Котовскому светит досрочное, так что нам, штабным волонтёрам, работы хватит. Скотина, прижал так, что и пальцем не шевельнёшь, руки плотно прижаты к бёдрам, и не крикнешь – сил нет. Ну, пусть насилует – если сумеет, конечно. Было бы приключение на худой конец. Но и ему не шевельнуться. Сопит над ухом. Что светит впереди? Одолжить и съездить – если и не в Лондон на Олимпийские, то хотя бы в Турцию или Египет? Кто же одолжит в пору отпусков? У кого из своего круга есть деньги? Да и чем отдавать потом? Разве что натурой. «На Сухаревке сходите? Разрешите…» Медленно повернуть голову, с презрением взглянуть на нахала. Ну и ну! Это баба. Пожилая, плоская, как стол, перед собой, пониже живота, обеими руками держит пакет, в котором – бутылка. И вовсе это не… А уж фантазия разыгралась! Всё от жары. «Не толкайтесь, пожалуйста. Схожу, схожу». Уф…