– А вам не кажется, что, узнав о войне, мы должны бы сообразить, что все предварительные планы рухнули и нам тут нечего делать, Павел Васильевич? – старательно невинным голосом спросил Эльснер. – Исходя из обычной логики – какой может быть бизнес в таких условиях?
– Так не мировая же война началась, – возразил Кирсанов. – Так себе, колониальная заварушка. В которой ты, Павел, хитрый немец, сможешь извлечь намного больше личной пользы, чем в спокойные, устоявшиеся времена. Не у нас ли сказано: «Кому война, а кому мать родна»?
– А сами-то вы, Павел Васильевич, как настроены? – спросил Эльснер. Здесь, в виду вражеской твердыни, затея представлялась ему не такой простой и однозначной, как в процессе ее подготовки.
– Соберись, барон. Смотрю на тебя и удивляюсь. Когда в Крыму высаживались, ты так не мандражил… – У жандарма начали одно за одним выскакивать слова, которых он нахватался от «старших товарищей». Что, как показалось Эльснеру, намекает на его собственное нервное напряжение, которое он старательно скрывает от подчиненных.
– Ты же из нас в самом выгодном положении. Не русский, даже не подданный Российской империи. Знакомы мы случайно, общих интересов и целей не имеем. Если и будем поддерживать какие-то связи, так только потому, что других знакомых у нас нет… Не дергайся, одним словом. Если контрразведка к нам прицепится, сдавай всех. Хитренько так, подловато. Мол, вон тот господин во Владивостоке на причале с военными моряками очень тепло прощался, так не русский ли он шпион? Про меня вообще можешь сказать, что подозреваешь в связях с шанхайским опиумным картелем. Болтай много и избыточно правдоподобно…
– Павел Васильевич, – встревоженно сказал Давыдов. – Что-то у нас предварительные наметки начинают расходиться с тем, что вы сейчас говорите…
– Знаешь, Никита, – задушевным тоном, приобняв его за плечо, ответил Кирсанов, – ты что думаешь, я совершенно железный, непробиваемый человек? Я вот тоже посмотрел картину в реальности, ваши слова послушал, и показалось мне, что игра вполне может пойти отнюдь не по нашему сценарию. Оно, конечно, век девятнадцатый – не двадцатый, и шансов у нас поболее, и запасные тузы в рукаве, а все ж может и так и так повернуться. Вот я и ввожу в схему дополнительную степень свободы…
– О чем это вы, господа, тут секретничаете? – неожиданно раздался за спиной сочный баритон всегда довольного собой человека. – Насчет поиграть в покер? Готов составить компанию. Но вы же собрались на берег здесь сойти? Или передумали?
Это подобрался к ним, бесшумно ступая мягкими туфлями, статский советник Ермолаев, Евгений Лаврентьевич, милейший человек, выслуживший на Дальнем Востоке пенсию по судебному ведомству и теперь возвращающийся в Петербург, чтобы доживать оставшиеся годы в покое и довольстве. И пенсион сам по себе неплох, и сбережения кое-какие имеются, а в случае нужды можно будет присяжным поверенным устроиться. Все ходы-выходы он знает, красноречием бог не обидел (что офицеры заметили с первых же часов знакомства), так что будущее сомнений не вызывало.
Этими и многими другими сведениями Евгений Лаврентьевич щедро делился с новыми знакомыми, за отсутствием на пароходе других достойных собеседников.
Вот и сейчас, возникнув из-за тамбура носового сходного люка, Ермолаев включился в разговор, обрывки которого уловил, приближаясь. Или подслушивал аккуратно с самого начала. Кирсанов этого не исключал.
– Да вот действительно соображаем, как нам теперь быть, в силу вновь открывшихся обстоятельств. Сходить ли на берег или продолжить путь до мест более спокойных… – ответил Павел Васильевич, не выходя из образа. – А покер так, к слову пришлось. Может, вместо серьезного дела как раз им зарабатывать придется.
– Тоже неплохое дело, если действительно туз в рукаве и шандалом по лицу получить не боитесь, – тоном знатока ответил Ермолаев. – А что вас в остальном так уж волнует? – легко переключился на следующую тему судейский. – Что вам до их войны? Призыву вы не подлежите, а до всего остального… Был бы я помоложе да не обременен семейством, ей-богу, составил бы вам компанию.
Победят англичане, присоединят к себе здоровенный кусок Африки – для налаживания единообразной власти и экономического устройства много опытных людей потребуется. Когда еще из метрополии и иных государств они сюда доберутся. А вы уже здесь. Изволили читать Салтыкова-Щедрина «Господа ташкентцы»? На новообретенных землях всегда великолепные возможности открываются. Если не зевать, конечно. Я вот тоже… Рискнул в свое время к берегам тихоокеанским отправиться, в дичь да глушь. Очень меня доброжелатели отговаривали – куда, мол, из столицы, с хорошей должности, да в дебри Уссурийского края. А в итоге я прав оказался, а не они. И выслуга шла год за три, и чины, и жалованье, и безгрешные доходы, само собой, – при этих словах он хитро усмехнулся и подмигнул. – Одним словом, не сомневайтесь, господа. Когда и ставить последний рубль ребром, как не в ваши годы?
От близкого берега, пыхтя машиной и густо дымя из высокой медной трубы, к борту направился катер с лоцманом и еще какими-то людьми на борту. «Царица» заходила в Кейптаун регулярно, шесть раз в год, и ее, как и капитана, хорошо здесь знали.
Челноков всегда швартовался без помощи лоцмана. Он дал короткий приветственный гудок, приподнял над головой фуражку и жестом показал, что в помощи не нуждается. Пароход уже двигался по инерции, которой как раз хватало, чтобы четко притереться бортом напротив пакгауза, в который предстояло сдать груз из самого Владивостока и попутных портов и принять новый, если таковой окажется. Рыжебородый офицер в синем кителе с серебряными нашивками на рукавах через рупор швартовку разрешил, но приказал до прихода специального комиссара никого на пирс не спускать.
Челноков выругался. Ну, начинается.
– А причальная партия как же? – как можно более ядовитым голосом осведомился он. – Кто троса на кнехты заведет? Не вы же? Давно я того бардака не видел, чтобы капитану велели швартоваться, на пирс не сходя! – Он тоже кричал в рупор, не выбирая выражений. Любой капитан дальнего плавания портовых крыс не уважал и не должен был уважать, кроме лоцмана, конечно, который тоже принадлежал к сословию
Примечания
1
См. роман «Скорпион в янтаре».
2
Гностики – последователи гностицизма, религиозно-философского учения, представляющего смесь христианских религиозных догматов с греческой философией и восточными религиями.
3
Ригоризм – суровое, непреклонное следование каким-либо принципам, правилам, убеждениям.
4
Благо народа – высший закон (лат.).
5
Без гнева и пристрастия (лат.).
6
Дуумвиры (лат.) – соправители, два высших должностных лица, обладающие одинаковыми полномочиями.
7
Образ жизни (лат.).
8
Ирой – герой, но в несколько негативном смысле, творящий больше зла, чем пользы. Сознательно или по глупости – неважно. Отсюда поговорка: «Ирой с дырой» (русск. устар.).
9
См. роман «Время игры».
10
Онтология – философское учение, в идеализме (объективном и субъективном) якобы противоположное теории познания и логике. В марксизме-ленинизме все три течения взаимодополняющи.
11
См. роман «Андреевское братство».
12
См. роман «Время игры».
13
Агломерация – в данном случае независимые города-государства, образовавшиеся при слиянии некоторых мегаполисов с пригородами. Например, Шанхай, Сингапур, Джакарта, Мехико, Бомбей и др.
14
См. роман «Андреевское братство».
15
Апория – логическое затруднение, непреодолимое противоречие при разрешении проблемы. Антиномия – противоречие между положениями, каждое из которых по отдельности логически доказуемо.
16
Силенциум – тишина, молчание (лат.).
17
Металанги – языки более высоких семантических уровней по отношении к общеупотребимым. Условно каждый следующий уровень по сложности на порядок выше предыдущего. Так, например, фраза, произнесенная на металанге третьего уровня, потребует в сто раз больше времени для переложения на первый и т. д. Популярный пример: «Рецессивная аллель влияет на фенотип, только если генотип гомозиготен». Чтобы сделать ее полностью понятной (на уровне свободного оперирования) для человека с начальным образованием, необходимо вначале изложить ему курс общей биологии, а затем и генетики. Что займет минимум сто учебных часов.
18
См.: А. и Б. Стругацкие «Трудно быть богом».
19
Шенкель – внутренняя поверхность голени и колена, с помощью которых всадник, собственно, держится в седле и управляет лошадью. Стремена сами по себе для этого не предназначены, и если «облегчаться» от них, а не от шенкелей, последствия могут быть самыми неприятными.
20
См.: М. Лермонтов «Тамань».
21
В. Маяковский. «Стихи о советском паспорте».
22
Крона – 5 шиллингов.
23
Шестая склянка – шесть сдвоенных ударов судовым колоколом, отбивающим каждые полчаса. После восьмого отсчет начинается снова, что соответствует четырем часовым вахтам. В данном случае – три часа утра.