Вау-у-у! Уип-уип! Лю-лю-лю-лю!
К тому моменту, когда к ресторану подкатили полицейские, их сирена тонула в общем механическом скулеже. Суматоха поднялась такая, что о сохранении конфиденциальности нечего было и мечтать.
* * *
Выплюнув перекушенную пополам зубочистку, Стейбл выбрался наружу. Провал, полный провал, тоскливо констатировал он, увидев, как разгорячившийся напарник смазал по челюсти подбежавшего полицейского. Египетские блюстители порядка не отличаются устрашающей внешностью, но они многочисленны и очень щепетильно относятся к чести своих светло-бежевых мундиров.
На место событий подоспели еще две машины с мигалками. В ход пошли дубинки, засверкали браслеты наручников. Полицейских было около дюжины, а впечатление складывалось такое, будто их раз в десять больше. Толпа возбужденно гомонила, обсуждая происходящее. Все трое мужчин, так или иначе принимавшие участие в потасовке, распластались на асфальте лицом вниз, руки у всех оказались скованными за спиной.
Броуди лежал неподвижно. Ахмед ерзал до тех пор, пока не получил дубинкой по заднице. Зачинщика драки тоже приголубили, но он громогласно потребовал вызвать российского консула, и его оставили в покое. Взлохмаченная Наташа безуспешно пыталась приладить на место полуоторванный подол платья. Арабы, перед глазами которых мелькал то ее оголившийся бок, то бедро, цокали языками. Один из полицейских, собиравший с земли разбросанные вещи, издал гортанный возглас и застыл, уставившись под ноги.
Проходящий мимо Стейбл опознал в скомканном лоскуте материи предмет женского туалета и скрипнул зубами. Удача была так близка! Наталья Верещагина была готова к интрижке с Ахмедом. Все испортил факин дранк рашн! Проклятый русский пьяница! Откуда только он взялся?
Стейбл полез в карман, нащупывая удостоверение сотрудника американского посольства. Внезапно осенившая его идея была блестящей. Необходимо забрать у полицейских не только Броуди, но и эту взбалмошную Наташу. Она растерянна, напугана, она только и мечтает, чтобы поскорее уехать отсюда. Почему бы и нет? Стейбл выдаст ее за гражданку Соединенных Штатов, и это сработает. Правда, каирские копы не преминут проверить документы Верещагиной, так что придется раскошелиться. Причем, учитывая экстравагантный наряд русской, сумма выкупа будет немалой. Но и ставка велика.
Не только один Стейбл считал так.
Откуда ни возьмись, на сцене возник новый персонаж: средних лет мужчина при галстуке, хотя и без пиджака. Сделав несколько шагов вперед, он подобрал утерянный Наташей паспорт и, одарив вежливой улыбкой замешкавшегося полицейского, поднял находку над головой.
– Господа, – провозгласил он на безупречном английском языке, – я Беликов, второй секретарь посольства Российской Федерации в Египте. Приношу извинения и выражаю озабоченность по поводу инцидента, в который была невольно вовлечена моя соотечественница. Кому предъявить документы?
Стейбл остановился, сунув руки в карманы и широко расставив ноги. Российский дипломат опередил его: отыскав среди полицейских старшего офицера, он что-то тихо втолковывал ему, протягивая удостоверение и паспорт. Египтянин бегло изучил их и возвратил русскому, причем его правая ладонь была стиснута в кулак и вывернулась, как у паралитика. Пока Стейбл смотрел на смуглое лицо офицера, стремясь определить размер взятки, тот сделал неуловимое движение ладони к карману, после чего принялся поправлять портупею, демонстрируя всем, что его руки пусты. Русский же приблизился к Наташе и, отвесив сдержанный полупоклон, осведомился:
– Госпожа Верещагина? Желаете дать показания полиции или предпочитаете написать объяснения в посольстве?
– В посольстве, – не задумываясь, ответила Наташа.
– И я – в посольстве, – заволновался протрезвевший от треволнений пьяница.
Беликов посмотрел на него так, будто увидел у своих ног говорящего червя.
– Вы в состоянии идти самостоятельно? – спросил он у Наташи.
– Еще как! – откликнулась она.
– Тогда следуйте за мной.
Провожаемые любопытными взглядами, они направились к синему «Крайслеру» с дипломатическими номерами. Толкаясь, юные парковщики засеменили рядом с Наташей, придерживающей расползающееся платье.
Броуди повернул голову к Ахмеду и шепнул ему нечто такое, отчего тот уткнулся носом в асфальт и перестал подавать признаки жизни. Пьяница тоже помалкивал, вероятно, надеясь, что посол вернется за ним. Этого не произошло. Фыркнув, автомобиль с дипломатическими номерами покинул площадь.
Стейбл выступил вперед и, не в силах избавиться от недовольной мины, произнес:
– Я помощник военного атташе Соединенных Штатов. Требую извинений и выражаю решительный протест по поводу незаконного задержания гражданина Америки…
Забегая вперед, отметим, что освобождение Броуди не стоило ни цента, однако оптимизма это Стейблу не прибавило. Его, как несмышленого мальчишку, обвели вокруг пальца, за что ему полагалось строгое наказание. Уже не как мальчишке. А как проштрафившемуся лейтенанту Центрального разведывательного управления.
Глава вторая
Россия, Нижегородская область,
объект № 1 НИИ радиофизики,
24 мая, ночь
Пока грузился древний комп, издающий ревматические покряхтывания и поскрипывания, Степа лег животом на подоконник и прикурил сигарету из позаимствованной у отца пачки. Голимая «Тройка», но зато на халяву, а на халяву и уксус сладкий, и дым отечества. К тому же, поддерживая отечественного производителя, чувствуешь себя как бы патриотом, а собственная бесшабашность превращает процесс курения в маленькое приключение.
Большие приключения в Степиной жизни тоже случались, но все они заканчивались большими неприятностями. Нормальный расклад. Повзрослев, начинаешь понимать, что жизнь – не похождения Гарри Поттера, и волшебства в ней ни на грош. Урвал свой маленький кусочек счастья, и радуйся. Как та курочка, что по зернышку клюет. Пока ей шею не скрутят.
Степа сплюнул в темноту. Дым он пускал далеко перед собой, складывая губы трубочкой. Затянувшись, держал сигарету в вытянутой руке, чтобы табачный запах не проникал в комнату. Лежал на пузе, почесывал ногу ногой и смотрел прямо перед собой.
Территорию окружала черная зубчатая стена леса. В сравнении с ней покосившаяся рукотворная ограда смотрелась убого, но Степа убедился, что охраняется она бдительно. Вместо сторожевых вышек, электротока и колючей проволоки – чувствительные датчики и современные веб-камеры по периметру. Сунешься не в ту степь – тут же, как из-под земли, вырастают амбалы в камуфляже и без знаков различия. Здорово же они охраняют сотрудников. В том числе и Степиного отца с его лабораторией. Секретный объект как-никак.
Переехать сюда на время отъезда матери Степа отказывался лишь до тех пор, пока не узнал, что прозябание в лесной глуши обеспечивает ему заочную сдачу экзаменов. Автоматом, как многозначительно пояснила директриса школы. То есть экзамены как бы есть, а тебя как бы нету. Какой же дурак станет упираться после этого? Степа вернется в город как раз с началом летних каникул, не клятый, не мятый, досыта надышавшийся свежим воздухом… и никотином.
Выдув сизое облачко, он воровато оглянулся на комнату, тускло озаренную голубоватым свечением монитора. Отец спал, изнуренный научными изысканиями, жарой и комарами. Это хорошо. Можно будет еще сигаретку дернуть, а то, когда торчишь в чате без перекуров, уши пухнут.
Сделав глубокую затяжку, Степа стал пускать кольца дыма, потому что пялиться на захламленную площадку было скучно. Соседский пацан, яйцеголовый умник с парой линз вместо глаз, утверждал, что иногда здесь есть на что поглядеть ночами, но веры ему не было. Разноцветные пылающие шары, летающие над лесом, скорее всего, пацану приснились или померещились после трамалгина. «Анальные они, твои явления, а не аномальные, – сказал Степа, выслушав рассказ. – Лови глюки, не теряй брюки».
Откуда тут взяться НЛО? Что инопланетяне не видели на полузаброшенном полигоне в ста пятидесяти километрах от Нижнего Новгорода? Бесконечные ряды двадцатиметровых антенн, утопающих среди моря кустарников? Рупор-излучатель, уставившийся в небо? Трансформаторные подстанции с выломанными дверями? Обшарпанные домишки лабораторий и хозкорпусов? Все вместе (включая матерные надписи на стенах и заборах) называлось загадочным словом «Сура». Отец, воспитанный в совковой атмосфере поголовной шпиономании, до сих пор произносил слово вполголоса.
– Что ты там делаешь, Степка?
Легок на помине! Явился, не запылился.
Мальчик разжал пальцы, выпуская окурок. По-быстрому провентилировал легкие. Спрыгнул с подоконника и повернулся к отцу, весь из себя правильный, независимый и спокойный.
– Мозги проветриваю, – соврал он. – А тебе чего не спится?
– Жарко, – пожаловался отец, водя рукой по седой груди.
Знакомый жест. Как про маму заговорит, так сразу за сердце хватается. Сдает батя. А чем ему поможешь?
– По телику сказали, рекордная майская температура за сто с чем-то лет, – сообщил Степа с таким видом, словно в этом была его личная заслуга. – Везет маме. – Он сунул в рот жвачку и прошел мимо отца, чтобы расположиться за компьютером. – Небось из воды не вылезает.
– Но не ночью же, – заметил отец, поморщившись.
Вот так взрослые люди морщатся, кривляются, улыбаются, а потом у них личики что та жеваная бумага. А некоторые еще кофе глушат да мозги сушат с утра до ночи. Результат плачевный, резюмировал Степа. Не слишком приятно видеть родного отца с телосложением Кощея Бессмертного, сивыми патлами и голыми ногами с варикозными венами. Хоть бы по дому не в трусах шастал, а в спортивном костюме, что ли. Степа ладно, ему по барабану, но мать… Интересно, что думает женщина про неухоженного мужика преклонного возраста, который ей чуть ли не в отцы годится? Нет, не интересно, потому что ничего хорошего думать она не может. Тут не просто в воду ночью полезешь, тут утопишься от тоски.
* * *
Степа зевнул. Представил себе неизвестно для кого наряжающуюся и красящуюся маму. Спросил глухо и протяжно:
– Там у нее какое море, а? Красное?
Отец встрепенулся. Поправил растопыренной пятерней шевелюру.
– Средиземное, кажется. Хотя шут его знает. По-моему, Красное тоже.
– Тогда ей вдвойне повезло, – рассудил Степа.
– Вдвойне, да. Кха-кха… – Вместо того чтобы вернуться в спальню, отец взял стул, развернул его спинкой от себя и сел верхом. Прямо как мальчишка, не заметивший, что он давно состарился. – Наша мама, – сказал он, – заслужила полноценный отдых. Пусть гуляет.
– И отсыпается, – буркнул Степа.
За этим как бы следовало недосказанное: «Ты бы, папа, тоже шел баиньки. Не видишь? Я хочу остаться один».
– Отсыпается, – повторил отец и снова поморщился. – Брось-ка мне сигареты.
– А где они? – фальшивым тоном поинтересовался Степа.
– В заднем кармане твоих джинсов.
Не отвертишься. Степа всегда брал всю пачку, а потом тихонько возвращал на место. Куда умнее, чем лишний раз прокрадываться в спальню и шерудеть там мышью. Но на этот раз мышь спалилась. Горела ярким пламенем, аж уши полыхали.
– Я только попробовать, – сказал Степа.
Отец кивнул:
– Понятное дело. Давно куришь?
– Редко. И не в затяжку.
– Я тоже начинал в твоем возрасте и тоже не в затяжку. А теперь вот…
– Что?
– Кха. Ничего.
Степа сунул отцу сигареты, спички, пепельницу и вернулся за стол. Из-за несостоявшейся нотации он почувствовал к отцу благодарность. Неожиданно для себя он выключил компьютер и откинулся на стуле, давая понять, что не прочь поболтать на отвлеченные темы. В темноте, заполнившей комнату, была только одна яркая точка: рубиновый огонек сигареты.
– Вот ты климатом занимаешься, – сказал Степа, наблюдая за огоньком, – так, может, объяснишь, что происходит?
– А что происходит? – насторожился отец.
– То потоп, то засуха, то морозы в Африке, то в Москве асфальт от жары плавится. Только не надо про циклоны и антициклоны. Лучше прямо скажи, нам по ящику правду про глобальное потепление говорят? Или лапшу вешают?
Отец, похожий на призрак, окутанный паром, задумался.
– На этот вопрос не существует определенного ответа, – признался он наконец. – Антропогенный фактор…
– А без этих своих ученых фишек? – попросил Степа.
– Выброс в атмосферу углекислого газа, – поправился отец. – Действительно ли увеличение его содержания вызывает потепление на планете? Неизвестно. За минувшее столетие температура в среднем повысилась на полградуса, а концентрация це-о-два – на тридцать процентов. Чтобы определить закономерность, необходимо вести наблюдение еще два века, а этого времени у нас нет.
– В смысле? У кого: у нас?
– У человечества.
Столько безысходности послышалось в голосе отца, что Степе стало как-то неуютно. Поджав под себя ноги, он тихо спросил:
– Вымрем как мамонты?
– Не вымерли они. Погибли в одночасье.
– Что хреном по лбу, что редькой в нос, – рассудил Степа. – Лично я не мамонт, и я не согласен.
– О? – приятно удивился отец. – И что же ты предлагаешь предпринять?
– Почему это я должен предлагать и предпринимать?
– Но ведь не согласен лично ты. Следовательно, ты намерен каким-то образом проявить свой протест.
– Ничего я не намерен, – буркнул Степа. – А вот янки пускай Киприотский протокол подписывают, или как его там?
– Киотский.
– Вот я и говорю. Надавили бы на них всем миром, не отвертелись бы.
Отец засопел, заскрипел стулом.
– Протокол ничего не меняет, сынок, – сказал он. – Не так страшна двуокись углерода, как ее малюют. Мировой катастрофы из-за нее не случится. Локальные бедствия – да. Или, скажем, сокращение отопительного сезона в России. Но это как раз положительный эффект, не так ли?
– Тогда чего ты вздыхаешь?
– Я вздыхаю? – удивился отец.
– Без остановки, – подтвердил Степа. – Маму ревнуешь?
– Глупости! Разумный человек не унижается до ревности.
– Угу. То-то ты всякий раз, когда мама звонит, ей форменные допросы устраиваешь.
– Ничего я не устраиваю, – с вызовом произнес отец. И абсолютно непоследовательно добавил: – Подрастешь, поймешь.
– А я уже подрос, папочка, – сказал Степа. – Только ты этого все никак не поймешь. Разговариваешь со мной как с маленьким.
– Думаешь, если отцовские сигареты куришь, то уже взрослый?
– Думаю, что мне без разницы, от чего загибаться: от жары, от бомбы или от никотина. Сам сказал: кранты.
Отец покачал головой:
– Я сказал: времени мало.
– Ты сказал: времени нет!
Степа начал заводиться. Несмотря на несомненную удачу со школьными экзаменами, в пребывании на секретном объекте существовали свои минусы. Большие минусы.
Предоставленная Верещагиным квартира дышала казенщиной, кишела тараканами и была обставлена слишком убого, чтобы дарить ее временным обитателям хотя бы какое-то подобие уюта. Она размещалась в одном из двух жилых домов гостиничного типа. Это отец говорил, что гостиничного. Степа предпочитал более точное определение. Бараки, они и в Африке бараки.
Народ обитал на территории объекта пестрый, одевался как из секонд-хенда: доисторические белые халаты; тяжелые, мешковатые костюмы; стремные джинсы с кривыми строчками; платья, скроенные в ателье по пошиву пододеяльников и наволочек. Чем занимались здесь все эти дядечки и тетеньки, перенесенные в современную эпоху из туманного совкового прошлого? По утрам они расходились по своим лабораториям, а вечером возвращались домой, замкнутые, молчаливые и, как казалось Степе, ожесточенные. Судя по сумме, которую отвалил отец маме на поездку в Египет, деньги платились научным сотрудникам немалые, однако оживления, радости или вдохновения на лицах служащих не читалось. Не любимую работу они выполняли, а отбывали срок, такое создавалось впечатление. Словно собравшиеся лишь притворялись занятыми важным делом. Как на коллективной уборке школьного двора, затеянной по весне преподами. Им ужасно хотелось возродить праздничную атмосферу субботников, а ученики клали на эти субботники кто лом с прибором, кто медный таз с мочалкой.