Вольга поднял с травы нож с широким лезвием, прислушался: вдруг рядом находники рыщут? Но все было тихо, даже сорока куда-то снялась с ближних веток. Осторожно вылез из-под куста, осмотрелся. Густой туман уже поднялся от реки вверх, открылась степь перед городом, вся в дыму бессчетных костров. И на этой стороне реки, на луговой, тоже стояли печенеги – обложили крепость со всех сторон.
Глядя из кустов, Вольга прикидывал, откуда легче незаметным дойти до вала. Перед Ирпеньскими воротами место открытое, сразу же приметят и схватят. Не лучше ли обойти луг дальним краем, лесом, который растет по западным холмам? А потом перейти реку и укрыться в Перуновом овраге? В том овраге заросли непролазные, от него до оврагов Трех Богов, которые сходятся воедино у рва возле Киевских ворот, не более версты, можно пройти по краю речного обрыва, дождавшись ненастной ночи… А из трехпалого оврага на вал взобраться – какой труд? Там каждый куст ведом, не один раз играли в междуовражье.
Был Вольга и на старом требище[39], у холма над дальним оврагом. Ему старший брат Янко рассказывал, что плакал старейшина Воик, да и не он один, когда дружинники, исполняя повеление князя Владимира, срубив, бросили Перуна в овраг. С той поры и прозывается тот овраг Перуновым. И по сей день еще тайно ходят на старое требище те, кто в душе не отрекся от старой веры. Но мало уже таких: суров к ним князь Владимир, держит во врагах своих.
– Вольга! Ты куда делся? – раздался за спиной испуганный шепот младшего Бразда.
– Здесь я, – так же тихо отозвался Вольга. – Идите ко мне, да стерегитесь, печенежские конники близко.
К Перунову оврагу шли сквозь густой лес, имея ирпеньский луг по правую руку. Продирались по зарослям мелколесья, перелезали через буреломы. Местами по склонам холмов заросли были столь густы, что надо было выходить из леса и ползти в траве, по самому краю луга, опасаясь внезапного наезда конных печенегов. Пополудни, изрядно устав и изодравшись, вышли к реке, спустились от Белгорода вниз по течению. Остановились в камышах, на отмели. Вольга осторожно выглянул – крут и высок противоположный берег! И пуст, врагов на нем не видно, а совсем рядом темнеет буйной зеленью Перунов овраг.
– Я пойду первым, дно разведаю, нет ли корневищ под водой, – сказал Вольга. – Как выйду на берег, тогда и вы следом ступайте.
Вольга торопливо скинул ноговицы и платно, смотал одежду в тугой ком, ступил в воду. Со дна пошли черные круги мутного ила, ноги увязли по щиколотку. Над головой камыш зашумел, качал длинными тупоносыми наконечниками, жесткими листьями цеплялся за коричневые от загара, голые плечи, словно не хотел пускать в холодную глубь воды: даже он, камыш, не отваживается входить туда, а жмется ближе к берегу!
Но Вольга пошел дале. Дно стало твердым, глинистым и круто ушло вниз. Вольга поплыл на спине, левой рукой держа одежду, чтобы не намочить. Он видел, как друзья шли сквозь камыш по его следам. С тревогой поглядывал через плечо влево, на кручу берега, за Перунов овраг. Но тихо там, над рекой: солнце слепит глаза и греет лицо, серебряными бликами играя по волнам.
Угадав близость берега, Вольга перевернулся со спины на грудь, потом нащупал песчаное дно. Вышел на берег, ближе к кустам, торопливо натянул ноговицы.
– Быстрее! – махнул рукой друзьям, а они уже на середине реки, между собой перекликаются.
Страшнее грома с ясного неба упало вдруг на воду конское ржание. Чужие крики раздались следом за ним, с обрыва покатились комья земли – их приняла, звучно плеснув, река.
– Печенеги! – Вольга не успел даже испугаться. Тело само вжалось в крутой берег. Обдирая спину, он сделал несколько шагов вправо, птицей юркнул в заросли Перунова оврага – только шелест кустов над мокрой головой. Махнул было в самую чащобу, да опомнился: ведь он не один! Ведь там, в реке, Боян и Бразд! Что сталось с ними?
Вернулся, пересилив страх, укрылся за ближними вывороченными корневищами деревьев и увидел все, как было.
Два старых коренастых печенега спустились к реке, а третий остался на коне, держа наготове лук со стрелой на тетиве. Но Бояну и Бразду бежать было некуда: они стояли в воде по грудь. Ни слова не произнесли они, когда печенеги, что-то весело выкрикивая, вошли к ним в воду и потащили к берегу. Перед Вольгой промелькнуло желто-зеленое лицо Бояна – не петь ему больше песен на ирпеньских берегах, а тем паче в хоромах князя Владимира! Боян шел обреченно, Богу вверив свою судьбу. Бразд извивался, босыми ногами бил своего мучителя. И вдруг резкий крик заставил Вольгу вздрогнуть.
– Отче-е Слави-ич! Спаси-и! – кричал Бразд, призывая сильного отца на помощь.
Печенег зло ударил малого плетью по голой спине.
Бразд захлебнулся собственным криком, упал на камни. Находник тут же подхватил его, перекинул через плечо и, скользя ногами по камням, понес наверх, к коню.
Оцепенение спало с Вольги, как спадает с глаз утренний сон от первой же пригоршни родниковой воды. Он заплакал, уткнув лицо в исцарапанные колени. В полон попали младшие товарищи, и виновен в этом он! Почему не дождался сумерек, почему не прикрылся густым туманом – повел через реку днем? Что ждет их, таких маленьких, у жестоких чужеземцев?
Вольга в ярости на самого себя полез вверх, цепляясь за камни, за вымытые дождями коренья. Вот и край обрыва, весь в зарослях багульника и высокой, начавшей уже цвести полыни, среди которой там и тут зеленеют кусты шиповника со светло-розовыми ягодами. Выглянул из-за куста, слегка прижал к земле траву рукой: печенеги остановились у ближней к оврагу кибитки. Вокруг собралась толпа любопытных. Отроков вертели и дергали, о чем-то пытали, грозили плетьми. А низкорослый и широченный в плечах печенег, который тащил Бразда из воды, указывал плетью в сторону реки. Наверно, объяснял, как и где дело было. Печенеги погалдели, скоро разошлись: невелика радость – глазеть на чужую добычу!
Бояна и Бразда связали одной веревкой и пинками загнали под кибитку на высоких деревянных колесах. Квадратный печенег долго стоял рядом, довольно потирая руки. Потом еще раз заглянул под кибитку на нежданно приобретенный полон и ушел в глубь стана.
Вольга облизнул пересохшие губы и, пятясь с обрыва, спустился в прохладную глубину оврага. В густой поросли высокого разнотравья отыскал маленький ручеек. Пил, пока от студеной воды не заломило зубы, потом поднялся с земли, осмотрелся. Свежая вода взбодрила, прибавила сил и на время отвлекла от желания поесть: взятые из дома куски хлеба съели вчера вечером с собранными ягодами.
«Вечер близится, надо сладить жилье к ночи. Не спать же зайцем пугливым под кустом! Как знать, когда выйдет случай помочь друзьям. А одному мне, без Бояна и Бразда, ход в Белгород заказан!» – рассуждал Вольга, пробираясь вверх по ручейку: там заросли кустов под кронами деревьев гораздо гуще. Неожиданно открылась маленькая полянка, в четыре-пять шагов, густо заросшая осокой, а в самом центре зеркальце воды поблескивает, величиной не более щита отца Михайлы. Щит этот висит у них на правой стороне от двери в горницу.
– Славное место! – не удержался от восклицания Вольга. – Близ родника и сооружу себе жилье. Вот здесь, чуть повыше, на склоне, безопасно под корневищем и не так сыро от воды будет.
Под раскидистым кустом волчьей ягоды Вольга расчистил место и застелил травой потолще, а потом долго плел ограду из гибкой лозы между веток куста: не подкралась бы ночью какая-нито хищная тварь. В овраге потемнело быстро. Вольга еще раз поднялся наверх. Вокруг Белгорода горели сторожевые костры, их пламя наискось плескалось в порывах южного ветра. Вольга посмотрел вверх – не ждать ли нынче желанного дождя? Луна на небе соперничала в яркости со звездами. И ни единого облачка, лишь у самого северного горизонта серо-темной полосой, будто цепь холмов, бугрились далекие тучи.
– Светло как! Не подойти будет к кибитке, дозорные увидят. Надо ждать беззвездного неба, – твердо решил Вольга и вернулся в свое жилище. Уже на ощупь запутывал за собой лаз под куст, потом проверил, не нарушил ли кто плетеной изгороди вокруг ложа. Успокоился – все цело. Спиной прижался к застланным травой корневищам, согревая траву и сколько мог – себя, а нож прижал к груди: с оружием и во тьме не так страшно. В глубине оврага, ближе к реке, торопливо, будто запыхавшись, проухал филин. Ему в ответ боязливо застрекотала сорока, но тут же умолкла, опасаясь глазастого соседа. Потом зашумел, в листве запутавшись, запоздалый ветерок. И все стихло надолго, только чуть слышно позванивала вода родника, стекая струйкой с какой-то неровности. Вольга поежился, вдавливаясь в травяное ложе.
– Рядно бы теперь подостлать – славно было бы, – беззвучно, одними губами, проговорил Вольга. – А дома, поди, отец Михайла теперь на лавке сидит, печалится. Или посечь плетью грозит, чтоб в другой раз не уходил так далеко от города… Старейшина Воик меньшому братцу Вавиле в ночь сказы сказывает о русалках, чудных девах. Живут они по берегам Ирпень-реки. У русалок вместо ног – лапы гусиные. Зимой они в земляных норах прячутся от стужи, а по весне из нор выходят и в воде резвятся. В середине лета, как раз об эту пору, русалки начинают из воды выходить и на деревьях ночевать да песни зазывные петь. Иной добрый молодец, сказывал старейшина, заслушается и набредет на них. Они его очаруют, закружат, в прятки играть принудят, а потом защекочут до смерти и уволокут с собой в воду… Не их ли это пение еле слышно? – Вольга затаился всем телом.
Долго прислушивался Вольга к ночным звукам: не идет ли кто, не крадется ли зверь какой? Но скоро усталость и пережитый днем страх взяли свое, тело размякло, согрелось в траве. Веки сомкнулись, но в уши еще долго шептал о чем-то сонный лес. Отцовский нож выкатился из раскрытой ладони и упал на смятую траву…
И пошли дни, похожие, как звезды на небе, только и разницы, что одна чуть ярче другой. Для Вольги же дни были ярче, если удавалось добыть какой-либо корм. Два раза пытался Вольга проникнуть к печенежской кибитке, под которой ночевали его друзья, но луна в эти ночи светила на все небо, и сторожевые воины у костров не дремали – опасались, должно, вылазки русичей из крепости.
На четвертый день Вольге удалось раздобыть толику дикого меда из старого дупла, разогнав пчел дымом от зажженного пучка травы, и теперь страшная жажда мучила его неотступно. Проснувшись поутру, Вольга разгрыз несколько прошлогодних орехов: белка на зиму приготовила в старом дупле осокоря, да обошлась, не потратила. А может, попала в петлю охотника или стрелой ее взяли. Однако орехи только усилили жажду, пришлось спешно выбраться из жилища к роднику. Но воды испить Вольга не успел – на краю Перунова оврага со стороны печенежского стана послышались чужие голоса, и кто-то начал спускаться по откосу.
– Опять находники! – чуть не вскрикнул Вольга и ужом шмыгнул в кусты. Потом вполз в свое укрытие, затаился там и сквозь узкую щель между прутьями стал смотреть в сторону поляны. – Неужто заметили меня и решили изловить? – торопливо рассуждал он, чувствуя, как от подступающей тревоги перехватывает дыхание. – Если приблизится кто – ударю ножом прямо из куста! А потом буду уходить вниз, к реке. В дебрях им меня так легко не взять, не степь это.
Но спустился всего лишь один печенег, молодой и плохо одетый. Вместо меча у него при поясе висел большой нож с деревянной рукоятью. Вольга понял, что это слуга. Хозяин остался наверху: его конь бьет копытами о сухую землю. Молодой печенег продрался к роднику сверху по оврагу, где Вольга еще не был ни разу, и увидел примятую у родника траву. И свежие следы увидел на песочке, тут же вскинул голову и что-то прокричал вверх. Но с кручи ответили резко, и печенег снова посмотрел на родник, затем глазами стал ощупывать заросли. И показалось Вольге, что взгляд находника на какой-то миг встретился с его взглядом. Вольга даже веки смежил до боли.
– О-а-ай! – раздался вдруг совсем рядом истошный крик. Вольга открыл глаза и увидел, как печенег замер неподалеку над чем-то, потом отпустил ветки куста и быстрее степного скакуна кинулся прочь от родника, не разбирая дороги. Потом застучали копыта над Перуновым оврагом, и все стихло. Вольга сидел долго, затаясь, ждал – вот-вот печенеги вернутся в большем числе и обшарят овраг. Но степняки не шли, и Вольга постепенно успокоился, вылез из своего укрытия, осторожно пошел в кусты.
– Чего это так испугался печенег? – тихо сказал он сам себе, прошел чуть в сторону от родника, шагнул к кустам, раздвинул их, и… крик ужаса вырвался у него, а ноги стали каменными, и не было сил оторвать их от земли.
Прямо перед ним на крутом склоне полулежал огромный человек – чудище! Немигающие глаза-чаши придавили Вольгу тяжелым взглядом. Над плоским лицом, изувеченным глубокими морщинами и шрамами от ударов топора, остро торчал грубый широкий нос. Но страшнее всего был оскал бездонного рта. Еще миг, казалось Вольге, и из этого огромного рта вырвется звериный рык, взметнутся из травы огромные длиннопалые ручища, охватят его, сомнут и втиснут головой вниз в голодную и темную утробу!
И в тот момент, когда Вольга собрал остатки сил и готов был уже отпрянуть назад, по этому страшному лицу пробежала гибкая зеленая ящерица. У чудища не дрогнула ни одна морщина.
– Ух ты-ы, – выдохнул наконец-то Вольга. Горячая кровь волной прошла по телу. – Да ведь это же дедушкин бог – Перун! Вот кто напугал печенега! – И Вольга тихо рассмеялся, вспомнив, что и сам был близок к тому, чтобы метнуться из Перунова оврага прочь, куда глаза глядят. Он отпустил ветку и смахнул со лба холодные капли пота.
– Расскажу старейшине Воику, как напугал и спас меня его старинный бог Перун. – Вольга осмелел, пролез в кусты и встал над идолом. Могучее когда-то дерево почернело, а вода и жуки во многих местах источили его за минувшие годы. Нет больше мудрых волхвов[40], мазавших лик Перуна жиром и кровью жертв. Отвергнутый теми, кого не так давно еще вдохновлял на ратные подвиги, Перун теперь гнил в сыром полумраке, а пройдет время, и люди совсем забудут его, только и останется одно название оврага…
Вольга вернулся к роднику утолить невыносимую уже жажду. После воды в желудке на время пропала голодная резь. Он вытянул усталые ноги и расслабился. И тут над головой нежданно грохнуло! Вольга вскочил, прислушался. Не почудилось ли? По правде ли гроза собирается? Последние дни так нещадно палило над степью солнце! Но нет, не обманул его гром! Вот упали на листья первые редкие капли – словно дозорные близкого дождевого войска, которых выслали впереди себя тучи сообщить людям о своем скором приходе!
Вольга вскинул голову к небу, а полнеба там, за ирпеньским лугом, уже за тучей не видно. Темень какая! Обрадовался несказанно: ко времени гроза! В дождь ни один печенежский костер гореть не будет, и дозорные укроются в кибитках! Вольга полез на кручу. Успеть бы приметить, куда находники денут его друзей? Не взяли бы в кибитки. Но зачем им чужаки в кибитках? Не жалели их прежде, плетьми секли, коней чистить заставляли по всем дням!
У края оврага Вольга присел под кустом шиповника, огляделся. Небо над Белгородом тоже потемнело, но туда, дальше над Днепром, оно все еще голубое и теплое. Вольга тихо засмеялся:
– Ага! Засуетились, находники! Не любо вам мокнуть!
Печенеги ловили коней, привязывали их к кибиткам, путали им ноги, чтобы не ушли далеко, напуганные громом и сверканием молнии. Вольга видел, как подошел низкорослый печенег к полоненным отрокам, как проверил веревку, надежно ли завязано, а потом вдруг замахнулся на них плетью. Отроки, связанные по ногам и рукам, спасаясь от побоев, закатились под кибитку и там замерли, прижавшись друг к другу.