– Живая! – тихо обрадовался он.
Радость по своей природе была отнюдь не гуманной, ее породил чистый эгоизм. Если бы женщина была мертвой, за ее смерть кто-то должен был бы ответить. А раз она жива, значит, сама милым делом ответит за смерть ближнего своего – то есть брюнета с кинжалом!
Леонид Максимович вытащил из внутреннего кармана пальто ультратонкий мобильный телефон со множеством полезных функций и сделал первый шаг к своему спасению.
Глава 3
Я открыла глаза и некоторое время лежала неподвижно, вытянув руки по швам и равнодушно глядя в низкий косой потолок. Мысли мои текли медленно и не имели яркой эмоциональной окраски.
Почему-то меня не сильно огорчил тот факт, что я лежу на ледяном цементном полу в тесном неосвещенном помещении и нависающий надо мной косой потолок явно образован наклонной бетонной плитой. Мысль о том, что меня похоронили заживо, не причинила особого беспокойства, вызвала лишь легкое удивление: я не помнила, чтобы у нашего семейства был свой собственный фамильный склеп. Конечно, любящие родители могли построить его специально для меня, но любящий брат ни за что не допустил бы такой скудости внутреннего убранства моего последнего приюта. Как талантливый дизайнер по интерьеру, Зяма должен был расстараться, так что у меня тут наверняка был бы и хрустальный гроб на цепях среди столбов, и пара ветвистых канделябров, и какой-нибудь симпатичный гобеленчик с изображением заламывающей руки растрепанной плакальщицы, и стильный молитвенник в тисненой коже с медными углами. «Готично!» – сказал бы тогда довольный своей творческой работой Зяма.
– Ой, боженьки! Девка, ты чего это на дороге разлеглась? Пьяная, что ли? Или больная?
Я почувствовала, что меня подпихнули в бок грубым сапогом, и неохотно отвлеклась от умиротворяющих мыслей о своей кончине. Похоже, это все-таки не склеп, в нормальном склепе на людей не орут и еще там не шастают горластые тетки в кирзовой обуви и с толстой сумкой на ремне. Где-где, а в склепе почтальоншам уж точно делать нечего!
Я кое-как села и привалилась к стене.
– Ты поскользнулась и башкой треснулась, да? – продолжала горланить тетка-почтальонша. – Вот ведь люди-гады, какая-то сволочь на ступеньках масло разлила, немудрено грохнуться! Девка, тебе «Скорую» вызвать? Ты живая или как?
– Так себе, – невнятно ответила я.
– Значит, живая! – Тетка обрадовалась, что не надо вызывать «Скорую», и оставила меня в покое.
Она быстро и деловито побросала в почтовые ящики корреспонденцию и вышла из подъезда, на прощанье бросив мне через плечо:
– Не сиди на холодном, застудишься!
– Не буду, – с минутной задержкой отозвалась я, оперлась о стену и попыталась встать на ноги.
Это мне удалось, хотя и с большим трудом. Держась рукой за ближайший почтовый ящик и старательно преодолевая головокружение, я медленно огляделась.
Что это за подъезд? На наш не похож, наш и почище, и посветлее, и попросторнее будет. Определенно, подъезд чужой. Тогда как же меня сюда занесло? И зачем?
Терзаясь вопросами, я вышла на крыльцо, заметенное снегом, и сквозь частую тюлевую завесу падающих снежинок увидела у подъезда роскошную новую иномарку, нездешнюю красоту которой не портил даже налипший снег. В снежной шубе ярко-красная машина смотрелась, как королевна в пурпуре и горностаевой мантии.
– Пам, пам! – сверкнув очами-фарами, призывно прогудела основательно заснеженная пурпурная красавица.
– Это мне, что ли? – не поняла я.
Стекло с водительской стороны поехало вниз, и в окошко высунулась круглощекая физиономия, которую я узнала и сразу вспомнила все остальное.
– Ну, что, дело сделано? – крикнул Юрий Павлович Куконин. – Что-то вы долго. Можем ехать?
– Минутку, – сказала я и отступила в подъезд.
Там я посмотрела на почтовые ящики, обозначенные номерами от единицы до двадцати, и поняла, что нахожусь в первом подъезде дома. А шестьдесят пятая квартира, в которую меня отрядил с чужим паспортом Куконин, должна быть в пятом. А почему же я тогда в первом? Я же вроде некоторое время назад была в пятом?
Я крепко стиснула виски руками и сделала пару глубоких вздохов. Пелена в моей голове не растаяла, но несколько поредела. Настолько, что сквозь нее я увидела сначала красивую деревянную дверь на металлической основе, потом телевизор с экраном в полстены, а затем все быстрее, как при перемотке видеоленты: красивый ковер на полу, лужу крови на ковре, труп в луже крови и кинжал в груди трупа.
– Может, это все мне приснилось? – без особой надежды в голосе пробормотала я.
Рассчитывать на чудо, конечно, не стоило, но я все-таки расстегнула сумку и проверила, при мне ли тот проклятый паспорт, из-за которого заварилась такая каша. Я точно помнила, что отправила этот документ в ссылку за мебельную стенку. Я совершенно точно это помнила, однако паспорт был в сумке!!!
Чувствуя себя полной идиоткой, я открыла книжицу в красной обложке с гербом и увидела на фотографии незабываемую физиономию Ашота Гамлетовича Полуянца.
– Получается, что тебе все примерещилось? – недоверчиво спросил внутренний голос. – Никакого Полуянца с клинком в груди ты не видела, паспорт его за шкаф не зашвыривала и вообще в шестьдесят пятой квартире не была? Вышла из машины Куконина, забежала в первый подъезд да так в нем и осталась, поскользнувшись на масляной луже! Все остальное – сон и бред?
– Это очень странно, я ведь так ясно все помню! – не зная, что и думать, пробормотала я, озадаченно почесала в затылке и обнаружила там болезненную шишку особо крупных размеров. Не будучи специалистом-травматологом, по форме этого уплотнения я никак не могла определить, получена ли данная шишка в результате удара головой о паркет в квартире Полуянца или же о бетонный пол первого подъезда. В любом случае хорошо, что я была в капюшоне, иначе вполне могла бы и череп раскроить.
– Пам, пам! – вновь нетерпеливо позвала меня заснеженная четырехколесная красавица господина Куконина.
– Иду, иду! – раздраженно отозвалась я.
И действительно вышла из первого подъезда, но не сразу села в машину, а сначала вялой трусцой пробежалась вдоль фасада пятиэтажки до подъезда номер пять. Медленно, нога за ногу, поднялась на второй этаж, поглазела в тягостном раздумье на бронированный портал шестьдесят пятой квартиры и придверный коврик с Тутанхамоном – точь-в-точь такие же, как в моем пугающем видении! – и решительно заявила выжидательно помалкивающему внутреннему голосу:
– Ты как хочешь, а я туда не пойду!
– Тогда просто положи паспорт в почтовый ящик! – как мне показалось, с облегчением посоветовал внутренний.
Так я и сделала. Поплевала на свой носовой платок, на всякий случай старательно протерла обложку документа и страницу с фотографией Полуянца и сунула книжицу с гербом в прорезь почтового ящика. Там было тесно от ярких рекламных проспектов и многостраничных бесплатных газет, и краснокожий паспорт легко затерялся среди них. Ничего, если Ашот Гамлетович жив-здоров, рано или поздно он вынет из ящика накопившуюся корреспонденцию и найдет среди прочего свой документ. А если Полуянц мертв, паспорт ему уже не понадобится.
Рассудив таким образом, я сочла свою миссию выполненной и с чувством определенного, но отнюдь не полного облегчения вернулась в ожидающую меня машину.
– Все в порядке? – деликатно зевнув в кулак, спросил Куконин, поворачивая ключ в замке зажигания.
– Все в полном порядке, – ответила я с уверенностью, которой не испытывала.
Милейший Юрий Павлович спросил, куда меня везти, и я назвала свой домашний адрес, уже не будучи уверена в том, что ничего не путаю. В моей травмированной голове все перемешалось. Наверное, именно поэтому я направилась не к себе, а к Алке Трошкиной.
Алка живет в том же подъезде, только двумя этажами ниже, на пятом. В школе мы с ней сидели за одной партой, а подружились еще в песочнице, так что Трошкина – мой старый боевой товарищ.
У Алки море достоинств и куча дурных привычек. Например, она то и дело бросает входную дверь открытой. Обычно я ее ругаю, но сегодня не стала. Не до этого.
Я толкнула дверь, вошла в прихожую, машинально сняла сапоги, так же машинально сунула ноги в безразмерные тапки «для гостей», прошаркала в комнату и тяжело упала в кресло.
– Кузнецова! Что с тобой? На тебе лица нет! – Алка встревожилась, но не сильно. – Что случилось? Опять в трамвае колготки порвала?
Колготки и трамваи – это, как сказал бы Александр Сергеевич Пушкин, «две вещи несовместные». Пушкин бы, я думаю, и покрепче выразился, если бы хоть раз прокатился в переполненном вагоне в тонких колготках, которые так и притягивают взгляды мужчин и угловатые сумки женщин.
– Нет, Трошкина, – горько ответила я. – На этот раз не колготки, но тоже ничего хорошего.
– Ты поссорилась с Денисом?
Алка занятно сортировала мои неприятности по степени значимости. Похоже, ей представлялось, что сердечные дела меня волнуют куда меньше, чем чулочно-носочные.
– С Денисом я не ссорилась, – сообщила я и уставилась в одну точку – на гвоздик в стене.
Раньше на этом гвоздике висел комнатный термометр в виде кораблика, но однажды он упал и разбился, а Трошкина, как ни старалась, не смогла найти достойной замены этому шедевральному аксессуару. Ни выцветшая бабушкина фотография в деревянной рамочке, ни детская сумка для пижамы, ни декоративное панно из меха северного оленя, изображающее почему-то среднерусского лесного ежика, на этом месте не прижились. Гибридный оленеежик мне, если честно, тоже не понравился, потому что наводил на нездоровые мысли о межвидовом скрещивании, что, с учетом места расположения гвоздика – над самым изголовьем Алкиной девичьей постели, – приобретало какой-то особый извращенный смысл. Хотя связка больших и крепко засушенных красных острых перцев, на мой взгляд, смотрелась там совсем неплохо, с откровенным задорным намеком, вполне в духе модного феминизма.
– Что? Что ты так смотришь? – заволновалась Алка. – Опять тебе не нравится мой пустой гвоздик? Так я его скоро выдерну, видишь, как раз к ремонту готовлюсь!
Подружка опустилась на четвереньки, сняла с шеи узкую тесемку портновского метра и поползла вдоль стены, растягивая ленту и приговаривая:
– Метр… Еще метр… Еще… Всего три двадцать пять!
– Опять двадцать пять! – безжизненно отозвалась я.
Трошкина, успевшая переместиться в угол, перестала с непонятной радостью потрясать в воздухе метром, озадаченно села на задницу и снова устремила на меня испытующий взор:
– Инка! Инка, ау!
– А? – я с трудом оторвала взгляд от гвоздика и переместила его на лицо подружки.
– Быстро говори, о чем ты думаешь! – потребовала она.
– Об алиби, – не задумываясь, быстро ответила я. – Думаю, что я скажу, если меня спросят, где я была сегодня в период с семнадцати тридцати до половины седьмого.
– Можешь сказать, что ты была у меня, – предложила Трошкина. – Помогала мне измерять комнату. Я подтвержу.
Это меня проняло. Я перестала кукситься и с глубокой признательностью сказала:
– Трошкина, ты настоящий друг!
Я немного помолчала, заполнив паузу растроганным сопением, а потом спросила:
– У тебя морозилка пустая?
– А что? – опасливо спросила Алка.
Я пощупала свой затылок и сказала:
– Лед нужен.
– Слушай, Кузнецова, у меня ведь тут все-таки не морг, – заволновалась Трошкина. – Алиби я тебе, конечно, обеспечу, но лед тебе придется поискать где-нибудь в другом месте. И вообще, у меня морозилка продуктами занята, и не такая она большая… Хотя… Тебе кого заморозить-то надо?
– Удивляюсь я твоей проницательности, Алка! – Я поежилась. – Ты все переврала, но самое главное уловила. Без хладного трупа действительно не обошлось.
Трошкина сокрушенно вздохнула, покачала головой и спросила:
– И кого же ты грохнула? Я его знаю?
– Вряд ли ты его знаешь, я и сама не была с ним знакома. Тебе говорит что-нибудь такое имя: Ашот Гамлетович Полуянц?
– Оно говорит мне, что покойник был лицом кавказской национальности, – подумав, сказала Алка. – И больше ни о чем!
– Ашот Гамлетович был армянином, от роду ему было тридцать два года, жил он в нашем городе, жены и детей не имел.
– Эх, поторопилась ты убить человека! – посетовала Трошкина. – Глядишь, и женился бы!
– Да это не я его грохнула! – возмутилась я. – Он уже лежал мертвый, когда я пришла!
– А зачем ты к нему пришла? – спросила Алка. – Не хочу тебя воспитывать, но порядочная девушка накануне замужества не должна ходить ко всяким там… Ашотам!
– Слушай, не учи меня жить! – Я рассердилась. – При чем тут мое грядущее замужество, которое я лично вовсе не тороплю? Я пришла к этому Ашоту только для того, чтобы отдать ему его собственный паспорт! Полуянц документ потерял, а наша секретарша нашла, но сама вернуть не смогла, потому что попала в больницу, и пришлось мне вместо нее идти в эту проклятую шестьдесят пятую квартиру!
– Пойдем, я заварю чай, и ты расскажешь мне эту увлекательную историю с начала, – предложила мудрая Трошкина.
Мы переместились в кухню, Алка быстро спроворила чай и достала из шкафчика разноцветный картонный сундучок, полный замечательных шоколадных конфет.
– В супермаркете уже продают сладкие новогодние подарки, очень недорого, – объяснила подружка, заметив мое удивление. – Я решила купить заранее, пока конфеты свежие, и сразу все съесть, потому что до Нового года еще две недели и шоколад может поседеть.
– Разумно, – согласилась я и в знак одобрения Алкиной предусмотрительности съела подряд три «Белочки» и одного «Мишку».
– Хватит, озвереешь! – Трошкина решительно отодвинула от меня коробку с шоколадной живностью. – Теперь хлебни горяченького и давай начинай рассказывать.
Я послушно выпила душистого чаю, подперла голову ладошкой и поведала подружке о драматических событиях нынешнего вечера. Алка внимательно слушала, не перебивая, открыла рот, только когда я замолчала.
– Значит, вопрос «А был ли мальчик?» остается открытым, – резюмировала она.
– Какой мальчик?
– Уже никакой! Вот буквально – никакущий! Мертвый мальчик Ашот Гамлетович Полуянц с музейным кинжалом в груди! – разнервничалась Трошкина и, чтобы успокоиться, бросила в рот конфету.
Я последовала ее примеру, и так мы сидели, шурша фантиками и чавкая, пока сундучок не опустел.
– Значит, так! – дожевав последнюю «Белочку», постановила Трошкина. – История загадочная и непонятная, но прояснять ее как-то не хочется. Давай прикинем, что мы имеем.
– Конфет мы уже не имеем, это точно, – с сожалением пробормотала я.
– Обжора! – укорила меня подружка. – Возьми в шкафчике второй подарок.
– Ты скупила оптом? – обрадовалась я и послушно полезла в шкафчик.
– Мелким оптом! – с прозрачным намеком уточнила Алка. – Так что ты не очень разгоняйся.
– Не буду! – пообещала я, ловко раздевая очередного «Мишку».
Трошкина подумала немного и тоже приобщилась к организации медвежьего стриптиза.
– Мы имеем две гипотезы, – набив рот шоколадом, прошамкала она. – Первая: ты не была в шестьдесят пятой квартире, ты вообще не пошла дальше первого подъезда, где звезданулась головой, и мертвый Полуянц привиделся тебе в бреду.
– Но настоящая дверь шестьдесят пятой квартиры выглядит точно так же, как в моем бреду! – напомнила я. – Я ее очень хорошо запомнила, особенно коврик с Тутанхамоном. Как ты это объяснишь?
– Не знаю, – задумалась Алка. – Но вторая гипотеза тебе понравится еще меньше. Вторая гипотеза такова: ты на самом деле была в квартире Полуянца, видела труп, упала, ударилась головой, и в бессознательном состоянии была кем-то перенесена в первый подъезд.