– Никита Иваныч, будьте судьёй праведным! – возопил всё слышащий Митяй, нагло цапнул с соседнего стола рюмку водки и демонстративно поднёс ко рту. Рука делала самые замысловатые движения, абсолютно не сообразуясь с волей хозяина и тщательно обходя причмокивающие Митькины губы, после чего аккуратно вернула рюмку откуда взяла.
Мой напарник рукавом смахнул слезу и уставился на меня – ну, каково?
– Представляю, как тут от него народ шарахается, – сухо намекнул я Яге. Такая клоунада у нас в России может вызвать разве что сострадание или раздражение, но никак не желание сотрудничать с органами.
– Да, я лишку хватила, – спокойно огрызнулась бабка. – А какого ж он меня на старости лет на своём горбу через всё Лукошкино гузном кверху вёз?! Мне ить тоже небось обидно…
– Пожмите руки и помиритесь, перед людьми неудобно.
Яга и Митька, не глядя друг на дружку, хлопнулись ладонями.
– Где возчики с Гостиного?
– Вон там-с, кушают-с, – на ходу откликнулся половой, кивком головы указывая на тесную группу из десяти крепких мужиков.
– Митя, фас! Бабуля, расколдуйте…
Через пару минут компания охотно приняла в свои ряды начинающего психолога с мудрёными тестами и двумя пятилитровыми бутылями сорокаградусной на кедровых орешках. Дело он знает, справится.
* * *
– Какие дорогие гости к нам пожаловали! Позволите ли? – К нашему столу подсел хозяин заведения гражданин Грымов. Хороший дядька, и деловой, и без нахрапа. – Вы к нам по делу али просто по-соседски?
– Скорее по-соседски, – ответил я, пока нам быстренько стелили чистую скатерть, ставили закуски и мутные стопки. – Еремеев докладывал, у вас тут бандитские разборки на неделе пытались провести?
– Было такое, налетали соколы залётные, – качнул бородой хозяин. – Да тока мы в казну налоги исправно платим, вот и стрельцы твои милицейские вовремя прибыли, не дали в обиду. Уж позвольте вас за то хоть ужином попотчевать. А может, и другим чем…
– Чем именно?
– Да уж не первый год на свете живу, Никита Иванович. Знаю небось, что сам сыскной воевода с парнем своим да Ягой уважаемою просто так в наши угодья и не заглянет. Брыкиным, поди, интересуетесь.
Мы с бабулей переглянулись и промолчали.
– Да о нём тут весь день народец нетрезвый судачит. Тока и разговоров о том, что анисимовский возница дурной смертью помер, а виновна во всём девка приблудная, чернявая. У них вроде прямо любовь была…
Я покраснел и уже начал приподниматься, но твёрдая рука Яги утянула меня за ремень на место. Да чего это я в самом деле веду себя как мальчишка!
– Продолжайте, гражданин.
– А чего продолжать, другого-то и не ведаю, – с сожалением пожал плечами хозяин. – Да вы кушайте, кушайте! Ох и тяжела ваша доля милицейская… Весь город гудит, что у сыскного воеводы свадьба на носу, а тут новые преступления. Суженая-то ваша тоже сегодня приехала?
– Угу, – осторожно кивнул я.
– Ну дык ежели столы у нас накрыть пожелаете – за великую честь почту! Уж не побрезгуйте. – Он сам с вежливостью наполнил нам рюмки и провозгласил: – Ну, дай вам Бог! Ещё повезло, что с невестой ничего не случилося, ей ведь в том же обозе ехать довелось? Говорят, молода она у тебя, красива, бровями да волосом черна и фигурою вся… такая… Ох ты ж, грехи наши тяжкие, не может быть? Нешто… она?!!
Мы с Ягой молча поставили невыпитые стопки на стол. Хозяин вытаращился на нас с очень нехорошими подозрениями, и я почувствовал, что мир рушится – наутро о причастности Олёны к убийству Брыкина будет знать всё Лукошкино. На карьере, работе и браке можно ставить жирный крест, всё летит коту под хвост…
– Вот те крест, Никита Иванович, я – могила… – выразительно осенил себя крестным знамением гражданин Грымов. – Чтоб у меня борода отсохла, ежели кому хоть намёком, хоть полсловечка…
– Будь по-твоему, – столь же многозначительно ответила за меня бабка. – Благодарствуем, что посидел с нами, беседой развлёк, дальше и держать не смеем. А мы уж сами долго не задержимся, служба продыху не знает.
– Помогай вам Господь!
– И на том спасибо, а ты о словах-то своих не забывай. А я о них ой как помнить буду…
– Бабуль, надеюсь, вы ему ничего нигде не позаколдовывали? – нервно прокашлялся я, когда, чуть побледнев, хозяин кабака вернулся к себе за стойку.
– Растреплет он, Никитушка…
– Да, ситуация не очень красивая. Но и раньше времени в панику впадать тоже не будем. Угощаемся, даром, что ли, всё тут поставлено. Митька работает?
От стола заезжих возниц слышался хохот, мат, народные песни и непривычные для данного заведения термины: «психоанализ», «интерфейс», «креативный уровень» и «точняком, холерический типаж, чтоб мне опухнуть!» Значит, работает.
– Ну что, мы домой?
– Чей-то тревожно мне, Никитушка, – раздумчиво протянула лучший специалист нашего отделения (я без иронии!). – Душа не на месте и внутрях тянет эдак с жжением… Нет, не из-за Олёнки твоей, тут я погорячилась, признаю… Но извинениев приносить не буду! Всё одно мой терем, мои порядки! А она первая начала – мол, где веник, может, вам подмести чего?! Ровно у меня свинарник в доме али Назимка плохо свою работу блюдёт! Простите вы меня, дуру старую…
– Да бросьте. – Я с трудом унял дрожь в голосе. – Мелкое недоразумение, справимся, не в первый раз. Или вы из-за преступления этого? Так ясно же, что она здесь ни при чём.
– Кому ясно? – неожиданно нахохлилась бабка. – Мне неясно. Хозяину кабака вон тоже неясно. И купцам Анисимовым, и возчикам простым, никому не ясно, тока тебе!
– Но…
– Приставал он к ней всю дорогу, вот что доказательств не требует и всеми свидетелями подтверждается! Уж как она сама себя вела, про то не ведаю. Пущай даже в сохранности себя доставила, а людям-то в плохое верить легче… Заарестовал бы ты её, сокол ясный, от греха подальше. Ить, не ровён час, до царя слухи дойдут!
– И что?! – в свою очередь завёлся я. – Горох нас не выдаст, ещё и царица поддержит!
– То-то и оно, Никитушка, – совсем потерянным голосом откликнулась Яга. – И царь тебя прикроет, и матушка государыня, и стрельцы еремеевские, и друзья твои верные… А только что ж с того получится? Значит, невеста сыскного воеводы может любой грех сотворить и нет над ней суда? Так, что ли?!
Я молча опрокинул рюмку анисовой, поперхнулся, кое-как выровнял дыхание и встал. Пора. Бабка, вздохнув, поднялась следом. На Митьку мы и не смотрели, понятно, что он задержится здесь минимум до полуночи. Когда выходили из дверей, сзади раздался дикий мужской вопль. Мы обернулись – кричал хозяин кабака гражданин Грымов, позорно сияя гладким белёным подбородком и розовенькими щеками. Руками он потерянно сжимал некогда роскошную «отсохшую» бороду. Комментировать что-либо уже абсолютно не хотелось…
Впрочем, комментарии нам пригодились, когда мы неторопливо дотопали до родного отделения. Десять ночи, люди спят уже, а у нас иллюминация во весь двор и кипит всё, как на молдавской стройке. Стрельцы, без кафтанов и сапог, в штанах да рубахах, взад-вперёд с вёдрами носятся, территорию метут, баню топят, дрова рубят, крыльцо красят, трубу печную белят – у всех руки заняты! За исключением шестерых молодцов в полной форме, с пищалями и раздутыми фитилями, осуществляющих самую бдительную охрану объекта. Фомы на них нет…
– Здрав буди, сыскной воевода и бабушка твоя экспертизная! – дружно гаркнули бородачи, при виде нас в воротах дружно становясь в строй.
Я козырнул. Яга кокетливо кивнула, ей всегда приятно мужское внимание. Однако исподтишка, пытливым взглядом бабка щепетильно отметила наведенный к нашему приходу порядок.
– Все, кроме часовых, свободны! – громко оповестил я. – Передайте Еремееву, чтоб завтра был непременно. И… это… благодарю за внеурочный субботник!
– Рады стараться, батюшка участковый, – хором ответили все и бегом бросились по домам.
– Да уж, раскомандовалась бесовка твоя, – хмыкнула себе под нос наша бодрая старушка, входя в чисто прибранные сени. Придраться было не к чему, даже Митина лавка застлана чистым половичком, подушки уложены церковной маковкой, край лоскутного одеяла призывно откинут, и из-под него выглядывает соломенный зайчик. Умиление, да и только…
– Ежели она мне ещё и печь ромашками размалевала – как есть прибью!
Нет, печь была свежевыбелена и девственно чиста. Васька намывал лапкой гостей, горница сияла чистотой, на столе ждал накрытый рушниками ужин, выбритый до синевы Назим лучился улыбкой в уголке. Моя невеста, в новом сарафане, приветствовала нас поясным поклоном.
– Здравствуй, здравствуй, хозяюшка, – поджала губки наша эксперт-криминалистка по всем вопросам. – Вижу, ладно у тебя всё устроилось, аж глаза слепит.
– Хозяйка здесь вы, – скромно опустила очи Олёна. Один-ноль в её пользу!
Бабка медленно прошлась туда-сюда, пристально выискивая недометённые пылинки.
– А кота покормить забыла небось?
Василий гордо выпятил сытое пузо. Два-ноль!
– Ну что ж, Назимушка, чем сегодня потчевать будешь? Уж носом чую, как пироги ароматственно пахнут.
– Она гатовила, – честно признался наш азербайджанский домовой. Три-ноль!
Яга с честью выдержала удар, покачала головой и, не притронувшись ни к чему, направилась к себе в комнатку. Тихо прикрыла дверь.
Победа разом превратилась в поражение.
– Не угодила я ей. – Вздохнув, моя невеста опустилась на краешек скамьи. Я присел рядом, нежно приобнимая её за плечи.
– В том и проблема, что угодила. Бывает… Не переживай, всё устроится. У нас с тобой, к сожалению, есть другие, более серьёзные проблемы, чем временный микроклимат сотрудников нашего отделения.
Олёна удивлённо вскинула брови, и я добрых минут десять расписывал ей, что нам удалось выяснить в кабаке Грымова. Кстати, припомнил, как у последнего отпала борода. Бывшая раба Кощея, отданная ему в услужение ещё в детстве и успешно спасённая нами, раздумывала недолго:
– Счастье моё, суженый мой, вот только ещё хоть раз намекни, что у меня в обозе хоть с кем-то любовь была, и я сама от тебя уйду!
– Но…
– Не один Брыкин Колька ко мне под бок тулиться пробовал, не один он потом синяки от товарищей прятал. Уж коли сказала, что люблю и жизни своей без тебя, дурака, не мыслю, то на другого и взглянуть не могу. Не нужен мне никто, кроме тебя!
– Родная, я всё понимаю, но и ты пойми…
– Я буду стараться никуда не выходить.
– Что значит – будешь?
– Ну то и значит.
– Ты выходила сегодня из дома?!
– Но ты не говорил, что нельзя! Я только на базар и пробежалась, прикупила, чего надо к столу, не больше часу и отсутствовала… Да что ж там могло произойти-то?!
– Милая, – тяжело вздохнул я. – Очень на это надеюсь. Но поверь, если слух о твоей причастности к смерти того парня хоть как-то пойдёт по Лукошкину, на тебя начнут вешать всех собак, и мне просто придётся снять погоны. Невеста участкового должна быть вне всяких подозрений! А я от тебя не откажусь никогда…
– За что и люблю тебя, мой храбрый сыскной воевода, – тихо прошептала Олёна и потянулась ко мне губами.
За мгновение до того, как мы почти поцеловались, в дверь вломился пьяный в гавань Митя. Его канонические тексты остаются незыблемыми на все времена, при любой ситуации, времени года и политическом строе…
– Бат-тюшка… Н-к-та Иван-ч! Отец род-н-ной! Всё чё мог выяснил… Там тако-о-е… Но про всё завтра… а щас тс-с-с!.. Никому! Чтоб меня… упс!
«Упс!» можно было бы смело заменить на «блямс!» или «бумс!» или ещё какой-нибудь звук, похожий на удар непробиваемого русского лба об несгибаемую половицу. Хорошо полы у бабки в тереме дубовые и, как Митька ни старался, проломить ни одну досочку ему до сих пор так и не удалось. Хотя вам ли не знать, сколько попыток было…
– Он у вас… всегда так?
– Пьёт? Нет, что ты, родная, как можно, он же сотрудник милиции! Только когда на задании…
– А-а-а… И часто его так, на задания?
– Ну-у… Митя бы предпочёл чаще. Поможешь?
В четыре руки мы с великим трудом (Васька и Назим испарились, не дозовёшься!) кое-как вернули «рыцаря плаща и кинжала» в сени и уложили на скамью. Богатырский храп нашего младшего сотрудника заставлял испуганно подпрыгивать мусорное ведёрко в углу.
– Вообще-то мне завтра рано вставать, надо написать докладную царю о новом деле. Ты ложишься?
– В каком смысле? – не поняла Олёна.
– Э-э… в таком… – соответственно не сразу нашёлся я. – Моя комната наверху, кровать ты найдёшь, а я буду буквально через…
– А ты будешь ночевать здесь!
– В каком смысле?! – теперь уже не понял я. – Мы же женимся, милая…
– Но ещё не женились! Вот после венца… – выдохнула моя невеста так многозначительно, что я затрепетал. – После венца я тебя месяц на работу не выпущу, а пока… Прости, любимый, но я – в твоей комнате, ты – внизу, с котом и домовым. Так принято.
– Но…
– После венчания я вся твоя! Иди, чмокну в щёчку – и спать.
Усё. Полный облом по всем параметрам. Я уже жаловался, что день не задался с самого утра? Так вот, он и заканчивался хуже некуда…
* * *
И самое главное, что это была не та ситуация, когда я мог бы хоть чем-то справедливо возмущаться. Более того, согласись она сейчас пройти вместе со мной в мою комнату, наутро её с позором вытряхнули бы и Яга, и Васька, и Назим, и даже Митя вложил бы свою лепту, скорбно удерживая меня от скоропалительной женитьбы на такой «поспешливой» особе. Не Москва… крыть нечем. Приходится идти на поводу у домостроевских заблуждений, хотя, должен признать, в конечном итоге это в моих личных интересах.
Васька нагло занял всю скамью, и его пришлось силой перекладывать на печь. Назим ушёл к себе в подполье, но гарантирую, утром он встанет раньше всех, уберёт со стола практически нетронутый ужин и обеспечит опергруппе свежий завтрак. Кое-как вытягиваясь на узкой скамье, я ещё успел подумать, что одна радость во всём этом по-любому есть – завтра меня не будет будить петух. То есть будет будить, но не меня. После чего мгновенно провалился в сон и спал без задних ног, как и положено честному милиционеру…
Утром меня разбудил петух! Громогласное, резкое, диссонирующее кукареканье раздалось едва ли не над самым ухом и практически скинуло меня с лавки. Я только и успел заметить, как этот пернатый гад скрывается в сенях, а с печки половичком сползает глухой на оба уха бабкин кот. Это была месть ему, не мне, меня, так сказать, задело вскользь, рикошетом. То есть ещё повезло.
Оказывается, Олёна, отправившись ни свет ни заря к нашему колодцу за свежей водой, неплотно прикрыла дверь, что позволило петуху безнаказанно совершить свой террористический акт. Ладно, мы с Васькой обменялись мстительно-понимающими взглядами – придёт наш час, сочтёмся, ему недолго осталось…
Баба-яга вышла к завтраку прямая, как шпилька, и подчёркнуто-вежливая, как присяжный заседатель. Блины с икрой слегка похвалила, но съела половинку, чаю выпила полчашечки без варенья, без сладостей, безо всего. И причина была не в плохом настроении – наша эксперт-криминалистка явно о чём-то упорно думала, но не находила правильного ответа. Поэтому, когда Назим бесшумно убрал со стола, я молча раскрыл планшетку и сел напротив Яги. Моя невеста деликатно отправилась ко мне (пардон, к себе!) наверх.
– Пиши, Никитушка, – напряжённо начала бабка, скрестив ручки на груди. – Помер Николай Брыкин смертью противоестественной, от причин невыясненных. Вина бывшей бесовки твоей в той смерти не доказана. И не потому, что не могла, а потому как ежели и могла, так даже мне непонятно как! Вот оно, высказалася…
– Так вас это напрягает? – на минутку оторвался я. – То есть убила его не Олёна, однозначно, но вы хоть можете чётко классифицировать причину смерти или нет?
– Отчего же не могу, причину-то могу, легко! Жизнь из него высосали прямиком через губы, одним поцелуем, без причмока, – подбоченясь, вскинулась Яга. – И с поводом у меня проблем нет – я те их хоть сто назову, зачем молодой парень на ночь глядя во чисто поле попёрся! А вот тока как именно такое колдовство смертельное изобресть можно было и ктой-то у нас на крещёной Руси подобным богохульством мается – того-то и не ведаю!