Черное кружево, алый закат - Татьяна Гармаш-Роффе 4 стр.


Главным в этом деле было не пропустить решающий момент наступания им на хвост. Беда, однако, в том, что происходило это в других местах – в тех, где все эти высокопоставленные чиновники сидели. Именно там против них играли другие силы в борьбе за доходное место, и у каждой из этих сил имелся свой покровитель, еще более высокопоставленный.

Обсудив ситуацию с Костиком, они решили отлавливать течения и движения в городских и федеральных властных структурах, чтобы быть в курсе, в какую сторону складывается перевес. Для чего наняли втихаря опытного специалиста по конкурентной разведке, умевшего добывать нужную информацию, и вменили ему в задачу все эти течения-движения отслеживать…


Кира неплохо готовила, как выяснилось. Особенно хорошо у нее получалась рыба под сливочно-лимонным соусом.

– Ты где это навострилась? – добродушно спросил он.

– В книжке вычитала, – пожала худыми крепкими плечами Кира.

Впрочем, ее плечи, как и остальные части тела, больше не напрягали Степана. Буратино и есть буратино: то ли мальчик, то ли девочка, – в общем, что-то такое не половое, не сексуальное. С этим можно даже дружить.

Для разнообразия – и для соответствия их легенде – он иногда приглашал ее в рестораны. И даже пару платьишек ей под это дело купил. Надо заметить, что в платьишках она смотрелась куда приличнее. И вообще эти хитрые одежки полны обмана: вон как попу тощую облегает юбочка! Можно подумать, что там и впрямь есть что облегать… Про сиськи и слов нет: вырез такой зазывный, так бы туда и упал! Ежели б он своими глазами не видел, какие у нее на самом деле малюсенькие сиськи и какая у нее худосочная задница, ну точно бы повелся!

Жизнь состоит из видимостей, философски заключил Степан. «Дракошка и компашка» создают одну видимость, бабы – другую, а все одно. Все врут. Все симулируют. Симу… Какое-то слово было умное… Костик, краснобай, ему объяснял… Симу… Нет, не «симулянты», а как-то иначе…

А, «симулякры»! Видимость, подмена, обман. Вот-вот, все они и есть симулякры! И Кирка – симулякр, и Дранковский с компанией – симулякры!

Хотя нет, насчет Кирки он чуток перебрал. Она-то ему правду рассказала! Совесть ей, типа, велела… А то, что ее задница под платьем выглядит аппетитнее, чем в натуре, – так не ее вина, надо думать. Она ж не нарочно, верно?

И рыбу она под сливочно-лимонным соусом готовит вкусно…


Вскоре у Кирки обнаружилось еще одно несомненное достоинство, которое стоило даже больше рыбы под сливочно-лимонным соусом. Вернее, оно не само обнаружилось, а Степан в ней его воспитал: он научил ее смотреть футбол по телевизору!

Поначалу она не хотела. Поскольку они «делали вид» и ей нужно было торчать у него дома по вечерам, то она заскучала, когда начался матч. Попросилась за его компьютер, – как оказалось, она любит флэш-игры, где нужно чего-нибудь разгадывать.

– Валяй, – махнул он рукой, не отрывая взгляда от экрана. – Комп в кабинете.

Когда он заорал «го-о-ол!!!», привычно вслушиваясь в аналогичные вопли, доносившиеся из раскрытых окон дома, составлявшие ему незримую компанию, – в квартире вдруг раздалось: «Я вас поздравляю», вежливым девичьим голоском.

Он обалдел. Он напрочь забыл о Кире!

– Иди сюда, – крикнул он. – Иди посмотри, как Макаров[1] провел мяч! Скорей, тут повтор, замедленный!!!

– Меня не интересует футбол, – напомнила ему Кира.

И вдруг Степана будто стукнуло: а впрямь ли играет на компьютере? Или придумала эту байку насчет игр, чтобы залезть в его деловые файлы? Чтобы за ним шпионить?!

Он тихо поднялся – тапки валялись возле дивана, но он их надевать не стал. В одних носках он крадучись подобрался к кабинету…

Ему показалось, что она все же услышала его шаги и быстрым движением завесила экран игрой. Но внизу было видно, что она открыла еще какие-то файлы, – с порога он разглядеть их названия не мог.

Степан решительно направился к Кире, вырвал у нее мышку и пощелкал…

Нет, это были окошки Интернета.

– Не смейте смотреть мою почту! – прошипела Кира.

Она ему упорно «выкала» с той самой ночи, когда они оказались в постели и сначала перешли на «ты», а потом она демонстративно вернулась к «вы».

– Да нужна мне твоя почта! – фыркнул он, глядя на окошко, на котором обнаружился курс английского.

– Учишь, что ли? – немного удивился он.

– А вам чего?

– Ничего. Хорошее дело… Пойдем, я тебе объясню, что такое футбол, – с повышенной задушевностью предложил он.

Компания за окном – это хорошо, но рядом на диване было б еще лучше…

– Да я знаю!

– Ничего ты не знаешь! Ты, как все бабы, думаешь, что там просто мяч гоняют тупые мужики, – сила есть, ума не надо, так? А на самом деле это очень умная игра, очень!

– Да ну? – недоверчиво произнесла она.

– Точно говорю. Пойдем.

Кира проследовала за Степаном и села рядом с ним на синий диван.

– Эта игра – почти как шахматы! Где каждый игрок на поле как фигура на доске, но каждый при этом и шахматист. Футбол – игра комбинаций, понимаешь? Тут надо смотреть на все поле сразу целиком, не только на мяч. Вот, вот, гляди, гляди, номер десять, – видишь, он посмотрел, кому передачу сделать? И в одно мгновение просчитал! Глянь, глянь… Опа! Почему он передал мяч одиннадцатому? Потому что у него выгодное положение по отношению к девятке, а девятка, смотри, он к воротам… Го-о-ол! – снова заорал Степан, привычно вслушиваясь в солидарные отголоски за окном.

– Хм, – сказала Кира и устроилась на диване поудобнее. – А мы болеем, значит, за тех, кто с правой стороны?

…Через полчаса она пила пиво вместе со Степаном, щелкала солеными фисташками и кричала «го-о-ол!».


За первые четыре дня работы КР – так они с Костиком сокращенно прозвали специалиста по Конкурентной Разведке – выловил уйму интересной информации. Теперь они знали, с каким политико-финансовым крылом властей связаны «Дракошка и компашка», в каких общих делах они участвовали, в каком бизнесе у них были доли. И много еще чего полезного. Но, по правде говоря, все это Степана не интересовало. Ему бы попроще и покороче: есть угроза лично для него и его ассоциации? И для Костика?

Заодно они попросили КР подкараулить странную девицу, которая так напугала директора, и разузнать о ней побольше.

На эти вопросы КР пока ответить не мог: мало времени прошло. Обещал в ближайшие дни. Что же до Костиковой «Смерти», то она пропала. Как ветром сдуло.

Костику полегчало, да и Степан расслабился. Этот КР был, по всем рекомендациям, ас в своем деле, – значит, он непременно сумеет предупредить о надвигающейся грозе!

А расслабившись, Степан вдруг вспомнил, что у него вообще-то есть любовница, которую он уже пару недель не видел, уклоняясь от встреч с ней под разными предлогами; и о том, что существует уйма разного рода посиделок и вечеринок, полезных для его бизнеса; и о том, что у него просто есть душевные мужские компашки, в которых он перестал появляться из-за всего этого спектакля с Кирой.

– Будем встречаться пореже, – сообщил он ей. – Раз в два-три дня. У меня есть масса других дел, которые я забросил, проводя все вечера с тобой.

– Я вас просила, что ли?!

– Какая муха тебя в челюсть двинула? Я ж ничего обидного не сказал! Ты меня, в натуре, не просила, мы с тобой вместе так решили, в общих интересах. Но я думаю, что видимость нашего романа не особо пострадает, если мы не каждый день будем встречаться!

– Мне, вообще-то, по фигу. Как хотите.

Степану показалось, что она обиделась, но он решительно не видел, на что ей обижаться. Игра взаимовыгодная: она делает вид, что выполнила задание крестного, Дранковского, а он получил своего человечка во вражеском тылу. К тому ж он ей подарки делает – платьишки-то недешевые, а Кирка ему при этом даже не любовница. Радовалась бы щастью!

А-а-а, вдруг догадался он: наверное, боится, что ей теперь меньше подарков перепадет! Бабы, они такие, за шмотку-цацку душу продадут! Люся, его любовница, крашеная блондинка с роскошными сиськами, тоже дулась на него за двухнедельное отсутствие, но Степан прекрасно знал, как решаются проблемы Люсиного настроения, – стоит только ее пригласить в модный бутик!

Ладно, решил он, в следующий раз надо будет Кирке купить чего-нить… Браслетик там или бусы к платьишкам.


Вечером Люся выползла из бутика с пакетами и плюхнулась на сиденье его машины, полностью ублаженная.

– Где будем ужинать? – спросила она его, чмокнув в щеку в виде благодарности за подарки.

– Где хочешь.

Степан знал, что свое прямое назначение – то есть быть его любовницей – Люся начинает осуществлять только после ужина в дорогом ресторане, где демонстрировала свои обновки. К этому Степан тоже относился философски, поскольку был фаталистом. Так устроены вещи, так устроены люди, в частности женщины. Без толку возмущаться, себе дороже.

Люся принялась размышлять вслух, в какой ресторан лучше поехать, как вдруг он ее перебил:

– Слушай, Люсь, а ты умеешь готовить рыбу под сливочно-лимонным соусом?

Она так изумилась, что даже не сразу ответила. Помолчав, она спросила с тихой угрозой:

– И кто это тебе готовит такую рыбу, а?

Рассказывать о Кире Степан не собирался. И не Люсина ревность его останавливала: их с Кирой отношения были связаны с делами, о которых никому знать не положено.

– Никто. Но хочется попробовать.

– Я не умею готовить, – надула губы она, – и ты это прекрасно знаешь!

– А по книжке, Люсь? Ведь можно по книжке?

– У меня нет кулинарных книжек!

– Поедем, купим! Или в Интернете найдем рецепт!

– Степ, ты с ума сошел?

– Нет. Я хочу рыбу под сливочно-лимонным соусом! И ты мне сегодня приготовишь, по рецепту!


Весь вечер Люся демонстрировала, что оскорблена в лучших чувствах, вздыхала и возмущалась, но стряпала, поглядывая в рецепт, скачанный в Интернете. Степан тихонько усмехался, с некоторым садистским удовольствием слушая ее стенания.

Наконец они уселись за стол.

– Поехали! – поднялся он через минуту, отодвинув от себя тарелку.

– Куда?!

– В ресторан. Ты в который хотела?

– А рыба под сливочно-лимонным… Я весь вечер готовила, а ты даже не попробовал!

У Люси от обиды слезы показались на глазах. Она их аккуратно смахнула пальчиками, боясь, что тушь потечет.

– Я попробовал, Люсечка. Именно поэтому мы едем в ресторан!

– Ты что… намекаешь, что это невкусно?!

– Ну что ты, я вовсе не намекаю, что это невкусно!.. Это просто несъедобно, дорогая. Иди одеваться.

…За ужином, привычно поймав взгляды, которые бросали на Люсю мужчины, – на ее сверкающие под светом люстр золотые волосы, на ее белоснежную пышную грудь, которую так уверенно обрамляло низкое декольте, на ее нежные плечи, изящные руки, – он вдруг подумал с некоторым удивлением: и на хрен ему сдалась эта рыба под сливочно-лимонным?..

* * *

…Он стоял спиной к ней, в белых шортах, загорелый. Он играл на теннисном корте с мальчиком лет десяти, наверное, сыном, – и что-то было до странности знакомое в его фигуре… Нет, не в фигуре, а в манере двигаться, пожалуй…

Или все-таки в фигуре?

Ощущение дежавю было настолько сильным, что Александра решила посмотреть на его лицо, хотя бы сбоку. А что такого? Люди играют в теннис, а идущие мимо корта на них смотрят – вполне прилично!

Он тоже повернул голову. У обоих черные очки, у нее и у этого мужчины. Узнавания не произошло, но дежавю усилилось.

Меж тем он равнодушно отвернулся от нее, и она не остановилась, пошла дальше, отгоняя желание вспомнить, кто это. Какая разница? На какой-то тусе, видимо, пересеклись, вот и все.

Александра сделала еще несколько шагов, и ветер донес до нее их речь: они говорили по-польски! Все встало на свои места. В Польше у нее ни одного знакомого не водилось, – значит, человек просто похож на кого-то. Похож, не более того.

Больше в тот день она его не видела, – в отеле четыре разных ресторана и не меньше тысячи постояльцев. Зато на следующий день…


– Санька-а-а!!!

Голос прозвучал так громко, так требовательно, что оглянулись все. Александра тоже посмотрела в предполагаемом направлении. Никого не увидела, но почти сразу же угадала, куда смотреть: оголодавшая толпа отдыхающих, сформировавшаяся на подходе к шведскому столу, – время ужина, священное время! – зашевелилась, расступаясь. Еще немного, и в образованный ею коридор выбрался он – тот самый, дежавю. Встретив ее взгляд, он снова заорал: «Санька-а-а!», – и в ресторане воцарилась необыкновенная тишина. Умолк гул, звон тарелок – все уставились на него. А потом, проследив направление его взгляда, – на нее.

Он шел к ней, и Александра уже начала понимать, кто это… Не мозгом, а каким-то там двадцать шестым чувством.

Не дойдя до нее метров пять, он вдруг метнулся к одному столу, затем к другому, к третьему, выдергивая отовсюду крошечные букетики цветов, украшавшие ресторанные столики, собирая их в охапку…

Ну, точно! Точно так же он делал двадцать… даже чуть больше… лет назад, когда рвал на всех городских газонах цветы для нее!!!

Он приблизился. Ссыпал цветы ей на колени. Потом подхватил ее, сдернув со стула, прижал к себе так крепко, что у нее перехватило дыхание.

– Санька, родная, это ты, ты!!!


Ян. Это был он, Ян, – ее детская любовь! Первая, дивная, во всем неимоверном блеске юного романтизма, чистоты и бескорыстия. Хотя о любви они никогда не говорили, свои отношения называли дружбой и верили, что они таковыми и являются. Они, Санька и Янька, разлучились, когда им едва стукнуло четырнадцать, – Саша перешла в другую школу. Расставаясь, клялись никогда друг друга не забывать и действительно встречались еще года полтора, но все реже… Захватывали новые впечатления, новые люди, новые дружбы, новые увлечения. Но сейчас, вот в это самое мгновение, посреди ресторана, полного чужих людей, посреди чужой земли, стало вдруг так ясно, что это как раз и была ее первая любовь!

Александра, неожиданно для самой себя, вдруг разрыдалась.

– Янька!!!

Она обхватила его за крепкую загорелую шею (а была такая худая в школе!..) и плакала, уткнувшись в плечо.

Зал еще некоторое время созерцал это «реалити-шоу», но вскоре вновь загомонил и загремел тарелками. Сериал не имел продолжения: эти двое просто застыли в обморочном объятии, не двигаясь, – смотреть больше было не на что.


…Александра слыхала, что все эти социальные сети, где находят бывших одноклассников, однокурсников, однополчан и просто соседей по двору, имеют не только поразительную популярность, но и весьма ощутимые последствия: люди не просто находились, но и, случалось, разводились – для того, чтобы воссоединиться со своей первой любовью. Она не понимала этого феномена и относилась к нему с некоторым недоумением: неужто люди столь неосмысленно складывали свою жизнь, что с такой легкостью ее разрушали в погоне за призраком прошлого, иллюзией «романтической любви»? А как же они тогда женились, рожали детей – без любви, что ли? Но по всему выходило, что существующий брак – тот, который разрушался во имя «первой любви», – был каким-то необдуманным и непрочувствованным решением. А тут вдруг всколыхнулся утраченный «романтизм» – и пошло-поехало! Развод; брошенный супруг (супруга); брошенные дети… Сплошной инфантилизм, эгоизм, безответственность – точка. Приговор Александры был окончательным и бесповоротным.

Но сейчас….

Чувство родности было настолько сильным, что у нее возникло ощущение, словно она вернулась домой. Из долгих странствий. Будто замкнулся некий круг, и все встало на свои места, и жизнь уравновесилась.

О нет, у нее к Яну не возникло никаких чувств, похожих на любовь, – по крайней мере на любовь мужчины и женщины. Алеша незаменим, его место в ее душе неприкосновенно. И все же, и все же – Ян ощущался настолько родным, и так было радостно его обрести вновь, что ее сносило от счастья. От этого было немного не по себе, кружилась голова…


Оказалось, что Ян, полуполяк, полурусский, живет на две страны.

Оказалось, что его сына раздирают две бабушки, русская и полька, что не всегда легко для мальчика.

Назад Дальше