А вы на самом деле симпатичная женщина, Ольга Михайловна. Ваше фото на прикроватной тумбочке завораживает, как наркотик. Только зачем вам собственное изображение? Я вот, к примеру, свою фотокарточку сроду не поставлю рядом с подушкой. Нарциссизмом не страдаю, какого ляда мне на свою рожу смотреть? Я ее каждое утро и так в ванной вижу. И если честно, она мне порядком надоела…
Когда я в половине девятого зашел на утреннее селекторное совещание к Обрезанову, в моем ежедневнике лежал аккуратно склеенный скотчем листок бумаги. Ольга Михайловна, уничтожая письмо, постаралась от души, так что на сбор мозаики я потратил все утро, отказывая себе даже в чае. Зато теперь у меня не было ни тени сомнения в том, что бегство Кореневой – не испуг истеричной женщины и не мимолетная слабость. Трудно было сказать, насколько ее исчезновение связано с убийством Ли Чен Тена, но то, что Ольга Михайловна имела неосторожность предоставлять не только риэлторские услуги, было ясно, как божий день.
«Сука!
Тебе дается еще один день для расчета по долгам. Если к четвергу в кассу не будут возвращены деньги, а мне на стол не лягут известные нам обоим документы, придется взяться за тебя всерьез. Или ты забыла поездку в Бобылево? Ты вся в косяках и перед мусорами, и перед деловыми людьми, так что если хочешь отделаться легким испугом – будь лапочкой».
Вот такое эмоциональное письмо. Любой психолог скажет, что человек, начинающий письмо обращением «сука», а заканчивающий словом «лапочка», не совсем уравновешен. Выражаясь иначе – налицо основной признак психопатии: смена настроения на прямо противоположное в течение одной минуты. И еще я с ходу сделал вывод о том, что автор сего опуса ранее не был судим. Тот, кого били по заднице в СИЗО резиновой палкой, никогда не скажет, что мусора – не деловые люди. А тут, понимаешь, «мусора» и «деловые люди». Надо же, какая градация…
После перечисления по радиосвязи совершенных за истекшие сутки преступлений Обрезанов вывел всех оперативников в свой кабинет. Негласная практика: развод по службам. Первый вопрос, понятно, мне:
– Андрей, как там Алексей?
– В реанимации.
Что я еще могу ответить?
– Ну, там хоть…
– Состояние стабильное, – перебил я, желая побыстрее закончить тяжелый разговор. – Стабильно тяжелое. Хирург сказал, что лезвие прошло в миллиметре от сонной артерии, но крови потерял Лешка слишком много.
Нас в кабинете было семеро. Каждый, конечно, имел свои проблемы, поэтому, несмотря на ранение коллеги, также стремился побыстрее закончить это совещание. Мент за мента, пусть это хоть коллега даже с другого конца страны, любого порвет в клочья, но работа ждать не будет. И потом, все прекрасно понимали, что уже сегодня могут запросто оказаться на месте Гольцова.
Короткий разговор – и оперативники разошлись. Я знал, что Обрезанов попросит остаться, поэтому даже не делал попыток встать после команды «все свободны». Как обычно, ко мне эта команда не относилась. Начиналась новое совещание. Мое, с Максом. Если бы он хоть раз проявил неуважение ко мне или снобизм – есть такое у молодых руководителей, рано оперившихся, – этих утренних встреч бы не было. Но Обрезанов прекрасно понимал и помнил, благодаря кому он обрел оперскую хватку. А благодарным он быть умел.
Он не знал, как спросить, и смущался от понимания того, что я это вижу.
– Максим, не грейся. Ты меня хочешь спросить, как Гольцов оказался в той квартире?
Обрезанов медленно качнул головой.
Можно соврать. Никто и никогда не проверит. Но что-то заставило меня рассказать обо всем, включая и несанкционированный обыск в квартире Кореневой. Бросив через стол отреставрированный документ, я вытянул из пачки Обрезанова сигарету и развалился на стуле. Максим читал недолго.
– Полагаешь, что убийство связано с Кореневой?
– Уверен. Хотя ничем не могу доказать. Знаю одно – у этой истории будет продолжение.
– Хочешь, подключу пару ребят для отработки авторынка? Пусть они знают, что выполняют задачу, отличную от твоей. Цель оперативно-розыскных мероприятий – выявление устойчивых криминальных связей по линии оргпреступности. Они, конечно, ничего не поймут, но землю покопают основательно. По крайней мере, ты не будешь переключаться с одного на другое.
– Что за ребята?
– Курсанты из школы милиции. У них как раз сейчас стажировка. Пылают активной жизненной позицией. Человека четыре, думаю, выхватить могу.
– Макс, они неделю будут баб обхаживать по кабакам, а в конце стажировки тебе такое фуфло прогонят, что мне потом за месяц не расхлебать! Нет, спасибо.
Но Обрезанов меня слушать не стал. Он просто набрал номер и попросил у старшего офицера школы милиции, ответственного за стажировку, четверых толковых ребят. «Дело ответственное, – сказал Обрезанов, – практика будет связана с выполнением конкретных служебно-боевых задач». Я невольно усмехнулся и махнул рукой. С трудом верится, что мальцы из средней школы милиции смогут за неделю «поднять» связи Тена на авторынке. Тем не менее я все равно был благодарен начальнику. Другой на его месте лишь грузил бы «ценными указаниями». В конце концов, если не связи Тена, то хотя бы данные о бандитизме на этой маленькой земле «утренней свежести» они накопать смогут.
– В каком направлении сейчас думаешь двигаться? – модернизированный вопрос Чернышевского в устах Обрезанова прозвучал актуально, как никогда.
– Агентство недвижимости «Гарант-Риэлт». Вдруг Коренева на работе и понятия не имеет, что Тен сегодня к ней не заедет?
Представился я, разумеется, парнем-рубахой, приехавшим из Хатанги для покупки жилья. Двадцать минут разговора, и я понял суть производимых здесь операций. Во-первых, мне тут же предложили внести пятьсот рублей в качестве оплаты за подбор эксклюзивного, исключительно под мои хатангинские запросы, варианта квартиры. Заодно заключить договор на покупку жилья только в «Гарант-Риэлт». В договоре предусматривались санкции вплоть до штрафов в размере ста минимальных размеров оплаты труда. Поскольку у меня за плечами юридический вуз, мне тут же захотелось посмотреть в глаза их юристу. Судя по офисному убранству, фирма-кидняк, занимающаяся околпачиванием безграмотной части населения, процветала. Не знаю, насколько добросовестно они выполняют жилищную программу Кабардинска, но разорение им самим не грозит, это точно.
– А вы знаете, – я придал своему голосу северный акцент (уж с кем с кем, а с людьми, побывавшими на Севере, я пообщался предостаточно), – мне рекомендовали Ольгу Кореневу. Я бы с ней хотел пообщаться. Говорят, толковый риэлтор.
– Оля болеет, – с улыбкой голубого воришки пояснил генеральный директор. – Мы предоставим вам другого классного специалиста.
– Плачу пятьсот баксов вашей конторе, чтобы работать с Кореневой, – бесцеремонно заявил я, вытягивая ноги.
На скулах генерального заиграли желваки. Предвкушая богатый улов, он, как филин на ветке, крутнулся на стуле и зашипел сидящей рядом красотке:
– Верочка, срочно найди Оленьку!
Верочка одернула до безобразия короткую юбку, вспорхнула и зашла в смежный кабинет. Через приоткрытую дверь я услышал сначала один приглушенный разговор, потом звонок по другому адресу и наконец – долгое молчание. Еще через минуту девушка появилась в комнате:
– Сергей Николаевич, ее нигде нет.
– А ты куда звонила? – раздраженно спросил директор, не желающий расставаться с мыслью о пятистах «зеленых».
Короткое замешательство, которое заметил один я.
– Ольге домой, конечно.
Под рявканье «Черт его знает, что происходит!» я вежливо попросил разрешения позвонить маме.
Зайдя в тот же кабинет, снял трубку и набрал номер АТС.
– Девушка, – приглушенно бормотал я, – уголовный розыск вас беспокоит. Капитан Горский. Сейчас было произведено два звонка с этого номера. Вы поставите меня перед собой на колени, если назовете их.
Верочка соврала. Она не звонила Ольге Кореневой домой. Ни один из двух номеров не принадлежал квартире двадцать семь дома одиннадцать по улице Стофато. Листочек с продиктованными мне цифрами утонул в кармане куртки.
Открыв ногой дверь, я под изумленные взгляды мошенников с лицензией вышел из офиса. Они даже друг другу лгут, как воду пьют. Скотство в законе. С такими даже прощаться – западло. Единственное, что меня в последующем могло заинтересовать по этому делу, то это личность Верочки. Но брать ее за ноздри нужно лишь после того, как я узнаю, кому она все-таки звонила по поводу Кореневой. А пока пусть сидят и плавят мозги о том, кто я такой и чего мне было нужно.
Глава 6
Работы столько, что от избытка мыслей начинала убыстряться походка. Я переставал замечать на улице мелочи, которые раньше ни в коем случае бы не пропустил. Я не заметил, как дошел до отдела. Первым делом позвонил в больницу. Состояние Алексея не улучшилось, но и не стало хуже. Стабильное… Ненавижу это слово.
Теперь – работа. Я вынул из сейфа свой маленький карманный ежедневник. В отличие от стандартного, в него не заглядывал никто, кроме меня. А потрепанный лапоть с бессмысленными ежедневными пунктами плана: «1. Найти убийцу. 2. Раскрыть убийство. 3. Позвонить следователю прокуратуры» лежит на видном месте для проверяющих из областного ГУВД. На краю стола. Ежедневники у нас проверяют, ибо, по мнению начальника ГУВД, «кто ничего не планирует, тот ничего и не делает».
Итак, кому принадлежали телефоны, по которым Верка-модистка искала Кореневу? Оператор адресного бюро бесстрастно выдала два адреса. По первому проживает некто Фокин, по второму – некто Жилко. Теперь нужно…
Стоп.
Влажнели ладони. Безошибочный признак того, что случилось нечто важное. Стараясь не спугнуть догадку, я медленно облокотился на стол. Что сейчас произошло в моей голове чисто автоматически?
Фокин, Жилко, номера телефонов… Вот оно!..
Где я слышал фамилию Жилко?! Черт… И ведь недавно слышал! Возможно, что даже вчера или сегодня!
Я встал и подошел к окну. Что было вчера? Я послал Лешу на обед, и он не вернулся. А перед этим? Леша отдал мне данные на…
– Жилко! – выдохнул я и метнулся к сейфу.
Жилко! Вот они, эти листы, переданные мне Гольцовым! Из «строгача» совершил побег Жилко Степан Иванович, 1972 года рождения… Место жительства – Минская, двенадцать, квартира двадцать пять! Это адрес, который мне только что назвала по номеру оператор АБ! Мать моя! Верочка звонила на домашний телефон беглого Жилко, чтобы справиться о Кореневой?!
Я ворвался в кабинет Обрезанова, как торнадо.
– Макс! Машину и двоих наших! Быстро!!!
Глядя, как начальник снимает трубку прямого с дежуркой телефона, я добавил:
– Пока я еду, отправь патруль на Минскую, двенадцать, двадцать пять! Пусть перекроют выход из подъезда и тыльную сторону дома!..
Улица Минская – это тоже моя территория. Я знал на всей ее протяженности каждый куст, каждую дырку в заборе. Понятно, что я не мог знать каждого, кто на ней проживал. Тем более что, пока существовали такие организации, как «Гарант-Риэлт», постоянных жителей на улицах города в ближайшее время не предвидится. Знаю я и двенадцатый дом – стандартную пятиэтажку хрущевской постройки, ориентированную на людей с доходами ниже среднего. Хоть двадцать пятая квартира и расположена на четвертом этаже, из этого не следует, что в случае опасности оттуда нельзя выпрыгнуть. А какая опасность может быть ужасней, если в твою дверь стучит милиция, а ты находишься в федеральном розыске, как сбежавший из колонии строгого режима? Тут и с крыши прыгнешь. Поэтому я и боялся, что искомый фигурант, поняв, что он под контролем, начнет делать невозможное.
Естественно, патруль все сделал так, как не нужно. Мужики свою задачу понимают весьма однобоко. Перед подъездом стояли «Жигули» с включенным проблесковым маячком, а перед подъездом и сзади дома, как оловянные солдатики, замерли двое сержантов с автоматами. Интересно, а Жилко, если он не сбежал еще тогда, когда за пять километров от дома услышал сирену, уже догадался, что это за ним приехали? Наверное, догадался, потому что из жильцов дома на сегодняшний момент – он единственный, кто сделал «рывок» со «строгача».
Оставив гвардию на прежних местах, я с двумя операми взбежал на четвертый этаж. На площадке мы загнали патроны в патронники и отстегнули шнуры от пистолетов.
– Что бы ни произошло, он нужен мне живой, – сдувая с губ капли пота, шептал я операм. – Можете отстрелить ему ноги и руки, но он должен жить.
Дверь поддалась лишь с третьего удара. Она ввалилась в комнату как-то неудачно, встав почти поперек прохода. Пока мы пробивались сквозь разорванный дерматин и отталкивали дверь, в коридоре громыхнул первый выстрел. Мне не нужно было даже думать – стреляли из «ТТ». Пуля срезала кусок штукатурки и впилась в косяк. Я не видел, кто стрелял. Огонь велся из комнаты, расположенной под углом к коридору.
Второй и третий выстрел. Первая пуля вылетела через проем на лестничную площадку и разбила электрический счетчик. Уклоняясь от снопа голубых искр, с треском вылетающих из замкнутой проводки и пропуская мимо себя вторую пулю, я рванулся вперед.
В коридор навстречу мне выскочил кто-то – я не смотрел ему в лицо – и поднял перед собой руку. Сообразив, что надо стрелять, я дважды спустил курок. Еще даже не прогремел мой второй выстрел, как один из оперов выстрелил прямо над моим ухом!..
Моему изумлению не было предела, когда я увидел, как мужик-привидение стал сползать на пол. Я стрелял в деревянную перегородку, возвышающуюся над дверью. Даже в минуту опасности я думал о здоровье этого негодяя, поэтому мои выстрелы не были рассчитаны на поражение. Поэтому я никак не мог понять, почему известка за спиной упавшего выглядела так, как будто на нее выплеснули ведро крови. Когда наконец стрелок опустился на пол, я все понял. В его голове зияло чернотой посреди мертвенной бледности маленькое отверстие… Я повернулся к оперу.
Что я мог сказать этому человеку? Отматерить за то, что тот перепутал голову с ногой? Но он не путал. Он стрелял на поражение и именно в лоб. Сработал «синдром мента». Это когда предыдущее предупреждение не имеет никакого значения. Включаются другие рецепторы. И как ни предупреждай, в ста случаях из ста произойдет одно и то же – выстрел на поражение. Милиционер увидел, как кто-то целится из оружия в другого милиционера. Все. Тупик. Поэтому и нечего мне сказать. Сейчас я отдал бы свою тринадцатую зарплату – просто мне больше нечего больше отдавать – за то, чтобы этот труп не был трупом Жилко Степана Ивановича.
– Вызывай Обрезанова и прокуратуру…
А что еще я мог сказать?
Когда приехали Максим и Вязьмин, мое настроение не улучшилось. Когда же был осмотрен «ТТ» неизвестного, оказавшего такое яростное сопротивление, оно вообще «упало на ноль». В магазине не было ни единого патрона. Мужик выбегал на нас с пустым стволом. Если бы не этот роковой выстрел, я имел бы возможность хоть что-то прояснить в своем деле. А теперь… Если застреленный опером Верховцевым отморозок – Жилко, то теперь на него будет списано и убийство Тена, и нападение на Гольцова. Вязьмину для этого нужна лишь экспертиза «ТТ» на отстрел. Если она покажет, что в Тена стреляли из этого пистолета, Вязьмин запросто прекратит уголовное дело по убийству Тена «за смертью подозреваемого». Самое интересное, что эта чушь будет подписана наверху. Какой резон оставлять в подвешенном состоянии такой громкий «темняк», как убийство известного в городе бизнесмена? А тут подвернулся редкий случай – убит при задержании преступник, стрелявший в милиционеров из того же оружия, из которого совсем недавно палил в затылок корейцу. Нет, такое упустить нельзя. Может, это и было правильно. Но не для меня. Что бы потом ни говорили, для меня навсегда окажется нераскрытым и убийство на улице Стофато, и нападение на Лешку. А труп, лежащий под моими ногами, ничего для меня не доказывал. Если только то, что в мире нет ничего вечного.