З.: Я говорю в повестях, пожалуй.
П.: Ну вот. Все вещи в его вот этих ранних «Петербургских повестях», прежде чем они появились у Гоголя, появились в этой низовой литературе. Гоголь что внес? Он их синтезировал, эти мотивы, ну и, конечно, внес свою гениальность. Мотив бедного чиновника? Был, был, был. Причем в отличие от гоголевских повестей эта низовая литература бедного ничтожного чиновника рассматривала как комическую фигуру, над которой Бог позволил издеваться. Месть бедняка, который раздевал на улицах богачей? Было, было. Ну, и так вот перебирать можно… Всё, что есть у Гоголя, врассыпную было в этих произведениях, которые не удостоились литературной памяти.
Следовательно, как рождается новое течение? Вначале оно заявлено не в публицистике: «Напишем произведение в защиту бедного чиновника!», «Напишем гуманитарные повести!», – а вначале оно возникает в самом литературном ряду, но возникает врозь, врассыпную, без высокой литературной славы, а потом приходит гениальный автор, и он поднимает то, что уже есть в традиции. Ну, это идея опоязовская – что литература развивается сама по себе, из себя, для себя, не под влиянием публицистов-идеологов, а под влиянием внутреннего самодвижения. Вообще идея совершенно безумная, что какие-то башибузуки написали произведение, не удостоившееся бессмертной славы, но эти произведения служили зародышем величайших литературных достижений. Очень мне понравилось, что литература сама-король, сама-царь, сама развивается.
Примечания
1
Имеется в виду книга: Ф. Д. Ашнин, В. М. Алпатов. «Дело славистов» 30-е годы. М.: Наследие, 1994.
2
Точное название «Русский язык и советское общество». М., 1968.