* * *
Гендос соскочил с автобуса и, бросив водителю «Будь здоров!», бодро зашагал по наезженной стежке в сторону поселка. Не пройдя и двух сотен шагов, он услыхал за спиной гул двигателя. По звуку он определил, что едет «УАЗ» и что заправлялся он последний раз возле гаража «Сельхозтехники» – только там так бессовестно разбавляли бензин.
Не оборачиваясь, Гендос вскинул свою забинтованную руку. Если свои – сами остановятся, подберут, а если чужие, то тут уж следует намекнуть.
Оказалось, чужие. Желтый «уазик» остановился точно возле него. Стекла были опущены, внутри маялись от духоты двое незнакомых мужиков. Один – толстый и бородатый, в очках, в рубашке на заклепках – высунулся и спросил:
– Милейший, эта вот дорога – она куда?
– На поселок, – с некоторым удивлением ответил Гендос. Вопрос был откровенно глупым: всякий здесь знал, что эта дорога ведет только к поселку, и больше никуда. Для того и проложена, чтоб люди могли по ней добираться до поселка, сходя или съезжая с большака.
– Какой поселок?
– Пустозем, конечно, – ответил Гендос. – Здесь других нет, извиняюсь за выражение.
– Ну да, конечно. – Бородатый скрылся в кабине, шурша там какой-то бумагой. – Название оптимистичное, – добавил он.
– Вы, извиняюсь за выражение, меня-то подбросите? – напомнил о себе Гендос.
– Давай садись, милейший, – кивнул бородатый. – Заодно и поговорим.
Гендос забрался на заднее сиденье, принюхался. Машина была совсем чужая, издалека. Скорее всего из области. За рулем сидел мужик в повязанном на голову платке. Брови у него были белые, прозрачные, да и лицо казалось каким-то блеклым. Словно и не загорал человек никогда.
Бумага на коленях у бородатого оказалась картой. Он водил по ней карандашом, рисуя линии и кружочки.
– Слушай, – сказал он. – Тут никакого Пустозема нет.
– Ну правильно! Он по картам и документам проходит как, извиняюсь, Перспективный. Но у нас все по старинке говорят – Пустозем.
– Ага, Перспективный, есть такой...
– Вы, извиняюсь за выражение, откуда, мужики? – спросил Гендос.
– Издалека, – вздохнул бородатый мужик. – Значит, Пустозем, говоришь?
– Сто пудов – Пустозем! – побожился Гендос.
Бородатый сунул руку под панель и вытащил микрофон рации на витом шнуре.
– База, база, как слышно? – В рации заскворчало. – Слышь, Петрович, а Пустозем, в смысле Перспективный, в плане? Я что-то не пойму...
Рация еще раз проскворчала. Гендос, сколько ни напрягал уши, ни слова не разобрал. Но бородатый все выслушал и вернул микрофон на место.
– Надо проверять, – сказал он.
– Будем проверять, – безразлично отозвался шофер.
Гендос почувствовал тревогу. Что это, интересно, они собрались проверять? И за какие грехи их поселок надо проверять? А может, зря он к ним подсел?
– Вы, извиняюсь, чего хотели-то? – неуверенно спросил Гендос.
– Тебя как зовут, милейший? – спросил вместо ответа бородатый.
– Гендосом. Генка я. А вы...
– Скажи нам, Генка, прошлой ночью слышал ты что-нибудь? Или, может, видел? Что-то странное, а?
– Слышал. И видел. К дежурной сестре шабашники приходили, которые крышу делают, так вот она с ними всю ночь спирт пила.
– Какой спирт? Какие шабашники?
– В больнице. Я всю неделю там пропадал, только сегодня вот домой отпустили.
– Тебя, значит, не было тут? – разочарованно проговорил бородатый.
– Не-а. Не было. Я в городе был. Во, гляди, – он продемонстрировал забинтованную ладонь. – Работал, извиняюсь за выражение, на току, и какая-то погань в болячку попала. Рука опухла что лопата и болит же, сволочь! Ну, я в город, к докторам. Те болячку срезали, а оттуда как потекло! Чуть не пузырями! И такое ведь вонючее...
– Жаль, – сказал бородатый. – Что ж, придется по дворам походить.
– Чего ищете-то? Может, я знаю?
– Ищем, милейший, метеориты. Как назло, в грозу упали, никто не видел и не слышал. Уже с десяток деревень объехали – хоть бы что!
– Ну, это надо у людей узнать, – рассудил Гендос. – Если что, могу подсобить. Работать мне все равно пока нельзя, а я тут всех, извиняюсь за выражение, знаю.
Ему вдруг приглянулась роль участника научной экспедиции: возят на машине, спрашивают, интересуются, а ты им только показываешь да рассказываешь: вот тут колодец, вот коровник, вот силосная яма... Ничего они, конечно, не найдут – в Пустоземе сроду ничего не происходило, – но все равно приятно.
– Посмотрим, – сказал бородатый. – Это уже поселок, что ли?
Он указал на верхушки крыш, показавшиеся за бугром.
– Точно, – кивнул Гендос. – Вон первый дом, там Ызя живет.
– Кто-кто?
– Ызя, говорю, механизатор. Только у него трактор покамест отобрали. Он весной, извиняюсь, уснул за рычагами да и снес курятник, а потом хорошо в болоте застрял, а то б еще чего натворил.
– Чей курятник-то, свой?
– Еще чего – свой! Пастуха, Сквалыгина. Тот тоже чудик. В прошлую весну переводил стадо через брод, и у него двух коров в реку унесло! Одну потом вытащили, а другая так и плавает, может, уже и морской коровой стала, извиняюсь за выражение. Или, наверно, кто-то прибрал к рукам. А вон видите домик? Там Гена-грех живет. Вот он чудило, каких еще поискать надо. Отсюда не видать, у него трубы вкруг дома. Решил, извиняюсь, устроить себе канализацию – чтоб все из нужника прямо в канаву. Ну и что, на другой день вся его канализация на соседском дворе плавала. Хотели ему за то морду бить, но не стали – он назавтра полез на крышу ставить ветровой двигатель и свалился, руку сломал.
Незнакомцы переглядывались, медленно шалея от потока столь занимательной информации.
– А вон избенка серенькая, видите? Там Варвара, вдова. Баба хорошая, но суровая. Одна живет – и муж, и сын померли. Сын – вертолетчик был, разбился.
– Вертолетчик, говоришь?.. – произнес наконец бородатый. – А все-таки с кем поговорить тут можно?
– А с кем хошь, с тем и говори. Вон хоть бы с Бабаем, он небось дома сейчас сидит. Но тот тоже с мозгами набекрень. В прошлый год бабку свою накормил, извиняюсь, мухоморами. Набрал их целый карман, как нарочно, отварил – кушай, говорит, дорогая бабушка, на здоровье. А сам, стервец, сидит смотрит, чего ей будет. А ей чего – денек в туалете помаялась, а на другой уже на работу вышла...
Одна захватывающая история сменялась другой, приезжие все больше сатанели, но слушали. Вскоре «уазик» въехал на улицу поселка.
* * *
Вечером, когда Егорыч работал на огороде, к нему заглянул дед Харлам.
– Ну чего, сходил ты к москвичам? – спросил гость.
– Каким москвичам? – удивился Егорыч, отставляя лопату.
– Ну, что сегодня приехали. Сходил?
– Кто приехал? Зачем к ним ходить? – недоверчиво переспросил Егорыч.
– Вот же голова трухлявая! – всплеснул руками дед. – Ты ничего не слыхал, что ли?
– А когда? Я только с работы, чуть поужинал, сразу сюда...
– Ну, человек! – рассмеялся дед Харлам, радуясь, что именно ему выпало сообщить такую замечательную новость. – Москвичи приехали. Сказали, в грозу с неба падали камни, и теперь ищут, где они лежат.
– Да ты что! – оторопел Егорыч.
– Беги скорей, дурилка! – радостно засмеялся дед. – Их в учительском доме поселили. Беги разбирайся.
Егорыч отбросил лопату и выскочил за калитку, не потрудившись надеть рубаху поверх потной майки. Учительский дом был в самом конце поселка. Его так прозвали, потому что раньше туда каждую осень селили новых учителей – молодых ребят, приезжавших работать в деревню, чтоб не попасть в армию. Долго никто не задерживался, обычно через полгода и след их простывал. А на следующую осень приезжали новые.
Пару лет назад школу упразднили – мало стало учеников. Оставшимся приходилось ездить теперь в Белые Грязи – большую деревню в пяти километрах от поселка. Но дом в народном сознании так и остался учительским. Хотя селили в него теперь только шабашников, командированных и прочий временный люд.
Егорыч издалека приметил незнакомый желтый «уазик», приткнувшийся к крыльцу. Рядом сидел на чурбачке толстый бородатый мужик в очках и хлебал из пластмассовой бутылки газировку. На подбежавшего Егорыча он посмотрел задумчиво, но без интереса.
– Вы, значит, насчет камней? – уточнил Егорыч, отдышавшись.
– Мы, а что? – Глаза за очками слегка ожили.
– Вы то есть по этим камням здесь главные, верно?
– Ну, верно. А в чем дело? – Бородатый даже сделал попытку встать, но передумал.
– То есть когда людям на головы эти камни сыплются – это по вашей части, точно?
– На головы? – озадаченно переспросил незнакомец.
– А то! Да мне эти ваши камни пол-амбара развалили! И кто будет отвечать?
Бородатый наконец встал, пристроил бутылку на чурбак, затем повернул голову к дому:
– Матвей, выйди на разговор!
На крыльце показался худой парень с белыми волосами и бровями. Он был одет в спортивный костюм, в руке держал книгу.
– Где твой амбар? – спросил бородатый у Егорыча. – Пойдем глядеть.
– Ух ты, какой скорый! Кто отвечать будет, я спрашиваю? Вы свои камни раскидываете, а мне расходы за них нести? Так, по-вашему?
– Да мы их, собственно, не раскидываем...
– Ты мне мозги не забивай, а говори начистоту. Кто ущерб возмещать будет?
– Вы камень нашли? – спросил белый.
– Нашли, нашли... Еще б чуть-чуть – и в голове бы у меня нашли.
– Ты успокойся, брат, – посоветовал бородатый. – Ты сначала покажи камень-то.
– Ишь ты! А ущерб?
Москвичи переглянулись. Молодой сунул руку в карман и чем-то там погремел – мелочью или ключами.
– Сколько ущерба? – прямо спросил он.
– Сейчас прикину, сколько. Крышу латать – рулон рубероида надо. И доски – полкубометра.
– Завтра начальство приедет – все выдадим.
– Тогда завтра и приходите. А то, знаю я вас, опять забудете или скажете, что не уполномочены или еще какую чепуху.
– А ежели ты врешь, милейший? – подал голос бородатый. – Вот мы сейчас, не посмотревши, начальство побеспокоим, а окажется, что нет ничего. Как быть? Нам сначала убедиться надо.
– Ах, убедиться? – усмехнулся Егорыч. – Ну, это завсегда пожалуйста. Идем, сейчас я вам амбар покажу.
– Далеко? – спросил молодой. – А то, может... – он кивнул на машину.
– Недалеко, ножками дотопаем, – пообещал Егорыч.
Москвичи пошушукались и отправились вслед за ним.
– Значит, говорите, вру я? – сказал Егорыч, подходя к своему двору, где в ожидании развязки ошивался дед Харлам. – А вот!
Он торжественно указал на круглую дыру, чернеющую в скате крыши.
– Это что, по-вашему, ворона мне проклевала?
Молодой присвистнул, они с бородатым вновь начали шептаться. Егорыч услышал что-то вроде «маловата дырочка».
– Как так – «маловата»? – встревожился он. – Да у меня крыша напрочь изувечена, а вы – «маловата»...
– Мы не о том, – туманно ответил молодой, делая успокаивающий жест, а сам продолжил совещаться с бородатым. – ...по массе, конечно, больше представляли, но кто знает, какая там масса? – услышал Егорыч. – А если разлетелось в атмосфере? Может и так быть. Потому и шума почти не было... Вокруг надо смотреть...
– А ну-ка погляжу, – сказал бородатый и самым нахальным образом направился в калитку.
– Стоять! – скомандовал Егорыч и расставил руки в стороны, оберегая от чужаков двор. – Сказано – сначала ущерб, потом забирайте! И не имеешь такое право, на мое имущество заходить!
– Да я только поглядеть... – начал было бородатый, но Егорыч стоял насмерть.
– Оплотишь, потом смотри, пока глаза не вылезут.
Пускать чужаков в амбар Егорыч не собирался. Там они быстренько узнали бы, что затребованных полкубометра досок на ремонт не нужно, хватило бы и пары штук.
– Может, все-таки пустите взглянуть? – еще раз подступился молодой.
– Ни в какую, – замотал головой Егорыч. – Мое слово сказано как приклеено.
Москвичи еще пошептались, затем повернулись и пошли к себе.
– Ладно, – сказал на прощание бородатый. – Завтра все будет. Смотри, метеорит не профукай. Завтра после обеда решим вопрос.
– Эй, я на работе до восьми! – крикнул вслед Егорыч.
Дед Харлам, который наблюдал все переговоры молча, теперь только крякнул. Егорычу было немного совестно, что люди пришли по серьезному делу, а он их так турнул из-за каких-то досок. Поэтому, чтобы заглушить голос совести, он громко сказал:
– Больно деловые! Думают, им тут все на тарелочке поднесут, раз москвичи.
Дед что-то промямлил да и пошел дальше по своим делам. Егорыч вернулся на огород, прикидывая, что досок, вырученных за разоренный амбар, ему хватит не только на ремонт, но и на то, чтоб поставить новое крыльцо.
«Мало попросил, – досадовал он, ковыряя лопатой грядку. – Надо было больше. Надо было кубометр просить...»
* * *
Если накануне о приезде экспедиции знала только половина поселка, то утром об этом говорили уже все. Витек тоже слушал разговоры и удивлялся вместе со всеми, однако не мог связать ночное происшествие в кукурузе с поисками каких-то камней.
Сначала он хотел сходить на то место и осмотреть все при свете дня, но так и не собрался. Должность моториста довольно хлопотная, особенно в хозяйстве, где большая часть техники не то что просится, а просто умоляет отправить ее на свалку.
А потом и интерес пропал. Ну, ударила молния, ну пожгла маленько посадок – разве событие? А в то, что эта молния ударила ему чуть ли не по макушке, никто не поверил. Все только посмеивались и участливо справлялись, сколько в той молнии было градусов и из чего ее нагнали. Особенно тетка издевалась, жаля своим ядовитым языком.
Зато Алешка, даром что пацан, сразу смекнул, что к чему. И теперь в нем боролись сомнения. С одной стороны, хотелось сейчас же прибежать к москвичам, гордо выкатить грудь и заявить: я камень нашел!
Но если рассудить по-другому, то взрослые сразу отберут находку и больше не подпустят. А так хотелось сначала самому с ней повозиться, все потрогать, по возможности расковырять...
В конце концов победили нетерпение и мальчишеское тщеславие. Тем более Алешка понимал, что сам он вряд ли сможет выковырнуть булыжник из ствола – маловато силенки.
С утра мальчик приблизился к учительскому дому и с подчеркнутым безразличием спросил у бородатого москвича:
– Вы, что ли, круглые камни ищете?
– Мы, – ответил москвич с таким же безразличием. Но в следующую секунду подпрыгнул: – А откуда знаешь, что круглые?
Через десять минут мальчик уже сидел на переднем сиденье желтого «уазика» и показывал дорогу белобрысому водителю. Проезжая поселок, он энергично крутил головой, пытаясь выяснить, видит ли кто-нибудь его триумф. Но, кажется, никто не видел – большинство поселковых были на работе.
– Как звать, пионер? – спросил бородатый дядька.
– Алешка.
– Это хорошо, – ответил москвич и умолк, задумавшись.
– А вы кто? – поинтересовался мальчик.
– Мы? Да мы так...
– Из Министерства бороны?
– Какой еще бороны?
– А вон у вас бумажка из-под сиденья торчит...
Водитель, нахмурившись, запихнул поглубже мятый бланк с грифом «Министерство обороны».
– Лично я – из Академии наук, – сказал бородатый. Его напарник промолчал.
Верхушку вяза обычно было видно с дороги метров за триста до брода. Алешка ждал, когда изувеченное, но непобежденное дерево покажется из-за бугра, однако этого никак не происходило.
Вот уже и поворот, за которым дорога вела через реку по мелководью, по веселым гремучим камешкам, а дерева не видно. И когда машина выкатилась на берег, мальчик понял, что вяза больше вообще нет.
На его месте находился большой желтый бугор, похожий на шапку пены. По размеру он не уступал «уазику». Снизу торчали остатки вяза – он раскинул в стороны свои сучья и лежал как раздавленный. Прежде могучие ветви поникли и примялись к земле, став какими-то жалкими, немощными, будто стариковские руки.
Алешка смотрел на это широко раскрытыми глазами, ровным счетом ничего не понимая. Откуда эта желтая штука? Как она могла раздавить большое дерево?
– Ну? – спросил бородатый.
– Здесь был, – ответил мальчик. – На этом месте.
Москвичи вышли из машины, обошли желтый бугор кругом. Алешка несмело выглядывал из-за их спин. Теперь было видно, что это огромный ком спутанных кучерявых волокон, похожих на медную стружку. Или на гигантскую мочалку.