Где властвует любовь - Джулия Куинн 4 стр.

Колин вздохнул. Неудивительно, что он проводит большую часть времени в путешествиях.

– Колин? – окликнул его брат.

Колин обернулся. Занятый своими мыслями, он совершенно забыл о вопросе, заданном ему Энтони.

– Ах да. Сколько я здесь пробуду? – Колин немного поразмышлял. – До конца сезона как минимум.

Энтони ничего не сказал, но нельзя было не заметить удовлетворения, отразившегося на его лице.

– Должен же кто-то, – добавил Колин со своей известной усмешкой, – баловать твоих детей. Мне кажется, у Шарлотты маловато кукол.

– Всего полсотни, – невозмутимо согласился Энтони. – Бедным ребенком чудовищно пренебрегают.

– Ее день рождения в конце месяца, не так ли? Думаю, я успею восполнить этот пробел.

– Кстати, о днях рождения, – сказал Энтони. – Надеюсь, ты не забыл, что до маминого осталось чуть больше недели.

– А почему, по-твоему, я так поспешил вернуться?

Энтони вопросительно взглянул на него, и у Колина возникло ощущение, что тот пытается решить, действительно ли это было причиной его возвращения, или же случилось удачное совпадение.

– Мы устраиваем прием в ее честь, – сказал Энтони.

– И она не возражает? – Колин по опыту знал, что после определенного возраста женщины не любят отмечать свои дни рождения. И хотя его мать была по-прежнему весьма привлекательна, она, вне всякого сомнения, достигла этого возраста.

– Пришлось прибегнуть к шантажу, – признался Энтони. – Либо она соглашается на прием, либо мы сообщаем всем ее истинный возраст.

Колин поперхнулся виски.

– Хотел бы я посмотреть на это.

Энтони улыбнулся с нескрываемым удовлетворением.

– Это был блестящий ход с моей стороны.

Колин допил виски.

– Как ты думаешь, есть надежда, что она не попытается воспользоваться этим приемом, чтобы найти мне жену?

– Очень слабая.

– Так я и думал.

Энтони откинулся назад в кресле.

– Тебе уже тридцать три, Колин…

Колин недоверчиво уставился на него.

– Ради бога, Энтони, хоть ты не начинай.

– У меня и в мыслях нет давить на тебя. Я всего лишь предлагаю тебе смотреть жизни в глаза. Никто не требует, чтобы ты непременно женился, но ничего страшного не случится, если ты хотя бы рассмотришь подобную возможность.

Колин бросил взгляд на дверь, подумывая об уходе.

– Уверяю тебя, я не испытываю отвращения к браку.

– Я этого и не думаю, – сказал Энтони.

– Но не вижу особых причин спешить.

– Ну, спешить никогда не следует, – заметил Энтони, – за редким исключением. Просто порадуй маму, хорошо?

Колин не отдавал себе отчета, что все еще держит пустой бокал, пока тот не выскользнул у него из пальцев, глухо стукнувшись о ковер.

– Милостивый Боже, – прошептал он, – она больна?

– Нет! – воскликнул Энтони, невольно повысив голос. – Уверен, она еще переживет нас всех.

– Тогда к чему весь этот разговор?

Энтони вздохнул.

– Я всего лишь хочу видеть тебя счастливым.

– Я счастлив, – заявил Колин.

– Правда?

– Проклятие, я счастливейший человек в Лондоне. Если не веришь, почитай леди Уистлдаун. Уж она-то знает.

Колин взглянул на газету, лежавшую на письменном столе.

– Ну, может, не в этом номере, но в прошлом году меня чаще называли «обаятельным», чем леди Данбери «бесцеремонной», а это что-то значит.

– «Обаятельный» не значит «счастливый», – мягко возразил Энтони.

– Неужели нам больше нечего обсудить? – проворчал Колин, подходя к двери.

– Будь ты и вправду счастлив, – настаивал Энтони, – не уезжал бы так часто.

Колин медлил, взявшись за дверную ручку.

– Энтони, мне нравится путешествовать.

– Постоянно?

– Иначе я бы этого не делал.

– Это самый уклончивый ответ из всех, что мне приходилось слышать.

– А это, – Колин одарил брата коварной улыбкой, – самый уклончивый поступок.

– Колин!

Но тот уже вышел из комнаты.

Глава 2

Хотя ярлык «старая дева» носит пренебрежительный оттенок, Пенелопа довольно быстро поняла, что статус незамужней имеет свои преимущества.

Во-первых, никто всерьез не ожидает, что старая дева станет танцевать на балах, а это значило, что Пенелопе больше не придется топтаться на краю бального зала, оглядываясь по сторонам с таким видом, словно ей вовсе не хочется танцевать. Теперь она могла сидеть в сторонке с другими старыми девами и компаньонками. Конечно, ей по-прежнему хотелось танцевать – вообще-то она любила танцевать и делала это совсем неплохо, хотя никто не удосужился этого заметить, – но было намного легче изображать равнодушие, находясь вдали от танцующих пар.

Во-вторых, резко сократилось время, которое приходилось тратить на скучные разговоры. Миссис Федерингтон, окончательно отказавшись от надежды выдать Пенелопу замуж, перестала подсовывать ее в качестве собеседницы каждому третьесортному холостяку. Порция никогда по-настоящему не рассчитывала, что Пенелопа способна привлечь холостяка первого или второго сорта – что, возможно, соответствовало истине, – но большинство третьесортных холостяков считались таковыми не без причины, и причина эта, увы, заключалась в их личных качествах или в отсутствии таковых. Что в сочетании с робостью Пенелопы не способствовало увлекательным беседам.

И наконец, она снова могла есть то, что любила. Считалось, что девицы, занятые охотой на мужей, должны играть роль утонченных созданий и есть мало, как птички. Учитывая качество еды, подаваемой на светских приемах, это было для Пенелопы настоящим мучением. «Вот оно, – злорадно думала она, вонзая зубы в восхитительный эклер, – главное преимущество старой девы».

– Святые небеса! – простонала Пенелопа, радуясь, что она за столиком одна и ее никто не видит. Если бы грех мог принять конкретную форму, это наверняка было бы пирожное.

– Вкусно?

Пенелопа подавилась эклером и закашлялась.

– Колин, – выдохнула она.

– Пенелопа, – тепло улыбнулся он. – Приятно видеть тебя снова.

– Взаимно.

Колин пару раз качнулся на каблуках, глядя на нее.

– Хорошо выглядишь.

– Ты тоже, – отозвалась Пенелопа, пытаясь сообразить, куда бы сунуть недоеденный эклер, но не нашла подходящего места и опустила руку с эклером вниз.

– Симпатичное платье, – сказал Колин, указав на ее платье из зеленого шелка.

Пенелопа смущенно улыбнулась:

– По крайней мере не желтое.

– Точно. – Он ухмыльнулся, и лед был сломан. Все-таки странно. Казалось бы, она должна чувствовать себя скованно в присутствии любимого мужчины, но в Колине было нечто такое, что настраивало всех на непринужденный лад.

Впрочем, Пенелопе не раз приходило в голову, что она полюбила Колина еще и потому, что рядом с ним она чувствовала себя в ладу с собой.

– Элоиза сказала, что ты прекрасно провел время на Кипре.

Колин усмехнулся:

– Я не мог устоять от соблазна посетить место рождения Афродиты.

Пенелопа невольно улыбнулась, заразившись его хорошим настроением, хотя ей меньше всего хотелось говорить о богине любви.

– Там действительно так солнечно, как говорят? – поинтересовалась она. – Впрочем, можешь не отвечать. Я вижу это по твоему лицу.

– Похоже, я немного загорел, – кивнул он. – Матушка чуть не упала в обморок при виде меня.

– Наверное, от восторга, – произнесла Пенелопа с нажимом. – Она ужасно скучала, когда ты уехал.

Колин склонился ближе.

– Послушай, Пенелопа, ты же не собираешься пилить меня? Мне вполне достаточно упреков мамы, Энтони, Элоизы и Дафны, чтобы безвременно скончаться под грузом вины.

– А что же Бенедикт? – не удержалась Пенелопа.

Он метнул в нее хитрый взгляд.

– Его нет в городе.

– Что ж, это объясняет его молчание.

Колин скрестил руки на груди и уставился на нее сузившимися глазами.

– Ты всегда была такой дерзкой?

– Я это тщательно скрывала, – скромно отозвалась Пенелопа.

– Теперь понятно, – сухо заметил он, – почему ты так сдружилась с моей сестрой.

– Это следует понимать как комплимент?

– Я бы не посмел сказать что-нибудь другое, не рискуя своим здоровьем.

Пенелопа лихорадочно размышляла, пытаясь придумать остроумный ответ, когда услышала какой-то звук, похожий на шлепок. Опустив глаза, она увидела на чистейшем деревянном полу желтоватый сгусток крема, вывалившийся из ее недоеденного эклера. Вскинув взгляд, она встретилась с зелеными глазами Колина. В них плясали смешинки, хотя он пытался сохранить серьезное выражение.

– Какой позор! – сказала Пенелопа, решив, что единственный способ не умереть от стыда – это признать очевидное.

– Думаю, – сказал Колин, выгнув бровь с самым бесшабашным видом, – нам лучше сбежать отсюда, пока никто ничего не заметил.

Пенелопа бросила растерянный взгляд на выпотрошенный эклер, который она все еще держала в руке. Колин разрешил ее сомнения, кивнув в сторону растения в горшке, стоявшего неподалеку.

– О нет! – выдохнула она, округлив глаза.

Колин склонился к ее уху:

– Смелее.

Взгляд Пенелопы метнулся от эклера к растению, прежде чем вернуться к лицу Колина.

– Я не могу, – прошептала она.

– Из всех шалостей это самая невинная, – заметил он.

В его глазах светился вызов, и хотя Пенелопа не имела склонности к детским выходкам такого сорта, трудно было устоять перед полуулыбкой Колина.

– Ладно, – сказала она, шагнув вперед, и опустила эклер в горшок с растением. Затем, воровато оглядевшись, чтобы убедиться, что никто за ней не наблюдает, повернула горшок так, чтобы листья прикрыли свидетельство ее преступления.

– Не думал, что ты решишься, – усмехнулся Колин.

– Ты же сам сказал, что это невинная шалость.

– Да, но это любимая пальма моей матери.

– Колин! – Пенелопа потянулась к горшку с явным намерением извлечь злосчастный эклер. – Как ты мог позволить мне… Хотя постой. – Она выпрямилась, прищурив глаза. – Это же не пальма.

– Разве? – поинтересовался он с самым невинным видом.

– Это апельсиновое дерево.

Колин вскинул брови:

– Неужели?

Пенелопа сердито нахмурилась. По крайней мере попыталась. На Колина Бриджертона было трудно сердиться. Даже его мать однажды посетовала, что сделать ему выговор практически невозможно.

Он покаянно улыбался, говорил что-нибудь забавное, и вся злость пропадала.

– Ты пытаешься внушить мне чувство вины, – сказала Пенелопа.

– Каждый может спутать пальму с апельсиновым деревом.

Она едва удержалась, чтобы не закатить глаза.

– Ну да, если не обращать внимания на апельсины.

Он задумчиво пожевал нижнюю губу.

– Хм, апельсины на пальме – это, пожалуй, чересчур.

– Тебе не говорили, что ты ужасный лжец?

Колин выпрямился, одернул жилет и вскинул подбородок.

– Вообще-то я отличный лжец. Но в чем мне действительно нет равных, так это в умении принимать покаянный вид, будучи пойманным.

Ну что можно сказать в ответ на подобное признание? Тем более что никто не мог выглядеть более милым, чем Колин Бриджертон, стоявший перед ней со сцепленными за спиной руками, уставившись в потолок и сложив губы в трубочку в невинном посвистывании.

– Тебя в детстве когда-нибудь наказывали? – поинтересовалась Пенелопа, резко сменив тему.

Колин выпрямился, изобразив подчеркнутое внимание.

– Прошу прощения?

– Тебя наказывали, когда ты был маленьким? – повторила она. – Тебя вообще когда-нибудь наказывали?

С минуту Колин молча смотрел на нее, гадая, понимает ли она, о чем спрашивает. Наверное, нет.

– Э-э… – сказал он, не зная, что еще сказать.

Пенелопа испустила снисходительный вздох.

– Видимо, нет.

Будь он менее терпимым или будь рядом с ним кто-нибудь другой, а не Пенелопа Федерингтон – в которой, как он знал, не было ни крупицы злобы, – Колин мог бы обидеться. Но, будучи на редкость покладистым парнем и учитывая, что Пенелопа Федерингтон была верной подругой его сестры бог знает сколько лет, Колин, вместо того чтобы осадить ее ледяным взглядом (который, впрочем, ему никогда не удавался), улыбнулся и спросил:

– И что с того?

– Не подумай, что я критикую твоих родителей, – сказала она с выражением одновременно простодушным и лукавым. – Или хочу сказать, что тебя избаловали в детстве.

Он учтиво поклонился.

– Просто, – она подалась к нему, словно собиралась открыть большой секрет, – я думаю, что при желании ты мог бы выйти сухим из воды, даже совершив убийство.

Колин закашлялся – не потому что запершило в горле, скорее от изумления. Пенелопа не переставала поражать его. Она была такой забавной. Нет… удивительной. Так будет вернее. Немногие знали ее по-настоящему. Слишком застенчивая, чтобы поддерживать светскую беседу, она могла провести целый вечер на публике, отделываясь односложными репликами.

Но, находясь в обществе людей, с которыми она чувствовала себя непринужденно – а Колин полагал, что принадлежит к их числу, – она демонстрировала тонкий юмор, доброжелательное лукавство и проницательный ум.

Его не удивляло, что Пенелопа не привлекала серьезных искателей руки. Она не была красавицей, хотя при ближайшем рассмотрении оказалась более привлекательной, чем виделось ему прежде. В сиянии свечей ее темно-русые волосы отсвечивали красноватыми бликами. У нее были безупречная кожа и великолепный цвет лица – «персик со сливками», для достижения чего дамы щедро мазали свои лица кремами с содержанием мышьяка.

Однако привлекательность Пенелопы была не из тех, что бросаются в глаза. Да и застенчивость, делавшая ее порой косноязычной, не способствовала успеху в обществе.

О чем оставалось только сожалеть. Пенелопа могла бы стать для кого-нибудь хорошей женой.

– Так ты считаешь, – протянул Колин после небольшой паузы, – что мне следовало бы податься в преступники?

– Вовсе нет, – отозвалась она с лукавой улыбкой. – Просто ты способен убедить кого угодно в чем угодно. – И, внезапно посерьезнев, добавила: – Я завидую этому.

Колин удивил самого себя, протянув ей руку и предложив:

– Пенелопа Федерингтон, почему бы тебе не потанцевать со мной?

Впрочем, Пенелопа тоже удивила его, рассмеявшись в ответ:

– Очень мило с твоей стороны пригласить меня, но ты больше не обязан танцевать со мной.

Почему-то Колин почувствовал себя задетым.

– Что, к дьяволу, это значит?

Она пожала плечами.

– Я теперь официально причислена к старым девам. Так что больше незачем танцевать со мной только для того, чтобы я не чувствовала себя покинутой.

– Я вовсе не потому танцевал с тобой, – запротестовал Колин, хотя знал, что она точно угадала причину. Собственно, в половине случаев он вспоминал о том, что нужно пригласить Пенелопу, только получив от матери толчок в спину.

Она одарила его жалостливым взглядом, вызвав у него вспышку раздражения. Он никак не ожидал, что его станет жалеть Пенелопа Федерингтон.

– Если ты думаешь, – произнес он, горделиво выпрямившись, – что я позволю тебе уклониться от танца со мной, ты жестоко заблуждаешься.

– Ты не обязан танцевать со мной только для того, чтобы доказать, будто тебе этого хочется, – сказала она.