Последним их делом было как раз вооруженное сопровождение научной бригады одного исторического факультета. Руководителю, местному честному краеведу, показалось, что задуманная ими проверка данных одной предыдущей археологической экспедиции может оказаться небезопасной. Ему звонили домой и нехорошими голосами предлагали не соваться на место предыдущих раскопов.
– Кляев? – спросил майор. Бобер и Кастуев кивнули и выпили.
– Но он же безопасен. Болтун, наперсточник от науки, а так-то…
Кастуев пожал плечами, а Бобер ответил:
– Нас попросили – мы съездили. Елагин налил еще.
– Ты ведь небось тоже с просьбой к нам.
– Да, Алик, да.
– Сразу изложишь или еще за одной сходить?
– Сразу изложу. И более того – больше пить не будем.
Бобер медленно вытер огромную лысую голову клетчатым носовым платком. Сколько помнил Елагин, у Бобра платок всегда был клетчатым, и чувствовался за этим то ли фетишизм, то ли символизм.
– Начнем с того, что я назову вам два слова.
– «Чистая сила»? – усмехнулся Кастуев.
Елагин с досадой вздохнул, он не любил, когда на высоте положения находились другие.
– Рассказывайте.
– А что тут рассказывать, – Бобер снова прошелся по черепу платком. – Пару месяцев назад обратились к нам двое братьев-профессоров. Им было нужно маленькое, но все-таки охранное агентство. По-моему, они чего-то сильно боялись. Только сами не могли решить, чего именно.
– Им хотелось, чтобы их кто-то немножко охранял, но вместе с тем не подмял под себя, – пояснил Кастуев. – У нас была наиболее подходящая репутация. Не полные уроды, связь с институтами, люди сильные, но не бандиты. Ведь мы даже в кляевском деле краешком засветились, и с хорошей стороны. Долго рассказывать, но поверь.
– Верю.
– Профессора говорили, что дело у них великое, мол, приобщимся по-настоящему. Не кляевская туфта. Не этаноловые глупости, это когда гонят бензин из проса.
– Это понятно. И вы согласились?
– Нет, конечно. Встречались пару раз – у нас, у них.
Но им, насколько я понял, нужны были скорее вооруженные грузчики и одновременно тупоголовые единомышленники. То есть думать будут они, а рисковать – мы.
– А у нас после этих «сидячих кладбищ», – добавил Бобер, – идиосинкразия к псевдонауке всякой. Вообще было ощущение, что братья-профессора хотят нас на один пионерский азарт взять, будто мы юннаты какие. Сейчас всего этого очень много. Не знаю, как в Москве, а тут и знахари, и «места силы» ищут, и…
Егоров кивнул:
– В Москве то же самое. Но считается, что могущество России будет прирастать именно сибирской дурью. Воевать с этим бесполезно. Только в частном порядке, ради восстановления своей научной и человеческой чести. Я, кстати, придумал ответ Кляеву.
Кастуев распаковывал сырок «Дружба».
– Расскажи.
– Потом, Алик. Лучше вы мне расскажите, что было дальше. Братья-профессора пошли к бандитам?
– Может, и ходили, только бандиты у нас без воображения. И самое страшное слово для них – инвестиции. Умеют только одно – грести в карман все, что гребется. Короче, бандиты им ничего не дали. Послали с их мировым открытием. Тогда они решились на акт отчаянья. Как это обычно бывает: письмо в бутылку – и в Интернет.
– И случилось чудо! – хлопнул в ладоши Бобер. – Деньги посыпались как из вскрытого сейфа. Учебные корпуса их сраного филиала обнесли колючкой…
Майор встрепенулся:
– Винглинский?
– Ну да. Конечно, Винглинский. Он у нас что-то грандиозное задумал. Власть решил свою установить. Мало того что ментовка куплена, прокуратура, хочет, чтобы тут и мэр его сидел.
Елагин несколько раз глубоко вздохнул. Огляделся. Обшарпанные стены, обшарпанный сейф, разнокалиберные стулья, под потолком чуть живая лампочка… Все понятно: зачем украшать то, что в любой момент может быть разгромлено. Но просить больше некого.
– Теперь я обращусь к вам с просьбой. Мне надо как-то выйти на этих профессоров. Выяснить, чем они там занимаются на самом деле.
Бобер и Алик вразнобой, но оба отрицательно покачали головами.
– Ни то, ни другое просто не в наших силах, так что при всем отношении…
Елагин кивнул.
– Понимаю.
Посидели так несколько секунд, и майор поднял глаза. Бойцы переглядывались. Физиономия Бобра была неприятно искривлена, брови Алика сдвинуты. По совокупности этих мимических фигур можно было предположить, что они все-таки хотели бы выручить старого друга, только не уверены, насколько их желания соответствуют их возможностям.
– Что? – спросил майор. Бобер кашлянул, Алик объяснил:
– Мы все-таки были у них пару раз. Еще до колючки, до охраны. Теперь там, конечно…
– Но попробовать-то можно!
– Попробовать можно, но никакого результата гарантировать нельзя. Вдруг этих Лапузиных там и нет давно? Ходит слух, что один уже за кордоном. Короче, ты уж извини, помочь-то мы тебе попытаемся, но что ты там найдешь…
Майор откинулся на спинку кресла, благодарно посматривая то на одного, то на другого собеседника.
– Это мое дело.
– Но, сам понимаешь, на подготовку уйдет время. Разведка. Надо присмотреться, иначе это просто ход головой в петлю.
– Хорошо, Бобрик, присмотримся, а вечером поедем.
– Я думал, ты нам хоть пару дней дашь.
– Дал бы, мужики, только мне вот их никто не дает. Майор, конечно, подумал о сыне. Он еще ни разу даже в глубине души не осмелился предположить, что Игорька у него похитили. Официально, с разрешения, может быть, генералов с большими звездами, но похитили. И ему ничего другого не остается, как сделать порученную работу. И желательно как можно быстрее.
Глава десятая
Ненормальная американка хочет в Россию
Кабинет мистера Шеддера
Все как всегда: идеально отполированная поверхность стола, едва заметная струйка пара над чашкой чая, блуждающий в подагрических пальцах карандаш. Старый служака Фрэнк все чаще задумывался (что никак не рифмовалось со смыслом и содержанием его работы) об образе вечности, ожидающей каждого из нас. И ему казалось, что мистер Шеддер даже не заметит, как умрет, ибо «там» его снова будут ждать и неуловимый аромат чая, и идеально очиненный карандаш. И он, верный работяга Фрэнк, с докладом. Почему-то при виде мистера Шеддера он вспоминал одну историю, вычитанную в газете. Про старую деву, мечтавшую поскорее уйти из этого отвратительного, как она считала, мира. У нее спрашивали: «Мисс, вот вы пытались повеситься, а вдруг „там“, куда вы попадете, будет еще хуже?» – «А я и „там“ повешусь!» – отвечала мисс. На старину Фрэнка эта история почему-то веяла неистребимым оптимизмом. Все же великая вещь – сильный характер.
– И каким же образом вы сообщите мне на сей раз, что наши дела все так же стоят на месте, дружище Фрэнк?
– На сей раз у меня есть возможность сменить пластинку.
Мистер Шеддер даже не моргнул глазом, как будто не умел этого делать.
– Мисс Джоан Реникс собралась в Россию.
– Вот это да! И куда же именно?
– Пока в Москву, насколько я могу судить. У нее там есть какой-то знакомый.
– Она же никогда не бывала в России.
– Но этот ее знакомый бывал в Штатах. Служил в посольстве. У нас считалось, что он связан со спецслужбами.
Потом он вернулся в Россию, и есть основания думать, что по собственной инициативе. Со скандалом.
– Какая-то маскировка?
– Навряд ли. На американском горизонте этот человек больше никогда не показывался.
Мистер Шеддер отхлебнул чая.
– И как же они познакомились?
– Думаю, банально – через сеть.
– Ах да, ах да. И вы уже сообразили, как себя вести в этой ситуации. Еще раз обыщете дом, запретите девушке выезжать с территории Соединенных Штатов под каким-нибудь медицинским предлогом?
– Я полагаю, это бесперспективно, сэр.
– Ну так говорите, что вы считаете перспективным.
– Мы решили дать ей в сопровождение спутника. Одновременно и защита, и контроль. Тут только одна проблема.
– Я больше люблю слушать об идеях, чем о проблемах, но уж говорите.
– Джоан намеревается ехать скоро. Мы собирались подвести к ней в подходящей обстановке какого-нибудь первоклассного парня. Раскинули мозгами и решили, что тут лучше подойдет тип не, условно говоря, Брэда Питта, а Индианы Джонса.
Выражение лица мистера Шеддера сделалось невыносимо кислым.
– Браво, Фрэнк, представляю, как много вы истратили серого вещества, чтобы доковылять до такого оригинального решения.
Фрэнк слегка набычился.
– Вы считаете эту мысль неудачной, сэр?
– Никакой я ее пока не считаю, потому что еще не успел как следует обдумать. Тут ведь сразу несколько опасностей. Если она увлечется, ей вообще станет безразлична история с папочкиным провалом и с защитой семейной чести, и Москва отпадет сама собой. Поверьте, свежий любовник всегда предпочтительнее мертвого отца. А нам ведь желательно, чтобы она туда поехала?
Фрэнк торопливо кивнул:
– Ну так вот этот наш свежий любовник и настоит, что надо ехать.
Шеддер неудовлетворенно поежился в кресле.
– Как-то неубедительно: только познакомились – и сразу в Москву. Кому нужна Москва в такой момент?! И потом, где у вас гарантия, что он сумеет дотащить нашу умницу до постели в достаточно короткие сроки? Или вы рассчитываете, что он потащит ее в постель через Москву и Сибирь? Все начинается как синхронизация творческих и душевных устремлений. Красавец, молодой ученый, который не лезет сразу же под юбку думающей женщине, – надежная опора в этом полярном путешествии? А вам не кажется, что ей захочется сначала показать его психоаналитику, а уж потом отправляться в путь?
Фрэнк достал из папки пачку фотографий. Шеддер быстро перебрал пальцами, не выпуская карандаша, эту галерею зверски улыбающихся самцов.
– Вот на конференции по проблемам кариеса они бы точно произвели впечатление.
– Будем искать еще.
– Ищите еще. Фрэнк встал.
– У вас нездоровый цвет лица.
– Это предупреждение об отставке?
– Наоборот. Хочу поделиться секретом одной диеты. Тринадцать часов. Один раз в сутки у вас обязательно должно проходить тринадцать часов между приемами пищи. Легче всего это устроить между вечерним и утренним. Поужинали в восемь – завтракайте не раньше девяти, понятно?
Фрэнк вышел, собрав бумаги. Он знал точно: мистер Шеддер никогда ничего не говорит просто так. Упоминание о диете в конце разговора – это намек. На что?
Что-то резко нужно поменять в работе.
Глава одиннадцатая
Великолепная семерка
г. Североморск, квартира вице-адмирала Усачева
Хозяин квартиры, подтянутый, аккуратно подстриженный человек с суровым умным лицом, сидел с ногами в кресле и с отвращением смотрел хоккей по телевизору. У адмирала были неприятности, связанные не только и не столько с хоккеем, но в данную минуту его мучила именно безобразная игра отечественной команды, проигрывающей сборной Латвии.
В комнату вошла жена с телефонной трубкой в руках.
– Саша, тебя.
Адмирал взял трубку и заорал:
– Да ты будешь играть или нет, урод? – И уже деловым тоном: – Слушаю вас.
На том конце напомнили о назначенной встрече и о звонке из Москвы, благодаря которому данная встреча могла быть назначена. Настроение адмирала сделалось еще хуже. И бесило больше всего то, что от разговора отвертеться ни за что не удастся. Не пошлешь этот вкрадчивый голосок, отвратительный своей вежливой уверенностью, что все будет так, как ему, голоску, надо.
– Приезжайте!
Выяснилось, что разговаривать придется не дома, а прямо в расположении части, у места швартовки атомных подводных лодок. Нужно заказать пропуска обоих видов, а для начала записать номер джипа, на котором приедут настырные «москвичи».
Да кто ты такой, спросил про себя адмирал, но потом в его сознании всплыли детали московского звонка, и он вскочил из кресла. Хоть одна приятная сторона у этого позора – не надо досматривать жуткий хоккей.
Всю дорогу до места встречи Усачев проклинал жизнь и себя, так бездарно поддавшегося ее течению. Ведь не хотел он идти в мэры города, не его это дело. Человек должен правильно понимать свое место в мире, и боевой офицер никогда не станет хорошим управленцем. Вдоволь насмотрелась уже страна на генералов-адмиралов – народных избранников.
Ветер швырял хлопья шершавого снега в окна «Волги», водитель, носивший то же имя, что и адмирал, – Саша сидел ни жив ни мертв, чувствуя настроение начальства.
Уговорили же доброхоты Усачева только потому, что в соперники стал прорываться некто Чбисидзе, местный торговый король. Говорили, грек, но «по маме» грузин. Не мог северный флот сдать позиции на этом участке. «Что ж мы, черные бушлаты, – все уступим черным рожам?» В неофициальной обстановке то и дело возникали такие разговоры. И он повелся. Обещали столичную подмогу. Прислали, правда, пару веселых ловких ребят. И теперь вот одного отзывают.
– Саша, затормози на углу, подхватим человека. Человек подхватился легко и быстро.
– Моя фамилия Шварц.
– Шварц?!
– А что, не похож?
– Да нет, вы меня простите, садится к вам в машину человек и так вот сразу – Шварц! А за окном черным-черно!
Адмирал сам понимал, что говорит странные вещи. Ну и черт с ним, с этим Шварцем, пусть думает что хочет.
Сзади за «Волгой» пристроился громадный внедорожник.
– С вами уже говорили?
– Да. Говорили.
– Условия вас устраивают?
– Да, еще бы. Конечно, устраивают.
Какие-то непонятные люди в столице решили выкупить из предвыборной команды адмирала Усачева одно из его «золотых перьев». Некоего Артема Владиславлева. До выборов оставалась целая неделя, Артем этот, может быть, еще и пригодился бы, но, по доходившим до адмирала слухам, вел он себя не лучшим образом. «Во вред пользе», как сказал один из старых мичманов. После того как люди противника – этого полугрека – совершили несколько хамских налетов на гостиницу, где поселили «москвичей», тех перебросили на одну из подводных лодок, куда, как справедливо считали в штабе адмирала, никакие полугреки добраться не смогут. А там и банька, и кухня своя, и спиртиком можно разжиться после умственного трудового дня. Так вот этот Владиславлев вместо того, чтобы выдумывать слоганы к листовкам и плакатам в честь адмирала-североморца, начал писать гимны для подводных лодок, что приводило матросов в восторг. Его слова они тут же клали на музыку. Так были написаны гимны «Барса», «Тигра», «Леопарда». Лучше всех вышел последний: «Леопард не ходит в стае». Между тем по всем опросам изобретательный инородец все еще держался со своим рейтингом вблизи народного адмирала. А тут звонок из Москвы – отдайте Владиславлева, взамен – столько-то тысяч!
Да пусть летит хоть к чертовой матери!
В самый момент сделки вице-адмирал лишний раз убедился, что совершает правильный ход. Получив в руки дипломат с пачками американских денег, он увидел, как четверо матросов несут по сходням гимнотворца, а тот размахивает руками, будто хочет вступить в диалог с крепнущей пургой, насылаемой черным небом, и шепчет: «И кричала в дежурке: он не умер, он спит! И пила из мензурки неразбавленный спирт».
Матросы со слезами на глазах передали тело Артема Владиславлева на кожаные руки мужчин из внедорожника. Произошла погрузка. Шварц поблагодарил адмирала, и этот идиотский, с точки зрения Усачева, эпизод закончился.
Чего только не бывает во время предвыборной кампании.
Толкотня машин при выезде с Тверского бульвара на Тверскую улицу. Моросит дождишко со снегом, разгораются разноцветные огни городской иллюминации, дергающиеся механические дворники стараются отогнать их как мелкое надоевшее наваждение. Петляя между влажными капотами, перемещается с завидной для инвалида ловкостью парнишка лет пятнадцати. В руках у него пачка дорогих журналов в полиэтиленовой упаковке. Иногда стеклянная дверца опускается и из хорошо пахнущей тьмы салона высовывается заинтересовавшаяся рука.