Дети – благодарные зрители. Девочка сразу после спектакля сказала своей маме, что теперь будет носить валенки. Дело в том, что девочка с родителями живет за городом. Девочкин папа не очень любит чистить снег на своем участке, и там без валенок никак. И она отказывалась носить валенки наотрез. А тут увидела, что Бабка носит валенки, и согласилась. Потом дети дружно пересказали содержание сказки проснувшемуся младенцу. По ролям. Они корчили рожицы и заваливали диван плюшевыми собаками (вместо волка) и машинками (вместо санок). Младенец лежал на диване, пытался откусить кузов игрушечного грузовика и улыбался.
– Мама, а ты знаешь, волки тоже ходят в туалет, – сказал мне вечером Вася, когда гости уже разошлись. Кстати, они расходились по частям. Папа с мамой одного мальчика уже успели спуститься на лифте на первый этаж и только там обнаружили недостачу – сына. Сын в это время стоял одетый и забытый, из коридора досматривал по телевизору мультик. Так вот про волков.
– Может быть, это артист, который играл Волка, в туалет пошел? – спросила я.
– А Волк тогда что, описался? – не понял Вася.
Я очень люблю детские праздники из-за взрослых. Дети ведут себя предсказуемо. Взрослые – никогда. Домашние спектакли – отдельная тема. Три артиста, условная ширма, сдвинутый к подоконнику стол, сказка по мотивам народных плюс викторина, дети-мамы-папы на диване. В любой компании совершенно точно окажется активная мама, которая будет громче всех отвечать на детские вопросы, перебивая своего и чужих детей.
– Дети, сидит в темнице девица, а коса на улице?
– Морковка! – кричит мамаша. – Правда, Коленька? Коленька в этот момент уже насупился и шмыгает носом. Он знал, он знал, но мама оказалась быстрее. Мама наконец замечает страдания сына и картинно прикрывает ладонью рот:
– Все, молчу, молчу, давай ты сам.
Но молчать она не может. И на следующую загадку «Два конца, два кольца…» шипит в ухо сыну:
– Нож-ни…
В этот момент, услышав подсказку, отвечает другой мальчик. И бедный Коленька опять не успевает. Он перестает шмыгать и сползает под стол от обиды. Мама начинает его оттуда вытаскивать, сообщая всем, что «с ним всегда так, не знаю, что и делать».
Находится и папа, не обязательно муж этой мамы, который тихо, но так, чтобы все слышали, заметит, что Лисичка уже не так молода и попа у нее могла бы быть и поменьше. Варианты – «у Зайчика-то грудь не заячьего размера». Еще одна мама обязательно с ним согласится и добавит, тоже шепотом, что Волк «вполне себе ничего, особенно в этом симпатичном трико».
А еще один папа, как пить дать, будет следить за текстом. Поскольку представление «по мотивам», то импровизация не всегда оказывается достаточно интеллектуальной. Так вот этот папа найдет как минимум три стилистические ошибки, две фактические, а потом долго будет взволнованно рассуждать на тему «тотального опопсения и упадка общего уровня культуры». И вообще, кто им пишет тексты? Как можно писать такие тексты?
На очередной день рождения Васи я позвала клоунессу. Обещали клоуна, но тот не смог. Пришла женщина лет сорока. Переодевалась тоже в коридоре рядом с мусоропроводом. Рисовала себе алые щеки по бледному лицу. У нее явно что-то случилось. Это такое состояние, когда ты совершаешь привычные движения, а руки не слушаются. У клоунессы падали из косметички кисточки, рассыпалась пудра. Мне нужно было возвращаться в квартиру, к гостям, но было неудобно оставить женщину. При этом она на меня никак не реагировала. Стоит и стоит. Клоунесса достала из сумки цветные панталоны и сняла джинсы.
– Подержи, – попросила она меня.
На колготках оказалась дырка. На этой дыре клоунесса и расплакалась.
Я помню свой детский кошмар. Мама отвела меня в цирк. Мы сидели в первом ряду. На арену вышел клоун с нарисованным ртом. Зачем-то он вытащил на арену меня и еще одного мальчика из первого ряда. Я упиралась. А моя мама, вместо того чтобы защитить меня от клоуна со страшно раззявленным ртом, подтолкнула и сказала: «Иди, иди». Так вот, уже на арене я разрыдалась. А мальчик, стоявший рядом, стал жаться коленками. Клоун подскочил ко мне, и вдруг из его глаз брызнули слезы. В два ручья. Клоун начал меня передразнивать: «Ы-ы-ы!» Я видела, что слезы льются не из глаз, а откуда-то сбоку, из-под волос, и зарыдала от ужаса еще сильнее. С тех пор на цирк я реагировала, как собака Павлова.
– Машенька, хочешь, в цирк пойдем? – спрашивала меня мама.
– Ы-ы-ы-ы, – начинала подвывать я.
Так вот про клоунессу. Она плакала настоящими слезами, размывая грим.
– Почему вы плачете? – спросила я, понимая, что ситуация по меньшей мере странная. Мы стоим рядом с мусоропроводом, клоунесса плачет, а я держу в руках ее джинсы и конверт с деньгами. В квартире сидят гости, дети ждут клоуна, у моего ребенка день рождения. Женщина, видимо, хотела ответить. Но в этот момент на площадку вышел мой муж в поисках жены и заказанного клоуна. Мы обе подобрались, я сунула клоунессе конверт и джинсы, она запихала вещи в сумку и улыбнулась мужу раззявленным ртом.
Клоунесса вошла в дом с заготовленной фразой: «Сегодня меняется мода, Васе – четыре года. Ха-ха-ха». Муж посмотрел на меня выразительно: «Что это?»
Клоунесса тем временем загнала детей в детскую, выстроила паровозик, потутукала. Работать она должна была час. Ее хватило минут на тридцать. Она усадила детей за столик и велела есть. Дети были накормлены заранее, чтобы все пребывали в хорошем настроении, когда придет клоун. Но они сели и стали есть. Клоунесса тоже села. И перестала быть похожа на клоунессу. Она сидела на детском стульчике, ссутулившись, опав лицом. Одна девочка подошла к ней и поставила тарелку: «Тетя, поешь, ты, наверное, устала». Это был ее профессиональный провал. И она это поняла. Девочка погладила тетю по парику. Остальные дети тоже стали ее гладить и успокаивать. Такой вот получился грустный праздник.
* * *
Ты ждешь этого каждый день. Иногда хочется, чтобы это наконец случилось. А когда это случается, оказываешься к этому не готова. Я говорю о смене няни для ребенка.
Няня – это благодарная тема для разговора. Даже если впервые видишь женщину, допустим, жену начальника мужа, и не знаешь, о чем с ней говорить, нужно говорить о нянях. К концу разговора вы станете лучшими подругами. А страшилки из совместной жизни с няней? Это интереснее, чем рассказ про бывшего мужа или тайного возлюбленного. У меня есть несколько любимых.
Одна няня в одной семье была уволена за то, что съела целиком карпа, которого любовно приготовил глава семьи на ужин. Жена главы семьи пыталась заступиться за женщину.
– Ну съела, тебе что, жалко? – спрашивала она мужа.
– А что делал ребенок, пока она ела карпа? – мотивировал увольнение муж. – Карп – рыба костлявая. Она с ним часа два возилась.
В другой семье с приходом няни стали пропадать таблетки из аптечки. На ребенке пропажа, слава богу, не отражалась. Через месяц мама малыша проследила закономерность – пропадали только дорогие лекарства. После вызова на ковер няни выяснилось, что женщина пила таблетки «впрок». Нет, она ничем не болела, несмотря на солидный возраст, но и заболеть не хотела. А если лекарство дорогое, то оно точно не навредит, а поможет сохранить здоровье.
– А зачем же вы выпили мои противозачаточные таблетки? – с некоторой завистью спросила мама ребенка.
Еще в одной семье няня попросила разрешения привезти зимние вещи «на хранение». Жена хозяина дома разрешила. Когда вечером с тяжелой работы пришел хозяин и открыл дверцу шкафа, чтобы повесить на вешалку свой дорогой костюм, он увидел, что вешать костюм буквально некуда. Половину шкафа занимали чужие юбки, кофты. Добило же его пальто с лисьим воротником. Лиса линяла на все его пять деловых костюмов.
Какая няня считается замечательной? Образованная, исполнительная, чистоплотная? Нет. Та, с которой ты оставляешь ребенка со спокойным сердцем. И в течение дня сердце не ноет, а рука не тянется к телефону. Та, за которой не нужно следить – неожиданно приходить, подъезжать к детской площадке на машине и смотреть, как они гуляют, не спрашивать консьержку, во сколько ушли, во сколько пришли. Все мои няни были такими.
Первая, когда ребенок был совсем маленьким, пропала неожиданно и с концами вместе с отпускными зарплатными за месяц вперед деньгами и ключами от квартиры. Меня успокаивали: все остальное же на месте – и советовали сменить замки. Я не верила, что женщина, которая целовала моего ребенка в попу, может что-то украсть.
Вторая – интеллигентнейшая, образованнейшая тбилисская осетинка – жила у нас. Тогда случилась Дубровка, и она не могла снять даже комнату, как «лицо кавказской национальности». Ей было плохо – в другом городе остались муж и двое детей. Она скучала по ним и плакала на кухне. Рассказывала про нянь своих детей, домработницу, богатый хлебосольный дом, который рухнул в одночасье, когда началась война. Я покупала ей валерьянку… Мы решили расстаться по обоюдному согласию – чтобы сохранить ее чувство собственного достоинства и мои нервы.
Последняя няня уволилась сама. В другой семье ей предложили на сто долларов больше.
Муж говорит, чтобы я не переживала. Я не виновата, что она стала искать другую семью. Няня – это такой же бизнес, ничего личного.
Сейчас мне нужно найти новую няню, но страшно идти в агентства. Потому что я не знаю, кого хочу. Няни из прошлого века, которые приходили в семью молодыми девушками, селились в дальней комнате, переживали арест родителей-нанимателей, выцарапывали из тифа больных воспитанников, ломали ради них свою личную жизнь, воспитывали их детей, а потом тихо умирали в той самой дальней комнате, оплакиваемые несколькими поколениями семьи, есть только в книгах. В агентствах, самых элитных, таких нет.
Первую няню – Татьяну Михайловну – мы не искали. И она нас не искала. Мы сняли дачу на лето – грудному ребенку нужен чистый воздух. Татьяна Михайловна была домработницей у нашего хозяина и за отдельную плату помогала мне мыть полы. Утром развешивала на веревке семейные трусы хозяина, готовила азу по-татарски и бежала на нашу половину участка. Споро мыла полы и говорила:
– Давай посидимкаем.
Это означало, что я могу делать что хочу – мыть посуду, перетирать ребенку яблочное пюре, а Татьяна Михайловна будет про жизнь рассказывать. Для нее было главным, чтобы моя спина находилась в пределах видимости.
Ей пятьдесят, приехала в Москву на заработки. Искала работу с проживанием. Всю жизнь отработала в столовой. Повар высшей категории. Хозяин ее взял, потому что не дурак пожрать. «За семьей» скучает. Дома внучок остался и невестка-змеюка. В квартире хорошей, трехкомнатной. А там все: два ковра в зале – на стене и на диване, палас в маленькой комнате, фарфоровый сервиз. А сын здесь, в Москве, гастарбайтер на стройке. Она его и пристроила. Тот не хотел ехать, а жрать хотел. Да еще невестка-змеюка отговаривала мужа ехать. Думала, муж в Москве бабу заведет. Правильно думала. Сынок с продавщицей спутался. Тоже змеюка еще та. Хозяин, конечно, тот еще «подарочек». Жмот. На рынок пошлет, так все до копейки проверит. А у него еще квартира в Москве. Сдает за тыщи. Жмотяра. И паскудный мужичонка. Сороковник. А ни жены, ни детей. Все на себя тратит – на жратву да на бутылки. А кому добро достанется? Есть у него баба постоянная. На выходные приезжает. Уже два года приезжает. Замуж хочет – у нее сынок-подросток. Так понятно, зачем ездит. А этот не женится. Щас, разбежался.
Сколько раз уходить собиралась! А он как сядет за стол, как начнет есть, так и не уйдешь. Очень аппетитно ест. И все, что ни поставишь. А она стоит и смотрит. И решает остаться.
Ушла Татьяна Михайловна от любившего пожрать хозяина из-за сына. Тот остался без работы и без жилья. А назад, на родину, в трехкомнатную квартиру, к жене, к сыну, уезжать не хотел. Продавщица же здесь, в Москве, оставалась. Хотя она, наоборот, говорила, чтобы он ехал – разводиться. И билеты готова была сама оплатить. В оба конца. Но сын Татьяны Михайловны разводиться совсем не собирался. Ни холодно ему, ни горячо от этого штампа в паспорте. А развод – это же с женой разборки устраивать, в загс идти. Мороки много, а толку – хрен. Не на продавщице же жениться. Тем более что она и аборт сделала. Ума хватило. В общем, он к маме вернулся. В том смысле, что Татьяна Михайловна сняла комнатушку в Подмосковье. Даже не комнатушку, а терраску на даче. Холодную. Сына пристроила – дачу, типа, охранять, снег на дорожках чистить… Утром вставала, шла к колодцу за водой, грела, умывалась сама. Ставила ведро на медленный огонь – чтобы сын проснулся и водичка была горячая. Готовила завтрак. Мыла посуду и ехала к нам – няней работать. Почему я ее взяла? Потому что Вася замолкал, стоило Татьяне Михайловне взять его на руки. Потому что он уплетал за обе щеки то, что она готовила. А мою кашу размазывал по детскому стулу. Потому что она его быстро перепеленывала – жестким пеленанием, – и он тут же засыпал. А у меня никак не мог – размахивал ручками и сам себя пугал. Потому что когда у него болел животик, Татьяна Михайловна клала его себе на обширную грудь и засыпала сама. Под ее храп на разметавшейся по дивану мягкой сиське четвертого размера Вася спал, как и положено младенцу. А по моей костлявой грудной клетке он елозил – не мог устроиться и плакал еще сильнее.
Летом мы уехали на дачу, а Татьяна Михайловна – в отпуск на родину, внучка повидать. Договорились, что она приедет на день раньше, чем мы вернемся, уберет квартиру, а мы ей оставим на журнальном столике отпускные. Мы вернулись. Квартира была убрана. Денег на журнальном столике не было. Татьяны Михайловны тоже. Замки мы не меняли – Татьяна Михайловна правда зацеловывала Васю, когда думала, что ее никто не видит. Я не знаю, почему она пропала. И куда пропала, тоже внезапно. Когда кинулись – ни телефонов, ни паспортных данных, ни фотографии. Ничего. Странно даже. Мне кажется, что она вернулась к бывшему хозяину. Он ее звал назад, обещая повысить зарплату. А сын, наверное, нашел работу, и у него появилось жилье. Все правильно.
…Тамару Георгиевну мы нашли через агентство. Решили сделать все по-человечески – анкеты, собеседования. Тамара Георгиевна сидела в коридоре и явно нервничала. Два высших образования, колоссальный опыт работы и больные глаза. Я взяла ее из-за больных глаз. Тамара Георгиевна была тбилисской осетинкой. С точки зрения анкеты – хуже не бывает. Мало того что тбилисская, так еще и осетинка. Шансы устроиться на работу – на уровне удачи, в которую никто не верил.
Тамара Георгиевна пекла осетинские пироги со свекольной ботвой и пела ребенку «Сулико» по-грузински. Она редко улыбалась. Только тогда, когда звонила домой.
Дома, в Кирове, у Тамары Георгиевны остались сын Алик и дочь Ляля. Муж еще. Замуж Тамара Георгиевна вышла поздно – уже после института. Сватались многие – Тамара была видной девушкой, из богатой семьи – с нянями и помощницами по хозяйству. Но Тамаре никто не нравился – то глупый, то некрасивый, то болтун… Замуж Тамару выдал отец – за сына друга. Потому что сколько можно? Уже люди говорить стали. Тамара хотела мужа полюбить, но не смогла – не за что. Не читает, музыку не слушает, в театр не ходит. Правда, когда через год, через два, через три после свадьбы Тамара не могла забеременеть, люди опять стали говорить, – замуж поздно вышла – в двадцать шесть, родить не может. Муж гулять начал – Тамара знала, но молчала. Считала себя виноватой в том, что ребенка нет. А когда уже сил никаких не было, уже уходить собралась от мужа, оказалось, что беременна. И сына родила. Как положено. Алика. Пироги напекли, родственников позвали. Через два года дочка появилась – Лялечка. Но муж все равно гулял. А теперь куда уйдешь – двое детей.