Чудачка Трошкина украсила ее подобием косматого веника из какой-то полузасушенной растительности. Возможно, в Алкином понимании это был наш кубанский аналог тех нарядных еловых венков, которые американцы вывешивают на дверях своих домов в знак гостеприимства. С моей точки зрения, за декоративное украшение растрепанный сноп тощих колосков не канал, а в качестве приглашения заглянуть на огонек мог заинтересовать только очень голодное жвачное животное.
Высоко подняв брови, я критически разглядывала эту жалкую помесь гербария и икебаны и вдруг заметила, что из квартиры валит сизый дым!
Растяпа Алка только на прошлой неделе потеряла последний ключ от своего жилища и вынуждена была поставить новый замок. На месте старого, который пришлось грубо выбить, все еще зияла дырка. Именно из нее шел дым, показавшийся мне нестерпимо вонючим.
Я мгновенно придумала этому вполне правдоподобное объяснение. Видимо, Трошкина дошла в своем новом увлечении природничеством до полного угара – во всех смыслах! Запалила в комнате пасторальный костерчик, поджарила на палочке пару лесных сыроежек в дополнение к основному блюду из брюквы с проростками, а потом сожрала свои галлюциногенные грибочки и отключилась, не затушив дымящий очаг на паркете!
Я толкнула дверь, но она была закрыта. Вышибать двери, даже самые обыкновенные, деревянные, я не умею, поэтому и пробовать не стала. В моем представлении ловко пробивать заградительные сооружения собственными крепкими плечами, ногами и головами должны физически сильные мужчины героических профессий – в диапазоне от слесаря-сантехника до представителя вооруженных сил. Разумеется, я не могла забыть, что один такой боец невидимого фронта живет прямо надо мной, и побежала за помощью к Денису Кулебякину.
Дверь распахнулась даже раньше, чем затихла трель звонка, потому что Денис и Барклай как раз вышли в прихожую, собираясь на прогулку.
– Скорее! Там Трошкина загибается! – выкрикнула я в лицо своему любимому менту.
От волнения я изъяснялась невнятно, но умница Денис не стал уточнять, где и как именно загибается Трошкина. Как настоящий герой, он без расспросов и раздумий бросился на помощь! Так же героически проявил себя и бассет. Оба полетели соколами!
К сожалению, мой собственный полет был лишен всяческой красоты, хотя я тоже не задержалась с разворотом. Но Денис ринулся вперед, обходя меня справа, а Барклай рванул слева, и соединявший пса и хозяина прочный кожаный поводок подсек меня под колени!
Стартовала я так резко, что в нашем спонтанном спринтерском забеге по трем условным дорожкам один лестничный марш, безусловно, лидировала, но на первом же повороте Денис и Барклай меня обошли. Когда, стерев животом пыль с дюжины ступенек, я затормозила на площадке между восьмым и седьмым этажом, парни уже приближались к пятому. Замешкавшись, первый – неудачный – наскок Дениса на Алкину дверь я пропустила, но зато второй дубль увидеть успела и даже залюбовалась, как слаженно и результативно действовали Денис и Барклай!
Мой милый с разбегу бухнул в дверь ногой. Дерево затрещало, Денис мужественно выматерился, схватился за колено и подался в сторону. Благодаря этому бассет получил беспрепятственный доступ к перекосившейся преграде и успешно завершил штурм, поднявшись на задние лапы и толкнув дверь передними.
– Апчхи! – оглушительно чихнул Денис.
– Что она там запалила, идиотина? Пластиковые стаканчики из-под мороженого? – озадаченно бормотала я, медля нырять в клубы густого сладковатого дыма с отчетливым привкусом ванили.
– О, черт! – громко вскричал Денис, которого я потеряла из виду сразу, как только он вошел в квартиру.
Зато я заметила белый конверт, который раньше, наверное, торчал в двери, а теперь валялся на полу. Я машинально подобрала его и повертела в руках: обычный конверт, чистый, без всяких надписей и почтовых отметок.
Тут Барклай, скуля, как щенок, выбежал из задымленной квартиры на лестницу и уселся на цементный пол, елозя лапой по морде. Выглядело это так, будто пес плакал и вытирал слезы. Я испугалась, что с Трошкиной случилось нечто такое страшное, чего не смогла вынести даже тренированная милицейская собака. Может, Алка наложила на себя руки? Вот и конверт какой-то подозрительный нашелся, не иначе с последним «прости»!
В тревоге за судьбу подружки я ворвалась в дымное облако, как реактивный самолет в грозовую тучу.
Конечно, я не хотела наступить на Алку! Я ведь знать не знала, что она лежит на полу задымленной комнаты, сложив ручки на груди и тихо улыбаясь, как великомученица, радующаяся своему долгожданному переходу в мир иной! А под Алкиными руками на ее чахлой груди багровело некрасивое пятно, похожее на красную звезду с кривыми, как пиявки, лучами.
Если бы я созерцала эту сцену дольше, чем долю секунды, то могла бы здорово испугаться! Впрочем, я и так испугалась, когда придавленная моими ногами Трошкина неожиданно широко распахнула глаза заорала:
– Мама! – и сначала села так резко, словно в пояснице у нее был шарнир, а потом задом наперед с умопомрачительной скоростью уползла в угол и спряталась там за занавеской.
– Мама! – эхом повторила я, хватаясь за сердце.
Кровавая клякса на груди у Трошкиной живо напомнила мне недавние внутрисемейные разговоры об убийстве с помощью подручных предметов из осиновой древесины. Вдобавок, у подружки было круглое красное пятно на лбу, имевшее такой вид, будто Трошкиной между бровей всадили пулю. Впрочем, с такой трактовкой оригинального макияжа никак не вязалась живость, проявленная Алкой при отступлении за шторы. Разве что Трошкина была зомби, нехарактерно пугливым для нормального живого мертвеца.
– Мать вашу, девки! – выругался Денис.
Он помахал руками, разгоняя дым, и, убедившись в тщетности своей попытки, широко шагнул к окну. Прячущаяся за гардинами Трошкина завизжала, как макака, и задергалась, обрывая занавеску с крючков.
– Да цыц ты, поджигательница! – прикрикнул на нее Денис и настежь распахнул окно.
Образовавшийся сквозняк быстро вытянул из комнаты дымное облако. Из прихожей, цокая по паркету когтями, прибежал любопытный Барклай.
– Трошкина, признавайся, ты чем тут занималась?! – не скрывая возмущения, закричала я.
Алка высунула из-за шторы бледную физиономию, поморгала, вынула из ушей наушники плеера и произнесла:
– А?
Вид при этом у нее был совершенно дебильный.
– Алка, – мягко, как самой настоящей сумасшедшей, сказала я. – Что у тебя сгорело?
– Предохранители! – пробурчал Денис, выразительно покрутив пальцем у виска.
– Да нет же! Какие предохранители? Это вот! – возразила Алка, жестом указав на низкий стеллаж.
На его верхней полке в ряд стояли три разномастные вазы, две стеклянные банки и одна жестяная лейка самого допотопного вида – помятая и без рассекателя на носике, из которого продолжал валить дым.
– Мечта пчеловода! – сказал Денис, взглянув на эту лейку.
А я засмотрелась на пол-литровые банки, наполненные какими-то лысыми черными черенками, густо засыпанными пеплом.
– Это ароматические палочки, – пояснила Трошкина, вылезая из-за занавесок и быстро обретая былой апломб. – Довольно много ароматических палочек… А вы, вообще, как вошли-то? Я вроде заперла дверь!
Из дальнейшего сумбурного разговора, густо пересыпанного нестрашными ругательствами, выяснилось, что правоверная природница Алка решила устроить себе сеанс медитации, для чего воскурила благовония в количестве, превышающем все нормы пожаробезопасности, надела майку с изображением солнца мира, намалевала себе на лбу третий глаз и улеглась на пол с плеером – слушать звуки живой природы. Так что мы совершенно зря приняли ее за представителя природы мертвой и также напрасно выбили дверь, отдавили Алке руку и наследили на паркете, который специально был начищен до зеркального блеска ради пущего удовольствия при лежке на полу!
– Ладно, Алка, не ной: я поставлю тебе новый замок, – со вздохом пообещал Денис.
– А я возьму себе ключ от него, чтобы не ломать дверь всякий раз, когда ты будешь сливаться в экстазе с мирозданием! – добавила я. – Правда, Трошкина! Нельзя же быть такой дурой!
– Кто бы говорил! – проворчала Алка, которой прерванный сеанс медитации не добавил благодушия.
Денис хмыкнул, крепко взял меня за локоть и сказал:
– Дорогая, пойдем-ка прогуляемся!
– Подышим свежим воздухом! – кивнула я, демонстративно помахав перед лицом ладошкой и сморщив нос.
– И новый замок купить не забудьте! – крикнула нам вдогонку Трошкина.
На лестнице я произнесла:
– Ах, мне нужно переодеться! – и попыталась удрать, но у милого была стальная хватка – я прямо посочувствовала правонарушителям! И с завистью посмотрела на спущенного с поводка бассета.
– Давай-ка побеседуем! – не обращая внимания на мое трепыхание, сказал Денис.
Я скисла: он тянул меня к той самой укромной виноградной беседке, которая была моей целью четверть часа назад. Уединяться там с Денисом мне совсем не хотелось: я обоснованно предвидела, что позабытый-позаброшенный жених начнет выяснять отношения – не исключено, что в жесткой профессиональной манере!
Мечтая уклониться от допроса с пристрастием, я затравленно оглядела двор и увидела над детской песочницей белое облако, неприятно похожее на ядерный гриб: кто-то из заботливых родителей затенил песочницу простыней, набросив ее на остов давно развалившегося навеса. Позыв шмыгнуть под сень ядерной поганки был сильным, но бесперспективным. Однако одновременно с простынной палаткой в поле моего зрения попала морда припаркованной вблизи песочницы синей «Ауди». Я узнала личный автомобиль Дениса и моментально придумала, как избежать неприятного разговора.
– Придумал тоже! Там Алка сидит за разбитой дверью, а мы будем на лавочках рассиживаться, языками чесать! – укорила я милого. – Надо сначала новый замок Трошкиной купить, пока магазины не закрылись!
– Заботливая! – Денис насмешливо хмыкнул, но направление движения изменил.
Убедившись, что мы направляемся к «Ауди», я облегченно вздохнула: в ближайшее время разборки мне не грозили, Денис очень ответственно относится к процессу вождения автомобиля и никогда не ведет важных разговоров за рулем.
– Кстати, когда я увидел твою подружку с отметиной на лбу и в окровавленной майке, то подумал, что это ты ее пришила! – любезным тоном сообщил Денис, сопровождая меня к машине.
– С чего это?! – изумилась я.
– А ты на себя посмотри!
Я добросовестно попыталась представить, как выгляжу со стороны, и неохотно признала, что Денис в чем-то прав. У меня была наружность асоциальной личности! Брюхо серое, грязное, как у рыбины, которую садистски долго тянули по речному берегу на леске спиннинга. Половины пуговиц на жакете не хватало, полы кое-как удерживали вместе только две крайние застежки, в промежутке между которыми образовалась некрасивая дыра – словно разрез в брюхе той же самой рыбины, только уже выпотрошенной. Довершали картину в высшей степени подозрительные кроваво-красные пятна на юбке.
– Может, не стоит тебе сейчас никуда ехать? В таком-то виде? – вкрадчиво спросил Денис, и я догадалась, что он тоже пытается помаленьку интриговать, добиваясь возможности тет-а-тет провести со мной воспитательную беседу с пристрастием.
– Ничего, поехали, просто не буду выходить из машины! – я быстро нашлась с ответом.
Тут уж Денису ничего не оставалось, как свистнуть Барклая и усадить нас в машину.
– Дверцей не хлопай! – немного сердито сказал мне милый.
После этой инструкции мы оба надолго замолчали: «Ауди» выкатилась со двора.
Пятрас Арвидович Спринжунас был плодом страстной любви анекдотически горячего литовского парня и уроженки Воронежской губернии. Гибрид оказался вполне жизнеспособным, но красотой не блистал. Волосы, брови и ресницы у Пятраса были соломенного цвета. Они росли на соответствующих местах мелкими пучками и выглядели так, словно их, как рассаду, заботливо пересадили на Пятраса с зубных щеток из свиной щетины. Как органичное дополнение общему свинству смотрелся и нос, до того похожий на круглую электрическую розетку, что подросший Пятрас не решался подолгу задерживаться в магазинах электротоваров и бытовой техники.
Некомфортное для кубанской артикуляции имя ласковая маменька переделала в Петрушу, а в школьные годы Пятрас получил пару прозвищ – Пятак и Пятачок. Причем первый вариант Пятрас-Петруша скрепя сердце терпел, потому что оно ассоциировалось с денежкой, а второй на дух не переносил, считая обидным поросячьим именем.
Когда маленький Пятачок вырос, законов природы он не опроверг и превратился в грузного розового хряка с волосатыми ушами и курносым пятачком, зажатым между тугими щеками. Девушки Пятака не любили, друзьями он не обзавелся, с родителями общался редко и вообще не особенно симпатизировал людям. Ему очень нравилось, когда по телевизору сообщали о катастрофах с массовыми жертвами.
Отчетливая склонность к мизантропии не позволила Пятаку выбрать общественно полезную профессию. По правде говоря, наиболее приятной ему казалась работа тюремного надзирателя, но соответствующей вакансии в нужный момент не нашлось, поэтому сразу после окончания школы Пятак устроился работать швейцаром в гостиницу «Казбек». В отеле было не так интересно, как на живодерне, куда Пятачок подростком втихаря таскал соседскую четвероногую живность, но зато страж гостиничных врат имел определенную власть над людьми. Пятак с откровенным злорадством шугал постояльцев за нарушение гостиничного режима, а также «держал и не пущал» дальше крыльца посторонний народ.
Радикальную перемену в размеренной жизни Пятака произвел капитальный евроремонт, из-за которого отель закрылся на три месяца. Вернувшись из затяжного отпуска, швейцар обнаружил, что его должность из штатного расписания вычеркнули напрочь. Новые раздвижные двери с фотоэлементами сильно упростили процесс впуска-выпуска граждан, сделав абсолютно ненужным присутствие в вестибюле живого цербера. Так Пятак потерял работу, а заодно и последние иллюзии. Отныне у него не было никаких сомнений в том, что современное человечество Пятраса Спринжунаса ненавидит, и Пятрас готов был ответить человечеству тем же. Поразмыслив, он решил срочно переквалифицироваться в киллеры.
Представить себя заинтересованной публике в новом качестве Пятак решил через Интернет. Присвоив себе красивое имя «М-р Реллик», которое при прочтении наоборот легко превращалось в «киллер», Пятрас разместил в сети простое и понятное объявление: «Опытный специалист принимает заказы по городу и краю. Быстро, качественно, недорого. Оптовикам скидки. Предоплата пятьдесят процентов».
Пятак сознательно ограничил географию своей новой деятельности городом и краем. Он полагал, что хороший киллер должен легко ориентироваться на местности, следовательно, местность эта должна быть ему знакома как свои пять пальцев. Пятак уверенно чувствовал себя только в родном городе и его ближних пределах: прежде он мало путешествовал, к тому же страдал топографическим идиотизмом. То есть заплутать в трех соснах он не мог, но заблудиться на незнакомой улице – запросто. Это, конечно, не красило его как потенциального киллера, но дилетант надеялся по мере своего превращения в матерого профи обрести все необходимые качества. Пять-десять удачно выполненных заказов по городу и краю – и можно будет начинать осваивать новые города и области, предварительно закупив подробные карты, схемы и атлас автомобильных дорог!