Переселившись, Валя устроилась на работу поближе к новому дому и превратилась в стайера, отключающего мозги во время бега. Волосы отросли, зеркало напоминало, насколько она молода и красива, но Валя запретила себе думать об этом.
Сотрудницы по новой поликлинике разговаривали исключительно о мужиках и тряпках, Валю это не занимало. Уйдя от Сони, она словно притушила свет своей жизни, даже сложила в шкаф модные вещи.
Дни были похожи один на другой, но однажды перед началом учебного года Юлия Измайловна постучала в Валину комнату и присела на краешек дивана, как птичка садится на ветку.
– Извините, но я позволю себе дать вам несколько советов, – сказала она нерешительно.
– Да, да, конечно, – ответила Валя, ожидая, что сейчас её будут ругать.
– Вы очень красивая девушка, почему-то запершая себя в тереме, – покачала головой Юлия Измайловна. – Я вот, как говорится, хороша никогда не была, а молода бывала.
– Что вы? – неуклюже возразила Валя. – Вы такая интересная женщина.
– Говорят, пока ты недоволен жизнью, она проходит. Я представляюсь вам гербарием, которому достаточно, чтоб им заложили страницы книги. Но, живя рядом, вы сумели скопировать мои худшие стороны, хотя очень молоды, очень цельны и обязаны любить и быть любимы. Так что, пожалуйста, потратьте на это хоть немного усилий, оторвав их от зарабатывания денег.
– Хорошо, я исправлюсь, – торопливо закивала Валя. – До белых мух исправлюсь!
Она не спала всю ночь. Оказывается, всё это время жила рядом с внимательным и слышащим человеком, которому небезразлична. И этот человек понял о ней всё, вплоть до того, что периодически кто-то должен давать ей команду «пора идти дальше».
Детство готовило Валю к биографии в маленьком городке, где всё за неё решено. А столичная жизнь в свете всех подъёмов и падений осознавалась исключительно как возможность накопить на своё защищённое пространство и карабкаться по бесхитростной триаде совка «квартира, машина и дача в придачу».
После пинка Юлии Измайловны Валя несколько дней красила ресницы ленинградской тушью, а в первых числах сентября отправилась к Соне. Теперь они редко виделись, в основном болтали по телефону. Соня за время брака похудела, что ей совсем не шло. У неё даже распрямились и повисли тугие кудряшки, что показывало, насколько измотана.
Да ещё закурила и начала косить под Герину компанию. Варёные джинсы, серебряные перстни, модная стрижка, новые словечки. Квартира показалась запущенной, вещи разбросаны, и всюду Герина мазня.
– У нас, рыбонька, в ноябре выставка, – сказала Соня скороговоркой, помешивая на плите жаркое и не вынимая сигарету изо рта. – Хотим выйти на хорошие заказы. И с союзом художников двигается. Я сделала шикарные рекомендации и смазала всю приёмную комиссию!
Гера ходил вальяжный, откормленный и притащил такого же кота, обижающего старушку Мишель. А она и без него уже еле ходила, забивалась в угол и пялилась оттуда слезящимися глазами.
– Собакой совсем не занимаешься! – возмутилась Валя.
Налила в стакан воды, положила туда серебряную ложку, велела Соне промывать настоявшейся серебряной водой глаза Мишели. Так бабушка Поля лечила глаза постаревшей дворняге Дашке, опуская в воду на ночь весомую царскую монету с двуглавым орлом с одной стороны и мужским портретом с другой.
– Мне бы кто глаза промывал, – буркнула Соня.
В кухню зашёл Гера, и Валя попробовала поддержать светскую беседу:
– Вот объясните мне про сбитый «Боинг». У Юлии Измайловны всё чёрно-белое: они золотые, мы – ось зла!
– Корейские пилоты были подшофе, а у наших инструкция сбивать всё подряд, – поднял широкую бровь Гера. – И нечего залезать на чужую территорию!
– От тебя особенно интересно слышать про залезание на чужую территорию, – не удержалась Валя. – Но ведь двести шестьдесят девять человек погибли! Они же не воевать с нами летели! Они ж пассажиры!
– Что ты у нас спрашиваешь? Ты у Андропова спроси! – переключила её Соня, прежде внимательная к политике. – Лучше б узнала, как мы с Герочкой крутимся. Сегодня приличная живопись никому не нужна. Продаётся только выжипись, вжопись и лунки!
– Что это?
– Выжипись – это натюрморты, «маленькие голландцы», мать их! – Соня уже резала салат, не вынимая сигареты изо рта, и от этого становилась похожа на бандершу. – Вжопись – это бабы с голыми жопами. А лунки, это когда луна, вода и тра-та-та! Они выдумали писать на фольге, в которой курицу жарят. Натягивают и пишут. Получается, что эта лунка и вода мерцают, иностранцы в оргазме. Думают, у нас под каждым кустом Куинджи, но через месяц она осыпается. А на настоящее искусство нет покупателя!
Соня метала на кухонный стол тарелки и приборы, зазвонил телефон, и она, не переставая курить и накрывать, заговорила в трубку по Гериным делам тоном жены-диспетчерши. А Гера плюхнулся за стол, открыл очередную бутылку домашнего молдавского вина и начал есть, не дожидаясь жены.
– Сама-то как? – спросила Валя, когда Соня наконец взяла вилку и нож.
– Скучаю по тебе, рыбонька! Ноги болят. Вены, узлы полезли, видишь? Стою целый день в художественном салоне, м… улыбаюсь. Что так продам, что из-под прилавка суну, живём на это. Геру же не покупают. Везде своя мафия.
– Ты б курить бросила. А я, пока кусты не опали, листьев сирени нарву. Полбанки листьев залить доверху водкой. Настаивать неделю в тёмном месте, месяц натирать этим ноги по всей длине, – посоветовала Валя. – Будешь делать?
– Рыбонька, о чём ты говоришь? Обещали импортное лекарство достать!
Но тут в дверь позвонили, и на пороге нарисовался высокий плечистый блондин с распахнутыми детскими глазами. Он был отчаянно похож на Незнайку, не хватало только синей шляпы.
– Это – Вася, живёт у нас. Он – авангардист, – пояснила Соня. – Надо его женить на московской прописке.
Вася обволок Валю таким восхищённым взглядом, что она ему улыбнулась. Не потому, что на неё мало восхищённо пялились, а потому, что получила отмашку от Юлии Измайловны. А когда после ужина Гера с Васей ушли в «мастерскую», проще говоря, комнату, из которой Гера выжил Валю и куда теперь заселил Васю, Соня пожаловалась:
– Озверела от этого Васи, ни отдохнуть, ни потрахаться толком! Но лучший друг мужа. Гере проще устроиться, он спортивный художник, а Вася – авангардист. В Сибири был прорабом, потом открылся талант.
– Авангардист – это кто?
– Это пятна, точки, полосочки, квадратики… х…я всякая. Но очень важный этап изобразительного искусства. У нас ведь всё кончилось Малевичем и Кандинским, – озабоченно ответила Соня с сигаретой во рту, отмывая кастрюлю из-под жаркого.
– Кем кончилось? – переспросила Валя.
– Это тебе запоминать необязательно, – махнула рукой Соня. – Важней запомнить, что спать с Васей можно, а замуж никак. Он прописы ищет как ворон крови.
– Да у меня до сих пор Кирилл у Юрика прописан, – напомнила Валя. – Но Вася – красавчик!
Юлия Измайловна приняла Васю как родного, видимо, хотела оздоровить его детской энергией осеннюю интонацию квартиры. Она положила на стол Валиной комнаты все имеющиеся в доме книги по истории искусства и даже повесила на кухне какое-то Васино бордовое пятно в золотистой рамке.
– Юлия Измайловна, так вы – женщина Модильяни! – как-то воскликнул Вася, разглядывая альбомы.
– Конечно, – засмеялась она. – Узкие глаза и татарские скулы. Типичный Модильяни!
– Вы – татарка? – удивилась Валя.
– Дедушка татарин, отца назвал Измаилом. Как говорил классик: «Поскреби русского, найдёшь татарина!»
Юлия Измайловна устроила Васю в соседний детский сад сторожем по чужим документам, без прописки не брали. Он, конечно, ничего не сторожил, а приходил вечером, съедал оставленный поварихой ужин, выкроенный из детской кормёжки, слушал музыку и возвращался к Вале под бок.
А отмечался на службе уже утром, дожидаясь детского завтрака. Да ещё приносил в целлофановом пакете котлеты и запеканки, которыми повариха одаривала его за красоту и добрый нрав. И после этого отправлялся в Сонину квартиру, где созидал под Гериным присмотром миры из точек и палочек невнятных цветов.
Вася был чист как дитя, его зарплаты хватало только на краски и кисточки, но они вместе с Валей делали вид, что это не так. Валя не понимала, что значат его прямоугольники, пятна и точки на холсте, но делала скидку на собственную необразованность. И Вася идеально вписался в их жизнь, даже отремонтировал кухню.
Он был милым, ласковым, прилежным и нежным в постели, но казался Вале настолько пустым, что было неинтересно разговаривать с ним и рассказывать о себе.
– Почему бы не выйти за Васю замуж? – однажды спросила Юлия Измайловна.
– Так он сынок, – пояснила Валя. – Ему до старости надо сопли вытирать.
– И что в этом дурного, когда перед вами чистый человек?
– Больше не хочу отвечать за того, кто за меня не отвечает. Хочу, чтоб по-честному, а здесь всё в одну калитку.
– Оказывается, по-женски вы значительно умнее меня, – удивилась Юлия Измайловна, и Валя вдруг увидела, что она не такая уж старая и вполне привлекательная.
– Потому что вы всё время головой работаете, а я – руками. У меня на работе голова свободна, целый день думаю, почему это так, а то по-другому?
– Жалко возвращать в глубинку такого душевного молодого человека. Давайте его фиктивно женим, – предложила учительница и стала искать кандидатуру.
– Как техникум строительный окончил, отправили в сибирский городок. Поселился в гостинице, там 10 градусов тепла. Встретился с бригадой, все пьют стеклоочиститель, – объяснял Вася Юлии Измайловне. – Он дешевле водки и берёт лучше. В комплект к бутылочке стеклоочистителя пластмассовое блюдечко под закусь и губочка, чтоб утереться. И у входа в здание один курган из блюдечек, другой из губочек. Они говорят: «Если не пьёшь, не приживёшься». Я там как дурак, ни я им, ни они мне. Девушка была, Люда, официантка. Такая породистая лошадка. Молчит, молчит. Что с ней делать? На ней надо жениться… А зачем без любви?
Юлия Измайловна только ахала, Вася был для неё окном в другой мир. Соседка привела Васе для консультации по фиктивному браку девушку Элю из Норильска. Эля три года работала в Москве уборщицей, ночевала, где попало, ела только в гостях, деньги тратила на внешний вид.
– Ты, Вася, как у Христа за пазухой! Я на пакете молока и булке день держусь, – завистливо заметила Эля.
И помогла найти для Васи работницу сберкассы Лену. Лена была таких форм, что еле вошла в кухню Юлии Измайловны. Она жила с мамой, папой и ребёнком, придирчиво оглядела Васю, спросила о заработках и выдохнула:
– Беру. У меня ребёнок подрастает, ему любой папаша нужен.
Когда она ушла, Вася заверещал, что лучше всю жизнь будет мыть у Юлии Измайловны полы, лишь бы его не отдавали Лене.
Тогда Эля предложила Васе симпатичную парикмахершу Аню. Та позвала Васю в гости, при этом всё время стирала, гладила, убирала и крестилась. Потом позвонила Юлии Измайловне:
– Конечно, мне как христианке трудно будет врать, что мы женаты… А больше, чем полторы тысячи, он не может заплатить за штамп? Нет? Тогда пусть женится на мне по-настоящему!
Потом дали телефон Иры, которая бескорыстно сводила людей в счастливые пары по собственной картотеке. Её родители периодически находили и уничтожали картотеку, но Ира упрямо создавала новую. Вася съездил к ней и рассказал, что Ира красавица, но одинока и забита с детства. Оглядела его, покопалась в карточках и предложила:
– Есть трёхкомнатная с дачей, но с двумя детьми. А вот однокомнатная, я вызвонила, там студентка-девственница, жила с бабушкой, та умерла. Идёшь сразу на женитьбу, никаких фиктивных.
Вася чуть не плакал и просил:
– Мне бы семидесятилетнюю в коммуналке!
Так бы и продолжалось, Валя засыпала бы на Васином могучем плече, чувствуя себя не столько счастливой, сколько востребованной, а Юлия Измайловна пекла бы для него по субботам шарлотку с корицей, но однажды в час ночи в дверь зазвонили так, что можно было предположить только пожар.
На пороге, несмотря на густой снег, стояла Соня в домашней кофте, варёных джинсах и тапочках. Она приехала на такси, и Валя всё поняла сразу. Протыренный Соней в Союз художников и пристроенный к комбинату, обещавшему покупать его мазню, Гера сделал важное заявление.
Нахмурил брежневские брови и признался, что разводится с Соней и делит квартиру пополам, потому что у его сына обнаружили порок сердца и лечить его можно только в Москве. А поскольку мальчику нельзя нервничать, Гера вынужден жить с ним и женой, которая посылала ему все эти ящики вина и пирогов.
– Мужики подонки! Законов не существует! – выкрикивала и рыдала Соня.
Её трясло и тошнило, но она всё равно курила одну за одной и запивала успокоительные таблетки водкой, за которой Васю послали к ночным таксистам. А потом заснула, упав лицом на стол, храпя и вздрагивая. Как говорила бабушка Поля, печаль не уморит, а с ног собьёт.
Вася был временно отправлен в Сонину квартиру, а Соня зависла до суда у Вали и Юлии Измайловны. Спать пришлось вдвоём, Валя купила в аптеке беруши и как-то приспособилась к Сониному храпу.
Оплатила деньгами из заветной коробки Сониного адвоката, а Вася потихоньку перетаскал к Юлии Измайловне Сонины вещи из квартиры её родителей. Не успел перенести только болонку Мишель – она умерла через два дня после разлуки с Соней.
Гера выиграл суд, потому что брак не был фиктивным. Судья сочувствующе смотрел на плачущую Соню, но принял решение по закону. А Гера, отвечая судье на вопросы, бил себя в грудь и изображал мученика, страдающего за ребёнка.
Соня полежала в санаторном отделении психиатрической Соловьёвской больницы, пришла в себя и занялась разменом. Переехала в однокомнатную квартиру в Чертаново, а Гера благоустроился с семьёй в Сокольниках. Тёте Розе и тёте Хае сказала, что Гера получил заказ в Кишиневе на оформление монументального Дворца спорта и уехал на полгода. А сама она специально поменялась в зелёный район, чтобы по утрам бегать по лесу.
Теперь Соня чаще бывала у Вали и Юлии Измайловны, её тугие кудряшки снова начали завиваться. Всё стало потихоньку устаканиваться в новой конфигурации, и у неё даже появились новые поклонники.
Как-то в холода Валя вернулась с работы, хотела полежать полчасика – потом надо было бежать на халтуру, но обнаружила, что в доме ни крошки хлеба. И с Соней, и с Юлией Измайловной она строила семейные отношения. Платила за квартиру, но не понимала, как люди могут есть разное в одной кухне, и вела общее хозяйство.
Соня и Юлия Измайловна жили до неё как птички, поклюют чего-то и побегут. Валя приучила их к порядку, никакого бутербродничанья, варила супы, лепила в выходные целую столешницу пельменей. Во-первых, так делала её мать, а во-вторых, у неё была тяжёлая физическая работа, требующая полноценной еды.
Короче, Валя попыталась отправить в булочную Васю, но он отказался в связи со встречей с потенциальным покупателем. Валя усмехнулась, Вася вообще был с ленцой. И за всё это время пристроил только одну работу, странный немецкий журналист обменял её на ношеную джинсовую куртку.
Валя не перенесла мысли, что Юлия Измайловна придёт замёрзшая, усталая после родительского собрания и окажется перед кастрюлей борща с мясом, но без хлеба. Она снова надела непродуваемое кожаное пальто, которое Соня ношеным купила для неё в комиссионке. Замотала голову павловопосадским платком, как бабы в её городке, влезла гудящими ногами в сапоги, отперла дверь и поняла, что кошелёк остался в комнате.