– Но почему вы не доверяете мне? – воскликнула Дубровская. – Ведь у меня тоже были хорошие результаты!
– Милочка моя! – повторил Лещинский свое дурацкое обращение. – Я не хочу вас оскорблять, сравнивая ваши достижения со своими. Кто вы и кто я? Оставим все, как есть.
– Как вам будет угодно, – сухо произнесла Лиза.
– Ну вот и отлично! – улыбнулся Лещинский. – Ну а теперь, коли уж вас назначили моим адвокатом, будьте добры, позовите этого бездельника Карасева. Я думаю, он устал уже слоняться по коридору…
Карасев сиял, как начищенный пятак, и у Елизаветы появилось опасение, не подслушивал ли доблестный сыщик их разговор.
– Ну, как, согласовали позицию? – спросил он, улыбаясь.
– Да, мы утрясли с Елизаветой Германовной все необходимые моменты, – сказал Лещинский, поглядывая на Лизу.
– Это хорошо, что вы так быстро нашли общий язык, – неискренне порадовался за них следователь, присаживаясь за стол. – Итак, вы признаете предъявленное вам обвинение?
– В убийстве и изнасиловании? – скривил губы адвокат. – Помилуй вас боже. Конечно, нет!
Следователь записал ответ в протокол и опять поднял голову.
– Вы собираетесь давать показания или будете молчать, как рыба? Впрочем, это позволяет вам наша Конституция.
– Невиновному человеку молчать незачем, – парировал Лещинский. – Я собираюсь дать показания и прошу вас записать их в протокол как можно ближе к оригиналу. Если вы помните, я сам адвокат и буду пресекать все возможные попытки увести следствие в сторону. Поэтому настройтесь на серьезную работу!
– До чего все стали агрессивными! – помотал головой следователь и, взглянув на Лизу, со значением добавил: – Нелегко вам придется с этаким-то подзащитным. Я уже вспотел.
Дубровская оставила реплику без ответа. Между тем допрос начался…
– Марину Гуляеву я знаю около года, – вел повествование Лещинский. – Это была милая девочка, секретарь одного из судов. У нас были близкие, но ни к чему не обязывающие отношения. Мы обсуждали последние юридические новости, иногда сплетничали об общих знакомых…
– Лежа в одной постели? – продолжил логическую цепочку следователь.
Лещинский посмотрел на него презрительно.
– Оставьте свои издевки при себе, – сказал он решительно. – Всем известно, что я – мужчина холостой, точнее, разведенный. Стало быть, я не нарушал супружескую верность. Марина – девушка совершеннолетняя и способная отвечать за свои поступки. Значит, в растлении малолетних и умственно неполноценных вам обвинить меня тоже не удастся. Мы встречались, как взрослые одинокие люди, испытывая друг к другу здоровое половое влечение. Конечно, у нас был секс, но абсолютно на добровольных началах. Я – сторонник традиционных взглядов на отношения мужчины и женщины, поэтому наша близость была лишена элементов садомазохизма и прочих извращений.
– Как же объяснить, что гражданку Гуляеву обнаружили в вашей постели мертвой? – ехидно поинтересовался следователь. – Может, во время вашего «традиционного секса» вы слегка придушили партнершу? Говорят, что некоторые пары практикуют такой фокус, чтобы обострить ощущения.
– Должно быть, ваш опыт по этой части богаче, чем мой, – усмехнулся Лещинский. – У нас не было ничего подобного. Гуляева скончалась не по моей вине и уже после того, как секс между нами закончился.
– Может, девушка решила проявить характер и потребовала от вас заключения брака? А может, она была беременна? – делал новые выпады следователь, пытаясь загнать Лещинского в тупик. – Впрочем, последнее обстоятельство легко установит судебно-медицинская экспертиза, результаты которой мы скоро получим.
Лещинский даже не побледнел.
– Это полный бред! Вы плохо слышали, о чем я вам сказал? Гуляеву убил другой человек.
– Вот как? Может, вы нам скажете его фамилию?
– Записывайте в протокол. В смерти Марины виновен Лежнев Александр…
– Итак, Лежнев! – воскликнул следователь и, наморщив лоб, пытаясь тем самым изобразить на своем лице интенсивное движение мысли, начал рассуждать сам с собой. – Лежнев. Что это за птица? Кто этот изверг, который проникает в спальни мирных граждан и душит несчастных девушек?
– Лежнев – это потерпевший по делу, которое я выиграл накануне, в суде присяжных, – пояснил Лещинский, наблюдая за тем, как расторопно движется ручка следователя, заполняя протокол допроса. – После процесса он подошел ко мне и пообещал, что отомстит за свою сестру.
– Кто-то слышал этот разговор?
– Боюсь, что нет. В это время я садился в машину. Услугами водителя я не пользуюсь.
Карасев прикусил кончик ручки.
– Как вы полагаете, каким образом Лежнев осуществил свою месть?
Лещинский долго не размышлял. Должно быть, проведя несколько бессонных ночей в изоляторе, он подготовил ответы на все возможные вопросы. Он не любил зря терять время. Оно всегда стоило слишком дорого. Во всяком случае, его время.
– Он пробрался на территорию моего частного дома. Окна спальни ему удалось вычислить без труда. В них долгое время горел свет. После того, как мы уснули, он через открытое балконное окно прошел в комнату и сделал свое черное дело. После этого тем же путем вылез обратно. Я, понятное дело, ничего не услышал.
Следователь бросил ручку.
– А вот это мне и кажется удивительным! Разве похоже на то, чтобы молодая женщина решила проститься с жизнью просто так, во сне? Она наверняка проснулась и поняла, в чем дело. Между прочим, на ее запястьях обнаружены кровоподтеки, указывающие на возможную самооборону. Так что девушка кричала в тот момент, когда вы наслаждались спокойным сном под аккомпанемент ее агонии. Вы это можете объяснить?
– Я могу лишь предположить, что преступник каким-то образом заставил ее молчать, – ответил Лещинский. – Я же был сильно утомлен. Даже не помню, как заснул. Точно провалился в темную яму вне времени и сновидений. Процесс по делу Кренина вымотал меня. Я даже жалел, что пригласил в этот вечер Мариночку. Но не хотелось праздновать победу в одиночестве. Боже, если бы я мог все теперь изменить!
– Меняться и сейчас не поздно, – решился на совет следователь. – Вы можете дать правдивые показания, которые впоследствии будут учтены судом как смягчающие обстоятельства.
Сколько раз за свою жизнь Лещинский слышал эту фразу. Он не верил ей абсолютно, поскольку знал: чистосердечное признание – самая короткая дорога в тюрьму. Пока есть силы, нужно бороться, выдвигать версии, путать ход расследования. Ведь может повезти, и уголовное дело прекратят за недоказанностью вины.
Но теперь был иной случай. Лещинский до боли в сердце желал, чтобы следствие разобралось и нашло настоящего виновника злодеяния. Черт с ней, с Мариночкой, ее не вернешь! Но убийце, по сути, не нужна была ее жизнь. Злоумышленник ставил перед собой другую цель – подставить адвоката, заставить его страдать и платить за преступление, которого он не совершал.
– В общем, так, – сказал он решительно. – Я заявляю о ходатайстве, которые требую занести в протокол. Прошу вызвать и допросить Лежнева Александра по поводу того, где он находился в ночь убийства. Сделать это нужно немедленно, пока он не замел следы преступления. Второй момент. Как вам наверняка известно, мой дом оборудован камерами видеонаблюдения. Прошу изъять и просмотреть запись, сделанную в ночь на первое мая. Я не сомневаюсь, вы сможете увидеть на ней того, кто пробрался в мой дом.
Следователь аккуратно заполнил протокол и взглянул на Елизавету:
– У защитника будут дополнения, возражения, ходатайства?
Дубровская отрицательно покачала головой…
Когда она забирала адвокатское удостоверение, дежурный сержант за стойкой с пропусками долго рылся в ячейках, пытаясь найти нужный документ.
– Повторите фамилию, – третий раз спрашивал он Елизавету.
– Дубровская, – терпеливо отвечала она.
– Эх ты, тюхтя! – беззлобно сказал сержанту подошедший капитан. – Ты разве не знаешь? Она защищает самого Лещинского!
– Да?! – открыл рот его товарищ. – Круто!
Удостоверение, конечно, нашлось. Но Елизавета не испытала радости от произведенного фурора. Лещинский был прав. Она была его адвокатом только на бумаге.
Глава 8
События утра как-то отодвинули по своей значимости на второй план все остальные дела, и Дубровская не сразу вспомнила о собрании, которое было запланировано на сегодня в стенах ее родной юридической конторы. В общем, к тому времени, как Елизавета подъехала на место, выяснилось, что она опоздала на час. Разумеется, адвокаты – пташки вольные, летают, где хотят, зарабатывают, как могут. Но, помимо обширных прав, они имеют и определенный круг обязанностей, одной из которых Дубровская как раз и пренебрегла.
– Вот, значит, как наша Елизавета Германовна относится к жизни коллектива! – произнес Пружинин, едва она ступила на порог.
Коллеги смотрели на нее без осуждения, с ленцой, но возразить заведующему так никто и не решился.
– Извините, но у меня было назначено следственное действие, – пробормотала Лиза, обшаривая глазами помещение в поисках свободного места.
– Ну, конечно! – многозначительно воскликнул Пружинин. – После того, как наша Елизавета стала защищать самого Лещинского, забот у нее прибавилось, впрочем, как и самомнения.
Сказано это было шутливым тоном, однако Дубровская после унизительной сцены в изоляторе к веселью была не расположена.
– Я могу уступить эту честь другому, – сказала она, еле сдерживая возмущение. – Пусть только желающий поднимет руку.
Судя по всему, желающих не нашлось.
– Да ты брось ершиться, – примиряюще сказал Пружинин. – Присоединяйся к нам. На повестке дня сейчас «Разное».
Елизавета, отчаявшись найти укромное местечко среди общей массы своих коллег, примостилась на краешке стула почти в самом центре большой комнаты. Рядом с ней, словно воробышек на насесте, сидел молоденький адвокат, имени которого она так и не удосужилась запомнить. По странному стечению обстоятельств его поведение и обсуждали сейчас под рубрикой «Разное».
– «Квалификационная комиссия обращает внимание коллектива на участившиеся за последнее время жалобы на адвоката Тараскина», – прочитал заведующий по бумажке, а потом, сдвинув очки на кончик носа, продолжил: – Напомню, Тараскин работает у нас уже три месяца и умудрился за этот срок получить столько нареканий, сколько нормальный адвокат не получает за десять лет работы.
Юный защитник уставился куда-то себе под ноги. Должно быть, его интересовал затейливый узор старого линолеума на полу.
– Вот последний образец его творчества, отправленный из областного суда в адрес квалификационной комиссии. Итак, что тут? – заведующий прочистил горло. – Гм! «Жалоба на приговор суда». Читаю выборочно. «Прошу отменить приговор суда, так как считаю его незаконным. Судья просидел весь процесс с закрытыми глазами, уронив голову на грудь. Все присутствующие могли слышать его ровное дыхание. Он просыпался лишь для того, чтобы объявить очередной перерыв. Полагаю, что при подобных обстоятельствах судья просто не мог слышать доводы защиты, что повлияло на характер вынесенного им решения».
По рядам адвокатов пробежал смешок, но Пружинин не позволил себе улыбнуться.
– Мне кажется, это пример вопиющего неуважения к суду. Конечно, многим из нас приходилось сталкиваться с подобной проблемой. Судья спит! – хмыкнул заведующий. – Но зачем об этом говорить вслух, а тем более писать в жалобе? А вы как считаете?
– А я считаю, что слово нужно дать Тараскину, – влезла Елизавета, у которой, должно быть, от пережитого стресса проснулся дух противоречия. – Мы ведь стремимся к объективности, верно?
Молодой адвокат встрепенулся и с благодарностью посмотрел на свою защитницу. В его руках появился лист бумаги.
– Ну, что там у вас, Тараскин. Выкладывайте! – позволил ему заведующий. В его взгляде, адресованном Дубровской, сквозило явно выраженное недовольство.
– Итак, я зачитаю вам ответ кассационной инстанции, – проговорил паренек, покрываясь красными пятнами. – «Что есть сон и в чем он проявляется? На взгляд суда, закрытые глаза не являются обязательным признаком сна, а свидетельствуют о высокой концентрации мысли нашего коллеги. Характерным свидетельством сна может стать только храп, которого окружающие, включая самого заявителя, не слышали. Стало быть, судья не спал, а напряженно думал, что свидетельствует о законности принятого им решения».
– Ну, в общем-то, все ясно, – мрачно заключил Пружинин. – Вам дали ответ по существу. Что вам еще надо?
– Мне нужна справедливость, – заявил Тараскин, ища поддержки у коллектива. – Я не думаю, что «дело спящего судьи» стало предметом рассмотрения квалификационной коллегии судей. Мне же досталось по полной программе. Спрашивается, за что?
– Полностью с тобой согласна! – заявила Дубровская, и для того, чтобы придать своим словам больший вес, она даже встала со своего места. – В законе написано, что адвокат вправе защищать своего клиента способами, не запрещенными законом. Если кто-то усмотрит в действиях Тараскина криминал, тогда и будет иметь смысл продолжать рассмотрение его дела. Но, на мой взгляд, он ничего не нарушил. Может, у кого-нибудь будут возражения?
Народ зашевелился, обсуждая ситуацию. Пружинин недовольно скривился.
– Значит, у Тараскина появился адвокат в лице Елизаветы Германовны? Ну, что же, прекрасно! Тем легче будет решение, которое я собираюсь вынести на голосование. – Заведующий обвел долгим взглядом ряды своих подчиненных. – Квалификационная комиссия адвокатской палаты не считает разумным предпринимать в отношении Тараскина строгие меры, учитывая его небольшой опыт работы, но настоятельно советует коллективу взять шефство над молодым адвокатом.
Пружинин сделал паузу, удовлетворенно замечая, как адвокатские плечи опустились. Никто не хотел брать опеку над юным дарованием.
– Таким образом, предлагаю назначить Дубровскую Елизавету Германовну наставницей нашего коллеги. Тем более что общий язык они уже нашли. Кто за это предложение, прошу голосовать.
Взметнулся лес рук. Елизавета была ошеломлена.
– Постойте! Какая из меня наставница? Я сама работаю только пять лет. Есть опытные адвокаты, которые могли бы…
– Принято единогласно! – Пружинин был доволен. – Итак, Елизавета Германовна, поздравляю вас. В последние дни ваша карьера сделала огромный скачок.
– С места да в карьер! – сболтнул кто-то очень остроумный.
– Ничего страшного! – распространялся заведующий. – Во всяком случае, это не сложнее защиты по делу Лещинского. Посидите с Тараскиным на приеме граждан, сходите с ним в процесс, поделитесь с ним секретами профессионального мастерства, а через три месяца представите собранию письменный отчет о проделанной работе.
– Что?! Я буду возиться с ним три месяца?
– Ну, это первоначальный срок. Если потребуется больше…
– А я даже рад, что так получилось! – опомнился вдруг Тараскин. – Для меня будет интересно поработать с профессионалом такого уровня, как Елизавета Германовна. Я с удовольствием буду посещать с ней все следственные действия по делу Лещинского и даже выполнять отдельные поручения.
«О, боже! Только не это!» – взмолилась про себя Елизавета. Лещинский поднимет ее на смех, когда она явится к нему на допрос с этим желторотым юнцом, и тогда ее позор станет достоянием гласности. Все будут тыкать в нее пальцем и смеяться.
– Значит, на этом и порешим! – Пружинин развел руками, словно собирая аплодисменты. – Собрание объявляю закрытым.