Э. Пишон в одной из своих работ по теории словообразования[29] назвал механизм, ведущий мысль от производящей основы к производному слову, démarrage psychologique (т. e. психологическое отделение, отправление). Действие этого устройства, согласно Э. Пиш—ону, позволяет нам создавать новые слова. Механизм, ведущий мысль от производного слова к производящей основе, Э. Пишон назвал amarrage psychologique (т. e. психологическое сцепление, присоединение). Действие этого аппарата мысли позволяет нам понимать слова, даже если мы никогда раньше их не слышали. Наблюдая за непродуктивными морфемами, мы замечаем, что механизм amarrage, т. е. ассоциирование слова с определенной структурной серией, еще функционирует, хотя, возможно, и на холостом ходу, а процесс démarrage оказывается уже замершим.
4. Остаточная выделимость компонентов слов
Выше говорилось об аффиксах, отличающихся друг от друга наличием или отсутствием активности, но входящих в определенные морфологические серии. Наряду с ними существуют также единичные элементы, значение которых не опирается на аналогию. Ср. такие русские слова, как попадья, сухомень, болтовня, молодежь, луковица, успех, cр. такие испанские слова, как terráqueo honesto, limítrofе, ranacuajo. Единичные компоненты обладают так называемой остаточной выделимостью в составе слова. Их граница oбусловлена границей соседнего элемента, а их семантическая нагрузка в современном языке определяется как разница в значении всего слова и другой его части. Она носит, следовательно, как бы вторичный характер. Вопрос о выделимости подобных элементов, неповторимых и единственных в свое роде, должен решаться только в плане изучения морфологии слова. Но так как он наиболее очевидно вскрывает разницу в исследовательских приемах, используемых при морфологическом членении слова и при синхронном изучении словообразования, остановимся на нем несколько более подробно.
Проблема остаточного значения неоднократно дискутировалась на страницах лингвистической литературы. Одни ученые полагали, что единичные компоненты могут быть выделены в составе слова. Другие возражали против этого, третьи считали, что это возможно только по отношению к аффиксам. Так, Л. Блумфилд утверждал, что единичные элементы (unique constituents), встречающиеся лишь в одной комбинации, являются языковой формой. Если составная единица кроме общей части содержит остаток, такой как cran– в cranberry, который не встречается ни в какой другой сложной форме, то этот остаток есть также языковая форма, это единичный компонент комплексной формы,[30] писал Л. Блумфилд. Точка зрения Л. Блумфилда повлияла на взгляды многих американских дескриптивистов, которые в большинстве случаев стремятся соблюдать принцип морфемной полноты слова (morphemic accountability).[31] Например, Дж. Гринберг, вводя для выделения морфем принцип «квадрата» (square), т. е. необходимого наличия в языке сочетаний типа АС: ВС:: АD: ВD (eating: walking:: eats: walks), сразу же оговаривается, что от этой нормы следует отступать, если речь идет о единичных элементах типа huckle– в huckleberry.[32] Иного мнения придерживается Д. Болинджер, считающий, что значимость элемента слова определяется свойственной ему свободой сочетаемости.[33] Он отрицает саму возможность существования в языке остаточного значения, устанавливаемого методом вычитания, методом выяснения семантической разности.
Г. О. Винокур[34] дифференцировал вопрос о неповторимых компонентах слова, по—разному решив его применительно к основе и аффиксу. Г. О. Винокур полагал, что аффикс может быть выделен в слове, даже будучи единственным в свое роде. В то же время производящая основа не может быть обособлена, если она не встречается в свободном виде. Действительно, семантика основы и значение аффиксов существенно различаются по своему характеру и объему. Однако эта разница не настолько велика и принципиальна, чтобы помешать суммированию этих величин в единой семантике слова.[35] Следовательно, это величины, которые могут быть приведены к одному знаменателю.
Вполне понятно, что выведенные методом вычитания значения будут лишь самыми общими. При этом содержание единичного аффикса существенно не отличается от значения обычного элемента словообразования. Например, функция суффикса в слове попадья близка к роли суффикса в словах ударница, поэтесса, курсантка и др. Функция суффикса в прилагательном terráqueo очень сходна с ролью суффиксов в таких словах как terreno, terreo, terrero. Напротив, семантика единственной в своем роде производящей основы оказывается весьма своеобразной, отличаясь от значения основы, имеющей самостоятельное употребление. Единичная основа не содержит мотивировки значения слова. Она непосредственно отсылает к предмету мысли. Содержание ее таково же, как содержание основы простого непроизводного слова. Именно это соображение, по—видимому, побудило Г. О. Винокура расчленить проблему остаточного значения части слова.
Единственные в своем роде элементы слова не относятся к системе словообразования. Однако, обладая языковой ценностью, они потенциально могут получить также продуктивность, поскольку любое семантическое соотношение в языке как бы всегда является первой частью пропорции, по аналогии с которой могут быть созданы другие, так же соотносимые, пары. Так, шуточный вопрос о том, как будет женский род от слова клоп, предполагает ответ клопадья, опирающийся на модель поп: попадья, в которую входит единичный суффикс. Точно так же могут обособиться и получить самостоятельное употребление единичные основы слов.[36] Английские глаголы to burgle, to butch, to enthuse, to frivol, to laze, to peeve выделены путем регрессивной деривации из слов burglar, butcher, enthusiasm, frivolous, lazy, peevish. Ср. также в испанском языке образование существительного asco 'отвращение' путем обратной деривации от прилагательного asqueroso 'отвратительный'. Слово leva 'сюртук' возникло в результате отпадения элемента – ita, понятого как уменьшительный суффикс, в слове levita. Эти примеры еще раз свидетельствуют о том, что языковое сознание связывает с единичными компонентами (основой и аффиксами) определенное значение.
Следует обратить внимание еще на одно обстоятельство, подтверждающее сделанный вывод. При соединении единичных для данного языка основ с суффиксами отглагольного словопроизводства, выражающими отношения, близкие к грамматическим, полученные слова оказываются весьма сходными по своей смысловой структуре с обычными девербальными производными. Например, combustible осознается так же, как quemable, производное от глагола quemar 'жечь', хотя глагола combustir в испанском языке не существует. В этой области нередко наблюдаются случаи обратного словообразования. Ср. legislar от legislador, ilar от ilación, reivindicar от reivindicatorio и др. При словопроизводстве, построенном на четких семантических отношениях единственные в своем роде основы получают определенную семантическую наполненность. Так, основа существительного secreción 'выделение', несомненно, осознается как глагольная, и в нее вкладывается значение 'выделять'. Основы прилагательных fragante 'благоуханный, ароматный', permeable 'промокаемый', compatible 'совместимый' также ощущаются как глагольные, и с ними ассоциируются определенные значения. Следовательно, когда производные слова лишены идиоматичности, наличие значения у аффиксального элемента позволяет связать с производящей основой языковое значение, имеющее весьма четкие контуры, даже если эта основа не встречается в других комбинациях.
Приведенные соображения свидетельствуют о том, что критерий и, следовательно, приемы выделения значимых элементов слова (морфем) являются иными, чем критерий и приемы выделения элементов, действующих в словообразовании.
Указанная разница в приемах проявляется не только тогда, когда речь идет о единичных компонентах слова. Ее не менее важно соблюдать при анализе слов, в которых аффиксальный элемент получает новое, необычное для данной модели значение. Последнее нередко возникает в результате семантического развития слова, его переосмысления. Так, например, суффикс —ón, соединяясь с названиями частей тела, указывает на посессивность, выделяя доминирующее свойство субъекта. Ср. narigón 'носатый', cabezón 'большеголовый', barrigón 'пузатый'. Такие, слова, как pelón и rabón, также, возможно, первоначально употреблялись в аналогичном смысле. Затем в них возобладало отрицательное значение, ставшее прямым и единственным. В настоящий момент pelón означает 'лысый, безволосый', a rabón – 'бесхвостый', 'куцый'. Значение слова pelón стало ассоциироваться с глаголом pelar 'ощипывать', 'выдирать волосы', которому было придано страдательное значение. Антонимическое же значение передается прилагательным cabelludo, синонимия суффиксов —ón и – udo сначала запутала деривации аугмента—тивов, а потом активность перешла к суффиксу – udo; ср. rabudo 'хвостатый'. Приведенный пример показывает запутанные и подвижные отношения между морфологическим и деривативным составом испанских слов.
Очевидно, что морфологическая ценность аффиксального элемента бывает либо равна его словообразовательной функции, либо превосходит ее, является более расчлененной, многогранной, богатой оттенками. Значение морфемы, однако, никогда не может оказаться уже, беднее, прямолинейней ее возможностей в словообразовании.
Выше говорилось, что изменение семантики целого может вести к преобразованию функции аффиксального элемента. В этом случае слова не выпадают из соответствующего лексического гнезда. Однако возможен другой случай, когда смысловое перерождение целого отражается именно на семантике корневого элемента, отрывая слово от лексической семьи; ср. galante, gallardo, despedir(se), proponer, prometer, proceder. Разложение таких слов на морфемы, по—видимому, остается допустимым, хотя производящая основа и проявляет тенденцию к поглощению аффикса.
Синхронное состояние словообразования не совпадает с морфемным составом имеющихся в языке слов. Однако различие между этими аспектами языка заключается не только в том, что они оперируют разным конкретным материалом. Оно, как представляется, имеет еще и другую сторону. Действующее в языке словообразование принадлежит к langue уже в силу своей системности, в то время как морфология основ слов относится скорее к области parole, поскольку мы говорили пока об изучении морфемного состава всех имеющихся в языке слов, включая все случайное, индивидуальное, частное.
5. Проблема продуктивности словообразовательных моделей
Выше речь шла о том, что критерием выделения словообразовательных типов, входящих в синхронную систему языка, является их продуктивность. Определение активности модели словообразования представляет трудности при составлении описательной грамматики языка.
Некоторые ученые cчитают проблему продуктивности практически неразрешимой. Так, один из видных представителей дескриптивизма – З. Хэррис писал: «Методы описательной лингвистики не могут выявить степень продуктивности элементов, поскольку последняя определяется разницей между нашим корпусом (который может охватывать весь современный язык) и неким будущим корпусом языка».[37] Все же, понимая кардинальное значение этого вопроса для воссоздания правильных пропорций в системе языка, З. Хэррис допускал использование с этой целью некоторых приемов дескриптивной лингвистики. Вот один из них. Если большое число элементов класса А вступает в сочетание c элементами класса X, то создается высокая степень вероятности аналогичного соединения других элементов этих двух классов. При наличии этого условия можно считать конструкцию продуктивной.[38] 3. Хэррис, как и другие представители его школы,[39] рассматривает продуктивность синтаксических и словообразовательных моделей в одном плане, используя в том и другом случае одинаковые приемы исследования. На самом деле специфика словообразования в его отношении к лексическому составу языка требует особого метода наблюдений. Продуктивность синтаксической конструкции большей частью бывает тождественна ее употребительности, так как она организуется в процессе речи. Активность словообразовательной модели не всегда совпадает с ее распространенностью, поскольку ранее созданные слова продолжают жить и употребляться в языке. Они могут в определенный момент преобладать над моделью, получившей активность, но еще не создавшей многочисленного лексического ряда. Поэтому в области словообразования нельзя прямолинейно отождествлять степень распространения конструкции с ее жизнеспособностью.
Другие ученые, занимающиеся также вопросами синхронии, подчеркивают, что описание современного словообразования не может быть верным без учета продуктивности деривативных оппозиций. Это главный признак, позволяющий дифференцировать живые и омертвевшие части языкового организма.[40] «Может быть, полезно перечислить непродуктивные типы соотношений, – пишет Х. Марчанд, – но по сути дела они не больше характеризуют структурную систему деривации, чем, скажем, римские бани, выстроенные в наш век по приказу миллионера, характеризуют банные заведения какой—либо страны».[41] Признавая необходимость выявления активных моделей современного языка, Х. Марчанд рекомендует использовать для этого некоторые данные диахронии.[42]
Более подробно разбираются приемы выделения активных элементов языка в большом исследовании К. Пайка,[43] ученика и последователя Сэпира. К. Пайк выдвигает следующие признаки продуктивности морфемы и граммемы (ниже приводятся только тесты, относящиеся к категориям словообразования). Можно считать аффикс активным, если его комбинация с основой возникла в недавнее время. Однако, оговаривается К. Пайк, этот критерий лишен точности. Не ясно, например, довольно ли одного неологизма, для того, чтобы признать морфему продуктивной. Не всегда можно также сразу определить, является ли новое слово общепринятым или индивидуальным. Этот тест заключается в сопоставлении разных языковых состояний и лежит, следовательно, в плане диахронии. Следующим условием активности является наличие у морфемы значения или структурной функции. Этот признак может быть выяснен двумя способами. Первый из них заключается в косвенном опросе информантов. Второй – в наблюдении над участием морфемы в словообразовании. Если морфема вносит в общую семантику слов одно и то же значение, можно полагать, что она обладает регулярной смысловой нагрузкой. Если один из предложенных тестов дает положительный результат, а другой – отрицательный, морфему следует считать полуактивной.
Активными признаются также те морфемы, значение или функция которых может быть выяснена только в ответ на прямой вопрос информанту. В этом случае, как и во многих других, К. Пайк отходит от методики дескриптивистов. Последние считали нецелесообразным спрашивать информантов о значении морфем. Носитель языка легко может дать ложный ответ, сообщив, например, что пассивная морфема cran– в cranberry 'клюква' означает 'красный'.[44] Активными, согласно К. Пайку, являются также морфемы, на границе которых возможна пауза либо интонационный перебой, отсутствующий на рубеже пассивных морфов. Ср. recover 'вернуть, получить обратно' и re'cover 'вновь покрыть'. Во втором слове префикс несет второстепенное ударение, которого нет в первом глаголе. Морфема признается активной, если она легко выделима в потоке речи и имеет четкие границы.