Уже падая, я смутно осознал, что рискую опуститься на колени и постарался завалиться на бок. Это было последнее осмысленное действие, на которое я оказался способен той проклятой ночкой.
4
Что сказали бы вы, очнувшись на рассвете в незнакомой комнате, на чужой кровати, с руками, прикованными наручниками к ее изголовью? Прочитали бы утреннюю молитву господу? Помянули бы черта? Принялись бы сочинять возмущенный протест в комиссию по правам человека?
Лично я для начала просто застонал. Физиономия моя чувствовала себя почти хорошо (спасибо, Дубов, спасибо, благодетель, что велел своим опричникам не частить дубинками по моей головушке). В остальных частях тела ощущался полнейший дискомфорт. Грудь побаливала как на вдохе, так и на выдохе. Руки прикидывались чужими, плечи гудели.
Раннее солнышко, проглядывающее сквозь листву в окне, рассеяло мрак в комнате, но не в моей душе. Пробежавшись взглядом вокруг себя, я не обнаружил ни единой детали, которая могла бы меня порадовать или хотя бы утешить.
Вдохновенная ряшка господина Дубова на настенном календаре, примерно 50 на 50, была расцвечена, оттенена и разглажена с такой тщательностью, что самая высокооплачиваемая топ-модель не рискнула бы стать рядом, опасаясь показаться потасканной дешевкой. Не мужское лицо, а младенческая попка, и только!
Плакат висел над хлипким на вид столом, который едва выдерживал вес взгроможденного на него компьютера.
Дальний угол комнаты занимала тумба, увенчанная скромной видеодвойкой. Телевизор был не больше компьютерного монитора.
Моя голова, как ни странно, вполне комфортно покоилась на подушке, упакованной в восхитительно свежую наволочку. Вся остальная постель тоже была показательно чистой (до того, как меня, изрядно вывалянного по полу и истоптанного чужими грязными ногами, уложили сверху в одежде и обуви).
Хотя наручники на меня надели гуманные, не самозатягивающиеся, они мешали мне ощущать себя в этом доме желанным гостем. После урока, преподанного Ирише, я вряд ли мог рассчитывать на добрые чувства ее отца. С другой стороны, если бы я позволил ей одержать верх, мое положение тоже не стало бы завидным. Нормальные люди, как правило, стремятся пнуть падших побольнее.
Я понятия не имел, как пройдет моя новая встреча с Дубовым, но твердо знал одно: он ни в коем случае не должен увидеть страх или растерянность на моем лице. Это как показать слабину при встрече с лютым псом: дрогнул, и тебе крышка!
Желая проверить, как поведут себя мои треснувшие по краю губы при попытке улыбнуться, я растянул их во всю ширь, а зубы предельно обнажил.
Когда человек улыбается в обществе, он считается веселым и приятным собеседником. Когда же он скалится неизвестно чему в полном одиночестве, это уже тревожный сигнал. Вот почему женская фигура, приоткрывшая дверь в комнату, при виде широкой ухмылки на моем лице чуть не отпрянула обратно.
Я состроил непроницаемое лицо. Это было проделано так молниеносно, что навестившая меня особа встряхнула светлыми волосами. Наверняка отгоняла безумный образ, который показался ей просто померещившимся.
Объемное голографическое изображение наипервейшей раскрасавицы в мире – вот что видел я перед собой. Если где-то и существовали более притягательные молодые женщины, то для меня это ровным счетом ничего не значило, потому что при виде прекрасной незнакомки все они разом обратились в пустое место.
Как описать загорелую богиню в белоснежном теннисном наряде, с умелым макияжем на лице и волосами, только что уложенными феном? Где взять слова, чтобы передать цвет и форму сосков, норовящих прорваться сквозь тонкую ткань? С чем сравнить ее пупок, выглядывающий из-под короткой маечки так трогательно, что, если бы не наручники, я мог бы не сдержать желание прикоснуться к нему хотя бы одним пальцем? Я даже обрадовался, что прикован к кровати. И ничуть не огорчился тому, что у меня не было ни мыслей, ни слов. Это позволяло мне просто лежать, молчать и пялиться на прекрасное видение во все глаза. Оно благоухало экзотическим ароматом киви, который в последнее время предпочитала моя жена. Дезодорант «Фа», гарантирующий свежесть на протяжении 24 часов.
Пауза продлилась достаточно долго, чтобы мы успели вволю полюбоваться друг другом.
– Досталось? – сочувственно спросило неземное создание, плотно прикрыв дверь за своей спиной.
– Пустяки, – мужественно сказал я.
– Бедненький!..
Пройдясь по комнате пританцовывающей походкой, незнакомка склонилась над столом, делая вид, что заинтересовалась маркой компьютера. Шортики, облегающие отставленный зад, задумчиво качнулись из стороны в сторону. У меня вырвался прерывистый вздох. Есть такая обидная закономерность: чем красивее женщина, тем чаще она принимает солнечные ванны нагишом, но при этом ваши шансы полюбоваться ее сплошным загаром уменьшаются в прямо противоположной пропорции.
– Ничего, если я буду с тобой на «ты»? – Шортики развернулись ко мне передом и приблизились почти вплотную, заслоняя собой все остальное мироздание.
С трудом заставив себя оторвать глаза от волнующего холмика под белой тканью, я устремил их на обращенное ко мне лицо и хрипло согласился:
– Пожалуйста, гм!.. Гм!
– Тебя зовут Игорем, я знаю. Неужели ты и вправду писатель?
– Когда я гляжу на тебя, – сказал я, – остается только пожалеть, что я не стал поэтом. Или скульптором на худой конец.
– Худой конец? – Незнакомка прыснула.
Половину ее очарования как рукой сняло. Я по-прежнему не находил в ее внешности ни одного изъяна, но предвкушение сказки или праздника прошло. Это как если бы ослепительное сияние солнца было омрачено тучкой. При этом солнце остается таким же блистательным, но на него можно смотреть без риска ослепнуть.
– Кто ты, смешливая прелестница? – спросил я, попытавшись сесть на кровати.
Никелированные браслеты грубо напомнили мне, где мое место.
– Я Натали, – сказала моя посетительница, похлопывая ракеткой по смуглой ноге, позолоченной едва заметным пушком.
– Жена Марка? – дошло до меня.
Не успев как следует порадоваться нашему знакомству, я уже помрачнел. Помнится, Дубов обмолвился, что Натали однажды победила в конкурсе красоты, и теперь это не вызывало ни малейших сомнений. Но не забыл я также и дополнительную характеристику, данную свекром снохе. «Жадная и расчетливая сука». Учитывая брак такой редкостной красавицы с совершенно порочным чудовищем, слова Дубова скорее всего были прискорбной правдой. Пусть простят меня милые романтики, но чем ярче натура женщины, тем темнее ее инстинкты.
– Ха, жена! – горькое восклицание Натали прозвучало, как запоздавшее эхо. – Наложница я… Владимир Феликсович насильно окрутил меня со своим сынком. Никакой жизни теперь!
– А что, разве он такой плохой супруг? – спросил я, изображая полное неведение. – Мужик на вид привлекательный, интересный.
– Кто мужик-то?! – презрительно процедила Натали. – Таких мужиков я знаешь где видала?..
Я спрашивать не стал, но Натали все равно сказала. Ее голос сразу утратил всю недавнюю мелодичность. Закрыв глаза, можно было запросто представить на месте собеседницы продавщицу из привокзального ларька, которая в свободное время подрабатывает уличной девкой. Именно такая мне и привиделась. Зато, снова разомкнув веки, я с удовольствием обнаружил перед собой прежнюю очаровательницу, зашедшую поболтать с гостем по пути на теннисный корт. Вот в чем прелесть богатого воображения.
– Ничего не понимаю, – продолжал я ломать комедию. – Разве Марк не мужчина, а переодетая женщина?
– Хуже. Пидор он гнойный, вот кто! Козляра вонючий с вафельницей вместо рта… – Это была лишь прелюдия к короткой эмоциональной речи, осуждающей нетрадиционную сексуальную ориентацию. Я опять закрыл глаза, но распутная девка из ларька уже исчезла. Теперь режущий слух голос принадлежал старой потаскухе, одной из тех алкашек, которых за постоянные фингалы на физиономиях ласково называют «синеглазками».
Если уж выпало счастье общаться с королевой красоты, то пусть она будет иностранкой, подумал я. Плиз… о… кей… гудбай… Этого лексикона более чем достаточно для большой и светлой любви.
– Ты бы денежную компенсацию попросила за свои страдания, – предложил я, не открывая глаз. Мне было больно наблюдать крушение своих идеалов. Я решил, что вновь взгляну на Натали не раньше, чем у нас найдется какая-нибудь более приятная тема для беседы, чем обсуждение пакостных наклонностей ее муженька.
– Я, по-твоему, шлюха? – Судя по оскорбленным ноткам, прозвучавшим в голосе Натали, она сильно комплексовала по этому поводу, как и весь прочий женский пол, начиная с Евы. – Я?! Шлюха?!!
«А кто же еще?» – так отреагировали на вопрос мои автоматически приподнявшиеся брови. Язык же выдал совершенно иной вариант ответа:
– Разумеется, нет, но это еще не повод отказываться от вознаграждения за свои услуги.
Вот так перл я выдал! Мне подумалось, что эта крылатая фраза может стать девизом всех женщин планеты.
Первой оценила мою находку Натали.
– Вообще-то ты прав, – медленно сказала она. – Но я ничего не попросила у этих людей. В этом моя совесть чиста.
Наглую ложь легко принять за правду. Но только не с закрытыми глазами. Когда не видишь собеседника, любая фальшь в его голосе звучит особенно отчетливо. Я не купился на щебетание Натали. Даже если бы Дубов не упомянул накануне о деньгах, отваленных снохе за выполнение обязанностей домашнего секс-терапевта, я все равно не поверил бы в ее бескорыстие. Добрые ангелы и капиталистические отношения – вещи абсолютно несовместимые.
Открыв глаза, я с нежностью посмотрел на Натали, успевшую отложить свою ракетку и присесть на краешек кровати у моих ног.
– Знаешь, – сказал я проникновенно, – ты самая удивительная девушка, которая когда-либо встречалась на моем пути. Прекрасный цветок, гордый и одинокий, вот кого ты мне напоминаешь. О, как я понимаю тебя, как сочувствую!
В ответ на мою мелодраматическую речь Натали застенчиво призналась:
– Тут и впрямь охреневаешь от безделья и одиночества. Просто шизануться можно, честное слово! Педерастический муж, его папаша пришибленный, потом еще эта лосиха Ириша… Мало того, фашистики ихние сопливые в каждую щель подглядывают и дрочат до посинения… Полное собрание сочинений, блин!
Последняя фраза была нежно выдохнута мне в самое ухо, отчего я весь похолодел и замер, а мурашки, напротив, ожили и промчались по моей коже наперегонки, стартовав где-то в районе макушки. Их новая стая сыпанула в разные стороны, когда холеные пальчики Натали непринужденно занялись пуговицей и «молнией» моих джинсов.
– Э!.. Э!..
– Тс-с, не дергайся, – предупредила она шепотом. Ее длинные ногти легонько царапнули мой втянувшийся живот.
Чувствуя, как позвоночник превращается в сплошную заледеневшую сосульку, я спросил:
– Который час, не знаешь?
– Около шести. Все еще спят.
Успокоив меня таким образом, Натали одним рывком стянула с меня все то, что сочла лишним. Натянуть обратно приспущенные джинсы мне в моем положении не удалось бы никак. Беспомощно потрепыхав руками, раскинутыми вдоль спинки кровати, я рассудительно предложил:
– Может, подождем, пока с меня снимут эти дурацкие кандалы?
– Их могут вообще никогда не снять, – возразила Натали, – а я почти месяц была вынуждена обходиться без мужика. Представляешь, каково это?
Я вознамерился поджать коленки к животу или хотя бы перекатиться на бок, но Натали тут же взгромоздилась на мои ноги и счастливо засмеялась. Находись сверху я, а не она, мне, наверное, захотелось бы порадоваться вместе с ней. Но мужчина, которым вертит по своему усмотрению женщина, пусть даже безумно красивая, становится нервозным и даже угрюмым.
– На сегодня хватит, – строго сказал я. – Самое время тебе пойти постучать мячиками на корте. Мне нужно собраться с мыслями перед серьезным разговором с твоими родственничками.
– А хочешь, я погадаю тебе немножко?
Вопрос был задан самым невинным тоном, но я посмотрел на Натали с некоторым подозрением:
– По руке?
– Существуют способы поинтереснее… Ну-ка, посмотрим на твою дорожку…
– Какую еще дорожку?
Натали медленно провела пальцами от моего пупка до самого низа живота, легонько теребя подворачивающуюся под руку поросль. Там, где ее коготки начали путаться в дебрях, она выбрала прядь погуще, намотала ее на указательный палец и подергала, как бы испытывая мою растительность на прочность.
– Это называется дорожкой к теще, – поясняла она, слегка гнусавя при этом. Многие женщины, которых я знал, во время приливов нежности почему-то начинали разговаривать в нос. – Дурацкое название, правда? – спросила она, склоняясь надо мной все ниже. – Дорожка привела меня ни к какой не к теще, а… Угу! Та-ак!.. Кто тут у нас живет?.. Кто это тут прячется?.. Попался, который кусался?.. Вот я тебя сейчас… ам!
И тот несчастный, который никогда не кусался и кусаться не мог, разделил участь библейского Ионы, заглоченного чудо-юдо-рыбой-кит. Натали оторвалась от своего занятия и принялась что-то жарко ворковать.
– …мням-мням-мням, да, мой сладенький? – бубнила она ласково.
– Что ты бормочешь? – спросил я, чтобы не чувствовать себя третьим лишним на этом празднике жизни.
Натали повторила фразу чуть громче, но дикция ее все равно осталась невнятной, потому что теперь ей мешал посторонний предмет во рту.
Наблюдая за возвратно-поступательными движениями светлой головки, я подумал, что ее обладательнице не мешало бы покраситься заново и сделать прическу покороче, чтобы не щекотать волосами животы случайных знакомых. В том, что для Натали это приключение является лишь малозначительным этапом на ее большом жизненном пути, не оставалось никаких сомнений. Настоящее мастерство не забудешь, не пропьешь. Натали ни разу не задела меня зубами, зато я узнал, каковы на ощупь ее гланды, а такая сноровка требовала постоянных упорных тренировок.
Разумеется, мои выводы нельзя было назвать беспристрастными, потому что я не смог оставаться посторонним наблюдателем достаточно долго. Не знаю, что именно стремилась утолить Натали – легкий голод или зверский аппетит, – но через некоторое время я испытал настоятельную потребность помочь ей поскорее насытиться.
Хотя я всячески скрывал свои намерения, чтобы не спугнуть птичку раньше времени, она спохватилась ровно за секунду до того мгновения, когда я собирался издать торжествующий клич. Раз! И головка Натали проворно вспорхнула с моего живота. «С такими экстрасенсорными способностями нужно извержения вулканов предсказывать!» – сердито подумал я.
– Тебе не кажется, что ты слишком спешишь? – спросила Натали с упреком. Можно подумать, она была невинной гимназисточкой, которую ухажер вздумал поцеловать в щечку уже в ходе тридцать девятого свидания.
Вместо того чтобы провалиться под землю от стыда, я честно признался:
– Невозможно удержаться. Ты делаешь это так профессионально!..
Услышав мой сомнительный комплимент, Натали расцвела. Мне вдруг захотелось называть ее Розой. Майской.
– И все равно спешить не надо, – строго сказала она, оглаживая шкодливым язычком свои губы. – Сначала мы должны кое о чем договориться.
Думаете, я удивился выдвинутому условию? Нет, ведь я не был самовлюбленным Кинг-Конгом, чтобы приписывать внезапную страсть прекрасной блондинки своему безграничному очарованию. В первую очередь Натали стремилась выдавить из меня интересующую ее информацию, а потом уже все остальное. Более того, ее вполне мог подослать ко мне Дубов-младший, сделавший пробный заход еще вчера. Все в этом доме чего-то от меня хотели, требовали, домогались. Один я ничего ни у кого не просил. Я просто желал, чтобы меня оставили в покое.