Земля королевы Мод - Екатерина Мурашова 4 стр.

– Да уж, утешил… – согласилась я.

– Отчего так? – спросил участковый. – Вы, как интеллихенция, объяснить можете?

– Вряд ли, – я пожала плечами. – У вас семья есть?

– Да, конечно, – кивнул милиционер. – Без году тридцать лет с супругой прожили, двух дочерей вырастили, замуж выдали…

– Проблемы были?

– Ну еще бы! Три раза на развод подавали. Вы не подумайте: все я виною, работа моя проклятая, да… еще там всякое… А потом, как перебесились, так и другое подкатило… Вот помню, как младшая в возраст вошла…

– Ну, а вот теперь… Теперь, когда на эти семьи рекламные смотрите, ну, которые порошки там всякие и пасты зубные, как вам?

– Да наплевать! – энергически сообщил участковый и, подумав, добавил. – Впрочем, когда, бывает, и замутит… Врут ведь все! Были такие, если помните, целлулоидные пупсы…

– Вот! – обрадовалась я. – Вы сами все и сказали… Целлулоидная жизнь и жизнь обыкновенная. Молодежь-то наша росла в этом, не всегда может разобраться. Кто-то и подумать решится, что целлулоидная жизнь – настоящая и есть… Но, если можете, как же все случилось-то? Кто Федора нашел?

– Да пацаны какие-то. Полезли в подвал и… Сколько дней-то прошло, как он пропал?

– Сегодня четвертый… Мы уж понимали все… Хотя и не хотелось верить… А у Зои в милиции все заявление не хотели принимать…

– Да знаю я!

* * *

Уходя, молодой милиционер-«эсэсовец» еще раз постучался в мою комнату.

– Заходите, – пригласила я.

– Я еще спросить хотел, – треугольно улыбнулся он. – Не по убийству. Как вы все-таки догадались про овчарок?

Я напустила на себя мрачный и пронзительный вид, глянула исподлобья:

– Вам надо из милиции уходить! Сейчас, пока возможность есть!

– Откуда вы знаете? – от улыбки не осталось и следа. Страха и злости тоже не было. Удивление, может быть, заинтригованность.

– Звезды так сложились. Вам другая работа нужна.

– Да я и сам чувствую, – неожиданно признался милиционер. – Вроде бы и хотел в милиции служить, а теперь… Меня вот в… в другое место, в аналитический отдел зовут, это, по звездам – как?

– Если от людей подальше, а к схемам поближе, то – отлично! – быстро сориентировалась я.

– Я и сам… но… откуда вы… Вы ж меня первый раз в жизни видите…

– Я – потомственная колдунья, – не моргнув глазом, заявила я. – В семнадцатом поколении. Фамилия моя Аполлонская. Помните, вы же протокол опроса заполняли? Так вот мою прапрапра– и прочее бабку еще при царе Алексее за колдовство клеймили и на каторгу сослали. Не слыхали про эту историю? – милиционер ошеломленно помотал головой. Я, между тем, вспоминала, был ли в российской истории царь Алексей. Царевич точно был, а вот – царь? – Но колдовской талант на каторге не сгноишь! Все по наследству потомкам досталось. То есть – мне, – я значительно подняла палец и мотнула головой, давая понять, что аудиенция окончена.

* * *

Когда я была школьницей, сбоку на стене, над моим столом, за которым я готовила уроки, висела политическая карта мира. Я любила ее рассматривать. Огромный розовый Советский Союз вызывал законную гордость: знай наших! Маленькая, пестрая Европа – удивление: надо же, такой небольшой кусочек земли, а сколько там всего напридумывали! Все остальные многочисленные страны рождали какое-то странное тянущее чувство: где-то там прячутся удивительные и невозможно прекрасные вещи, но я никогда этого не увижу…

Карта висела над столом таким образом, что, когда я поворачивала к ней голову, взгляд мой всегда и прежде всего упирался в Антарктиду, в черную полукруглую надпись вдоль ее западного берега: «Земля королевы Мод».

Эта надпись тревожила меня своей почти иррациональной экзотичностью: что за королева? Почему – Мод? Кто и когда назвал ее именем ледяную пустыню?

Перед моим слегка затуманенным взором по очереди вставали плавучие ледяные горы, хищные утесы, бородатые люди, обледеневшие паруса, зловеще звенящие на ветру, переливчатые сполохи полярного сияния… Бальные залы, кринолины, бриллиантовая диадема, детское, холодное лицо, трещинки на нем, как на старых полотнах в Русском музее… Взгляд в никуда… Деловитые пингвины, похожие на взвод вышколенных официантов, по очереди соскальзывают в дымящиеся черные волны…

Классе в седьмом я справилась о королеве со странным именем в школе, сначала у учительницы географии, потом – истории. Обе одинаково отмахнулись от меня: о королеве Мод они не знали ровным счетом ничего, и не хотели, чтобы я отвлекала их по пустякам.

В районной детской библиотеке пожилая тетенька искренне хотела мне помочь, но не сумела разыскать ничего подходящего в подвластных ей фондах.

В Публичку меня не пускали без паспорта. Когда я объяснила свою проблему, мне посоветовали сходить в Библиотеку Академии Наук с кем-нибудь из родителей. Там скорее и полнее разыщутся интересующие меня сведения.

«Мама, – попросила я. – Ты не могла бы после работы зайти и записаться в Библиотеку Академии Наук? Я узнавала, они по понедельникам работают до семи часов, ты успеешь.»

– Зачем это мне? – удивилась мама.

– Мне нужно узнать про королеву Мод, – честно объяснила я.

– С ума сойти, Анжелика! – вздохнула мама. – Только мне и дела после работы! Ну почему бы тебе, как всем детям, во дворе не поиграть? Да и полы неделю не мыты. Мы, между прочим, в твоем возрасте уже мальчиками интересовались, а не этими… полярными королевами…

Я ничего не ответила, но подумала, что мама, кажется, не очень последовательна в своих пожеланиях…

Из холодного вестибюля куда-то вверх уходила широкая лестница. Вкусно, как обедом, пахло старинными книгами. Бородатый дяденька в толстых очках был третьим, к кому я обратилась. Предыдущие двое вежливо отказали.

– Заказ будет готов только через два часа, – сказал он. – Если ты согласна ждать, то…

– Я буду ждать здесь! – сказала я и для верности указала пальцем.

– Ну зачем тебе два часа стоять, – примирительно сказал дяденька. – Вон там, под лестницей, есть стулья, ты можешь посидеть.

– А меня не выгонят?

– Запомни, девочка: из библиотеки Академии Наук не выгоняют желающих знать, – наставительно сказал дяденька.

От его слов у меня на глаза почему-то навернулись слезы. Я привычно запрокинула голову и загнала их обратно. Большие девочки не плачут – это я давно усвоила.

Ждать пришлось почти три часа. Я уже начала думать, что дяденька забыл обо мне, но вот – он спустился торопливо, и сразу же положил руку мне на плечо, заглянул в глаза.

– Понимаешь, девочка, на русском языке я как-то ничего не нашел. Наверное, есть где-нибудь, но я не мог сообразить. Это все-таки не моя специальность. Поэтому долго. Вот – из английского географического журнала, я перевел и записал тебе на листке. Возьми.

– Спасибо большое, – сказала я, взяла листок и вышла из библиотеки, потянув на себя тяжелую, резную, деревянную дверь.

Он смотрел мне вслед. Я чувствовала себя так, как будто бы должна была сказать или сделать что-то еще, но ни тогда, ни потом не могла сообразить – что именно. У каждого, наверное, бывали в жизни такие мгновения… Спустя много лет мне однажды пришло в голову, что я должна была спросить его имя и назвать ему – мое собственное.

Листок, на две трети заполненный крупным, летящим почерком, я прочла еще в трамвае, когда ехала от библиотеки к станции метро Василеостровская.

Потом в квартире переклеили обои, а карта обтрепалась по нижнему краю и отправилась на антресоли, где мама хранила вещи, которые «может быть, когда-нибудь пригодятся».

И о Земле королевы Мод я снова вспомнила только много лет спустя.

– Я знаю, папашу вовсе не алкаши убили, – сказал Кирилл, сумрачно сверкая глазами в полутьме коридора. – Только менты всамделишнего убийцу все равно искать не станут…

– Почему же? – спросила я.

– А на что им? – Кирилл пожал плечами. – Тот так и сказал: сдох, всем легче…

– Ты не так понял, – попыталась объяснить я. – Это он просто так неуклюже утешить пытался. Глупо, конечно…

– Нет! – мальчишка упрямо помотал головой. – Он взаправду говорил…

– А почему же ты думаешь, что версия милиции – неправильная? – я попробовала сменить тему.

Кирилл испытующе взглянул на меня, потом на ряды дешевых детективов на дощатых, не струганных полках.

– Вы чего, все это прочли, что ли? – вопросом на вопрос ответил он.

– Ну… скажем так – просмотрела, – уклончиво сказала я.

Врать мне не хотелось, но и спугнуть мальчишку – тоже. Кирилл крайне редко откровенничал со взрослыми. Да что там редко – никогда. Что же теперь? Конечно, смерть отца, каким бы он ни был, – потрясение для любого подростка. Может быть, ему просто хочется поговорить об этом? С кем-нибудь, кто не станет жалеть и причитать? (зная меня, он мог быть стопроцентно уверен в обоих пунктах). Почти автоматически во мне проснулся специалист.

– Если ты хочешь что-то сказать, я тебя выслушаю и отнесусь к этому серьезно. Обещаю, – сказала я, допустив в интонацию лишь самую малость внушения. – Давай зайдем ко мне в комнату.

Кирилл пожевал еще пухлую нижнюю губу, обжег меня еще одним недобрым взглядом и решился.

– Ладно, пойдем.

Я распахнула дверь. Подросток вошел первым.

Прямо у входа он споткнулся о Хлопси (а может быть, это была Топси). Зверюшка истошно завизжала. Кирилл нагнулся, не глядя взял ее на руки и стал сильно пощипывать жирный загривок. Визг сразу прекратился, сменившись довольным пофыркиванием.

Я оглядела пол, но, кроме объекта на руках у Кирилла, никого не обнаружила. Клетка у окна, разумеется, была пуста.

– Попрятались, сволочи, – вздохнула я.

* * *

Вообще-то я равнодушна к детям и животным. Это качество в моей собственной системе ценностей обозначает категорическую недоразвитость и неполноценность человеческого экземпляра. Впрочем, до действий по этому поводу у меня никогда не доходило, так как законы природы и их требования – это, пожалуй, единственное, что я действительно уважаю. Как я уже упоминала, у меня есть взрослая дочь. А у окна, в большой и неистребимо вонючей клетке живут четыре морские свинки. Я их, разумеется, не люблю, но прилежно за ними ухаживаю, кормлю, рву свежую травку на витамины и слежу, чтобы у них всегда была чистая вода, хотя, кажется, хомяки и морские свинки в последнем не нуждаются, если едят достаточно сочную пищу. Но я не знаю наверняка и потому регулярно, с брезгливой гримасой на физиономии прочищаю поилку. Свинки, разумеется, завелись в комнате не по моей воле. Одна девочка три года назад умолила меня взять ее морскую свинку всего на две недели, пока она едет в отпуск на море. Прямые наезды на меня не действуют абсолютно, но вот если начать меня убеждать, что это необходимо, и только я могу помочь… Обычно я в конце концов соглашаюсь.

Девочку я больше никогда не видела, а подозрительно толстая, бело-рыжая свинья в положенный срок разродилась четырьмя маленькими уродливыми свинками. Один из детенышей к вечеру сдох, а три других выросли и превратились в точную копию мамаши. Я их не слишком-то различаю, хотя и дала из приличия имена. Свинок зовут Топси, Мопси, Хлопси и Флопси. Все они невероятно глупы, и имен своих, конечно же, не знают. Впрочем, Флопси (если я не ошибаюсь) кажется посмышленее остальных и где-то года за полтора научилась носом отодвигать задвижку в клетке, если я не запираю ее до самого упора. Увидев открытую Флопси дверцу, свинки расходятся по углам и там затаиваются. Вечером, обнаружив пропажу, я шарю под диваном и прочей мебелью шваброй и где-нибудь непременно натыкаюсь на испуганное пофыркиванье. Три свинки, будучи схваченными, висят покорно, как пыльная ветошь (грязи у меня в углах столько, что свинок после каждого похода приходится полоскать в тазу), а Флопси лягается короткими ножками и пытается укусить меня за руку. Понятно, что Флопси нравится мне больше других.

Единственная видовая информация, которой я располагала на момент заведения своих домашних животных, относилась еще к той поре, когда я работала в научно-исследовательском институте. Там бытовала такая сексистская загадка: «Угадай, что общего между морской свинкой и женщиной ученым?» Правильный ответ: «Морская свинка по сути и не „морская“, и не „свинка“. А женщина-ученый – и не ученый, и не женщина».

О прочих привычках своих постояльцев я не осведомлена, и даже не знаю, кто они по полу. Формальная логика подсказывает, что все – самки, иначе количество свинок в нашей квартире возрастало бы в геометрической прогрессии. Возможно, у морских свинок действует та же, что и у людей, закономерность: самцы менее живучи, и единственный представитель «сильного» пола в свинячьем семействе сдох сразу после рождения.

* * *

Топси (Мопси, Хлопси) на руках Кирилла закатила глаза и приобрела вид еще более идиотский, чем обычно. Приблизительно такой вид почему-то имеют дамы в годах, появляющиеся «в обществе» с молодым кавалером.

– Колян сказал, что за два дня до того папаша с каким-то хмырем базарил, который на «мерсе» приехал.

– Но, может быть, хмырь просто дорогу спрашивал, или номер дома? – предположила я, решив пока не вдаваться в подробности и уточнения. Представить себе, что у Федора могли быть какие-то дела с владельцем «мерседеса» я не могла категорически.

– Да! Как же! Он сказал, они как бы не час беседовали, Колян, пока ждал, всю водяру вылакал, папаша его потом сам чуть не убил…

– А что же, Федор потом пересказал Коляну содержание разговора? – спросила я.

– Нет! В том-то и дело! – торжествующе воскликнул Кирилл. – Колян и сейчас обижается, мол, рассказал бы мне, может, ничего дальше и не было бы. Он спрашивал его, конечно. А папаша уперся: секрет фирмы, говорит, и ухмыляется так паскудно…

– Зачем это тебе? – спросила я.

Кирилл бросил на меня быстрый взгляд, шевельнул губами и не ответил. Однако, я поняла. Пареньку очень хотелось, чтобы если не в жизни, то хотя бы в смерти отца было что-то значительное, превышающее масштаб квартальной рюмочной.

– Хорошо, – сказала я. – Сведи меня с Коляном. Но как хочешь: сделай так, чтобы он был хотя бы относительно трезвым.

Кирилл кивнул, встал, опустил Хлопси в кресло и вышел, ничего более не сказав. Я не обиделась, так как давно привыкла к тому, что говорить «спасибо» и вообще благодарить Кирилл, по-видимому, просто не умеет. Так же, как и приблизительно половина лиговских детей. Порою мне даже кажется, что проще было бы научить их выражать свои эмоции по-собачьи: кусаться или лизать руки – в зависимости от обстоятельств. Скорее всего это не так, просто я, как уже упоминалось, не люблю ни детей, ни животных.

* * *

Иногда мне кажется, что на Лиговке всегда – поздняя осень. Впрочем, нет. Еще бывает середина жаркого пыльного лета. Все прочие времена года здесь куда-то деваются. Местный феномен. Флуктуация. В фантастике шестидесятых описывали что-то подобное.

Многие говорили и писали об акварельности ленинградских и петербургских пейзажей. Я и сама знаю в городе такие места. Лиговка нацарапана на закопченном стекле. Или написана углем на картоне.

Матово-желтое солнце на сером небе. Пейзаж несвежего яйца. Снег падает изредка и исчезает неизвестно куда, как гуманитарная помощь. Когда приходишь из ближайшего магазина домой, хочется выпить водки или почиститься щеткой. Хотя твердо известно, что это не поможет. Лиговка живет внутри. Излечиться от нее также трудно, как от гепатита.