Ответ Ханы заставил Кэйсаку опять оторваться от статьи. Он совсем недавно раздумывал о судьбе урожая – уж слишком долго стояла засуха, – однако отложил газету вовсе не для того, чтобы обсуждать с женой проблемы сельского хозяйства.
– Ты знакома с Ёсии из Ивадэ?
– Знакома, – кивнула Хана, постеснявшись сказать, что останавливалась в Ивадэ во время своего свадебного путешествия в Мусоту.
– Они подумывают устроить брак старшего сына с дочерью Ханда из Нисидэгайто.
– Вы имеете в виду главное семейство Ёсии?
– Нет. Они находятся с главным семейством в очень дальнем родстве, но оно тоже одобряет этот брак.
– Отличные новости!
Хана неожиданно припомнила слова Тоёно – невеста не должна подниматься по течению Кинокавы. Однако она не смогла заставить себя сказать об этом мужу, поскольку считала, что жена обязана быть покладистой и не имеет права перечить своему господину.
– Нам тоже пора подумать о невесте для Косаку.
– Вы правы.
Хана вспомнила, что у младшей ветви клана Осава из Дзисонъин есть дочка на три года моложе ее самой. Осава наверняка обидятся, если Хана обратится к ним напрямую, ведь в свое время она отвергла предложение главного семейства. Однако, если в роли свахи выступит кто-то другой, они скорее всего сочтут Косаку хорошей партией.
Хана предложила этот вариант Кэйсаку, а тот в свою очередь попросил одного из своих знакомых разведать обстановку. В провинции Кии дела делаются медленно, без спешки, поэтому ответ был получен только к концу года. Осава были не против. Тоёно тоже одобрила этот брак, и все в один голос восхищались Ханой. У людей сложилось мнение, что из юной госпожи Матани со временем выйдет отменная сваха.
– Пожалуйста, обсуди этот вопрос с Косаку, – как бы между прочим попросил Кэйсаку жену в присутствии родителей.
Свекровь закивала:
– Правильно! Пусть Хана с ним поговорит. Так будет лучше.
Тахэй вообще не имел привычки высказывать протесты – он соглашался на все, что бы ни решил его сын.
Хана низко поклонилась и пообещала, что все обсудит со своим деверем. Она и виду не подала, но подобное нетактичное поведение сильно ее смутило, ведь Матани прекрасно знали о натянутых отношениях между ней и Косаку. Возможно, поначалу виной всему была несдержанность Току, однако, так или иначе, Косаку определенно относился к своей невестке с прохладцей. Более того, сами члены семьи Матани избегали вступать в конфликт со вторым сыном. Хана понятия не имела, что кроется за таким отношением. Сама она, едва услышав о будущем девере, почувствовала к нему расположение. Кэйсаку, человек деятельный, целыми днями носился по округе, Косаку же, тоже служивший в местной администрации, почти все время проводил дома за чтением книг, которые частенько получал по почте из Токио. Тоёно, сама обожавшая литературу, привила эту любовь внучке, и та в свою очередь была очень рада узнать, что в семействе Матани есть книгочей.
– Ты пишешь вака,[25] Косаку? – В один прекрасный день Хана задала этот вопрос, заметив на энгаве[26] забытое деверем издание «Кокинвакасю»,[27] но Косаку даже не удостоил ее ответом.
Кэйсаку тоже выписывал книги из Токио, но то была исключительно узкоспециальная литература по сельскому хозяйству и животноводству. Стоявшие на полках научные труды по экономике и политике тоже не прельщали Хану. Ей хотелось развеять тоску стихами какого-нибудь современного поэта, вроде Китамуры.[28] Но когда она попросила у Косаку что-нибудь почитать, тот довольно резко ответил ей, что не любит отдавать свои книги в чужие руки.
Хана прекрасно понимала, что деверь настроен к ней враждебно, и это не давало молодой женщине покоя, потому выполнить просьбу мужа и поговорить с Косаку насчет свадьбы было не так-то просто. Но не дело жене вносить в семью разлад, и Хана все-таки побеседовала с Косаку о дочери Осава, тщательно подбирая каждое слово. Тот внимательно выслушал невестку и даже переспросил, желая уточнить, правильно ли он ее понял:
– Вы имеете в виду младшую ветвь клана Осава из деревни Дзисонъин?
– Как он отреагировал?
– Похоже, он слышал о них.
– Сразу не отказался, так?
– Нет, не отказался.
Кэйсаку кивнул и попросил Хану послать Тоёно официальное письмо с просьбой прощупать почву, поскольку для начала полагалось намекнуть обществу о том, что семья Матани интересуется девушкой из рода Осава. Хана вздохнула с облегчением. Отчего-то она была уверена, что отношение Косаку изменится, стоит ему увидеть невесту, ведь дочка у Осава хорошенькая и очень приятная в общении.
Ответ Тоёно пришел вместе с новогодними поздравлениями. Характер девушки и статус ее семьи идеально подходит Косаку. Было бы чудесно, если бы семью из этих земель провинции Кии связали с Матани крепкие узы. В конце письма она не преминула добавить: раз невеста поплывет вниз по течению реки, брак будет счастливым.
Тоёно была настолько сильна духом, что ни словом не обмолвилась о том, как скучает по Хане, как ей хочется увидеть внучку и насколько она одинока со дня ее отъезда.
Во время новогодних праздников Ханда и младшая ветвь Ёсии из Ивадэ обменялись подарками в честь помолвки. Тахэю не терпелось женить Косаку, однако Кэйсаку заявил, что торопиться некуда, хотя сам поднял этот вопрос. Хана начала беспокоиться по поводу возникшей заминки.
– Надо было давно разделить собственность семьи, тогда Косаку не стал бы так упрямиться. Ужасно думать, что дележ начнется сразу после моей смерти, – посетовал Тахэй.
Хана пришла в ужас, что после свадьбы Косаку должен будет отделиться и основать младшую ветвь. Конечно, не он первый, не он последний, такова судьба всех вторых сыновей, но Хана, у которой был всего один родной брат, никогда не задумывалась о том, что этот ужасный обычай может коснуться ее.
– Хана говорит, что мы должны попросить ее отца устроить прием, на котором сможем взглянуть на дочку Осава, – сказал Кэйсаку 15 января за завтраком.
Раньше Хана три раза в день ела с Тоёно, садиться за стол вместе с мужчинами у Кимото было не принято. Здесь же, в My соте, Тахэй, Ясу, Кэйсаку, Косаку и Хана завтракали вместе. Перед каждым членом семьи ставили черный лакированный поднос. Прислуживала им Киё, которой было за сорок. Когда-то она накрывала стол на восьмерых, включая трех старших девочек, которые теперь вышли замуж, и отца Тахэя, дожившего до весьма почтенного возраста. Кэйсаку и Косаку были младшими из пятерых детей Матани. Киё считалась самой толковой из работавших в доме служанок и никак не могла ужиться с Току во время ее короткого пребывания в Мусоте.
Косаку шумно отхлебнул мисо[29] и, вперив взгляд в свой поднос, процедил сквозь зубы:
– Спасибо, не надо.
– Что не надо, Косаку? – подняла голову Ясу.
– Ты имеешь в виду смотрины? – нахмурился Кэйсаку.
– Да. Я соглашусь присутствовать на смотринах только в том случае, если у меня будет право отказаться от женитьбы.
Прозвучавшая в словах Косаку злость неприятно поразила Хану. Сваха несомненно потеряет лицо, если свадьба сорвется на этой стадии. Кроме того, девушка из дома Осава может получить душевную рану и до конца дней не забудет обиду.
– Так нельзя! – возмутился Кэйсаку. – Никто не может сказать ничего плохого о господине Осава, и, как правильно отметила Хана, дочка у него очень красивая. – У двадцатишестилетнего Кэйсаку была прекрасная репутация, его уважали как человека справедливого, и он терпеть не мог несерьезного отношения к делу.
Однако Косаку был тем еще упрямцем.
– Осава – младшая ветвь, не так ли?
– Так.
– Они не могут позволить себе громкую свадебную процессию с девятью сундуками с приданым, паланкинами и ладьями. Хорошо еще, если пять сундуков наберется. А невеста наверняка поедет по берегу на рикше. В конце концов, я ведь всего-навсего второй сын, и мне придется уйти из дому… Тахэй, не в силах сдержать обуявшего его гнева, закричал:
– Немедленно прекрати нести чушь, Косаку! Неужели ты не понимаешь, что чувствует сейчас твой старший брат?
До сих пор Хане ни разу не доводилось слышать, чтобы свекор повышал голос. Она отложила палочки-хаси в сторону, в горле застрял ком.
– Что чувствует Кэйсаку?! Он получил образование в Токио и является старостой деревни, он женат на красавице из Кудоямы и станет следующим главой дома Матани. О да! Я прекрасно понимаю его чувства!
– Дурак! – взревел Тахэй.
Косаку бросился вон из комнаты. Уже выскочив за фусума,[30] он обернулся и тихонько процедил сквозь зубы:
– Хорошо хоть старший сын не дурак! Кэйсаку грустно посмотрел ему вслед.
Тахэй потряс кулаком, не зная, как еще избавиться от напряжения. Расстроенная Ясу подняла глаза на Тахэя, потом покосилась на Кэйсаку. И вдруг Хана застонала.
– Извините…
Киё бросилась на кухню за полотенцем. Свекор и муж пронзили взглядами бедную Хану, которая пыталась унять тошноту, прикрывая рот рукавом кимоно. Без дальнейших объяснений молодая женщина побежала в уборную, чувствуя, что продолжение вот-вот последует: мисо пробивал себе дорогу обратно.
Хана и подумать не могла, что брачная процессия, которую с таким старанием и любовью устроила для нее Тоёно, может задеть гордость младшего сына Матани. С самого рождения Косаку знал, что когда-нибудь ему придется отделиться от семьи, вследствие чего рос замкнутым и угрюмым ребенком. В семье девочки покорно принимают главенствующую роль мальчиков. Но Хана не только получила такое же образование, как и ее брат, но и целиком завладела бабушкиным сердцем. Она не могла припомнить, чтобы с ней когда-либо обращались как с существом низшего сорта, а потому слова Косаку произвели на Хану тяжелое впечатление.
Прошло несколько дней, и Кэйсаку заметил, что жена его по-прежнему выглядит неважно. Однажды ночью, когда они были в своей спальне шести татами,[31] примыкающей к гостиной, он нежно поинтересовался у нее:
– Тебя все еще волнует то, что сказал Косаку?
– Ничего не могу с собой поделать. Кроме того, я не представляю, как извиниться перед отцом за то, что меня чуть не вырвало прямо за столом.
– Не тревожься об этом.
– Косаку никогда меня не любил. Мне не стоило вмешиваться…
– Постарайся больше не думать о нем. Я собираюсь дать ему гораздо больше собственности, чем он ожидает. И еще я намерен положить конец традиции, согласно которой младшая ветвь принимает фамилию Ханда. Я уступлю ему фамилию Тёкуи.
– Тёкуи?!
– Да. В здешних краях мы единственные прямые наследники буси.[32] Я уступлю ему древний ранг самурая и стану простым человеком.
Хана с ужасом внимала словам мужа. Чтобы младшая ветвь принимала самурайский ранг – дело для 34-го года Мэйдзи[33]неслыханное. Воспитанная в семье, которая придавала огромное значение общественной иерархии, Хана потеряла дар речи, настолько чудовищной показалась ей эта идея. В животе началось брожение, она снова прижала рукав ко рту.
– Не утренняя ли это тошнота? – осведомился Кэйсаку.
Хана удивленно посмотрела на мужа и вспыхнула под его проницательным взглядом. Она и сама уже заподозрила это, но ничего не ответила.
– Теплая сегодня ночь, да? – прошептал Кэйсаку, откидывая одеяло.
Зима в провинции Кии действительно выдалась на редкость мягкая, и было трудно поверить, что скоро наступит Новый год. В глубинке по-прежнему поддерживалась традиция праздновать лунный Новый год, несмотря на то что в 6-м году Мэйдзи[34]был официально введен западный календарь. В Мусоте всего несколько семейств, в том числе Матани, отмечали этот праздник и 1 января, в один день с государственной начальной школой, и по старому обычаю. Для местных крестьян гораздо важнее был приход нового сезона, возвещавший посевную или сбор урожая, а все это было связано с лунным календарем. В конце января или в феврале, в первые праздничные дни лунного Нового года, Кэйсаку навещал крестьян, а старейшины приходили поздравить Тахэя и Ясу и неизменно получали угощение.
– Сегодня наш Новый год, друзья мои, – радостно заявил Тахэй. Он закашлялся, и присутствующие увидели, что зубов у него заметно поубавилось. – Недолго мне осталось праздновать, – добавил он. Несмотря на теплую погоду, Тахэи, который успел отметить и западный Новый год, и лунный, подхватил жестокую простуду. Он сильно сдал, едва ему перевалило за семьдесят.
Вскоре после Нового года газеты объявили о помолвке наследного принца. Мититаку Кудзё официально поставили в известность, что его дочери Садако предстоит стать принцессой. Хана снова и снова перечитывала эту статью, и сердце ее наполнялось радостью за семью императора. Забеременев, она стала смотреть на мир сквозь розовые очки. Матани всячески выказывали ей свое внимание и заботу. Ясу, которая с первой встречи была очарована изысканной речью и безупречными манерами невестки, не отходила от нее ни на шаг. Стена между старой женщиной, выносившей пятерых детей, и будущей матерью окончательно рухнула.
– Почему бы тебе не наведаться в Кудояму и не помолиться в Дзисонъин за удачное разрешение от бремени? – добродушно предложила Ясу. – Я недавно ходила в Дайдодзи в Мусоте, отнесла амулет и помолилась за свои слабеющие глаза.
– Спасибо. Я с радостью повидаюсь с родными, – ответила Хана. Она не навещала Кимото со дня свадьбы.
В мае Хана в сопровождении Кие вернулась в Кудояму. Будучи на пятом месяце беременности, она вела себя очень осторожно и все время следила за погодой, путешествуя по Кинокаве. От красоты раскинувшихся под безоблачным небом вод захватывало дух.
Бабушка вышла встретить внучку, но не нашлась что сказать – такой измученной выглядела молодая хозяйка Матани. Тоёно внимательно всмотрелась в ее лицо и нарушила наконец затянувшееся молчание:
– Скорее всего, будет мальчик.
После этих слов между главой семейства Кимото и ее внучкой вновь установились теплые отношения, царившие между ними всего год тому назад.
Хана представить себе не могла, как Тоёно, которая больше двадцати лет жила только ради нее, теперь справлялась одна. Что касается самой Тоёно, она и словом не обмолвилась о своей невыносимой тоске. Счастливые женщины просто вернулись к своим старым привычкам.
– Хотите, бабушка, я почитаю вам газету?
– Было бы замечательно. Я теперь и в очках-то плохо вижу.
– «Благоуханные ветры и голубые небеса начала лета, журавли в соснах у ворот радостно возвещают о благоприятном событии».
Хана прочла эти чудесные строки на первой полосе выпуска за 11 мая и подняла глаза на Тоёно, которая внимательно изучала ее профиль. Женщины улыбнулись друг другу.
– «Его императорское величество и наследный принц явили себя взорам, облаченные в армейские мундиры, сияющие многочисленными медалями. В 19.30 в Священном дворце его высочество облачился в парадное придворное платье. Затем наследный принц и принцесса провели обряд очищения. Санномия-сикибу вступила в Священный дворец, вслед за ней – наследный принц, которому управляющий двором его императорского величества господин Маруо вручил Меч Драгоценных Камней. Смотритель палат его высочества прошел в Святилище. За ним проследовала принцесса в сопровождении фрейлин Ёсими и Сёгэндзи…»
Хана ни разу не запнулась на сложных терминах, относившихся к императорскому двору. Тоёно прикрыла глаза, стараясь представить себе свадьбу Ханы. Она позаботилась о том, чтобы любимая внучка постигла все приличествующие женщинам искусства. Даже теперь Тоёно искренне верила, что ни одна брачная церемония не была бы слишком пышной для ее внучки.
Хана не решилась поговорить с бабушкой о своих натянутых отношениях с деверем. Она была очень рада, что Тоёно не спросила ее, почему сорвалась помолвка Косаку с дочкой Осава. Сама она этот вопрос поднимать не собиралась, поскольку ее единственной целью было посещение храма Дзисонъин.