– Ох, ну да как же…
– Мне не нравится, когда здоровых людей начинают подозревать бог знает в чем. Почему вы сразу записываете Капитолину в сумасшедшие? Может, тут что-то другое…
– Да что другое, что? Любовь?!
– Может быть, и любовь. – Эта сказка про белого бычка начинала действовать мне на нервы.
– А мне вот кажется, что эту старую дуру нужно просто запереть в сумасшедший дом!!!
Тетя Мила вздрогнула и поспешно вмешалась в разговор, грозивший обернуться скандалом:
– Девочки, умоляю вас, не ругайтесь! Зиночка, дорогая, выпей воды или валерьянки… хочешь валерьянки? Хочешь? – Она предлагала валерьянку таким тоном, каким соблазняют раскапризничавшихся малышей мороженым. – У нас очень хорошая валерьянка! А с Капой мы поговорим, Зина, не беспокойся! Завтра же съездим в город и поговорим. Конечно, Зинуля, я тебе ничего не обещаю, но если этот мальчик, ну, я имею в виду, если этот жених… Капин жених… если он действительно такой непорядочный человек… то нужно как-то воспрепятствовать…
Она еще долго продолжала бормотать всякую чепуху в подобном роде и утешать Зину, но та разразилась злыми рыданиями – уже во весь голос. Стало ясно, что в ближайшее время вернуться к своему гамаку просто так мне не дадут. Вздохнув, я встала и, даже не извинившись, спустилась с террасы в сад.
* * *
Не скрою, что, хотя во время этого разговора я и возражала Капиной невестке – большей частью из-за того, что она попыталась навесить на нас с тетей Милой свои проблемы, – но, вообще-то, я отнюдь не считала совершенно нормальным то, что Капа вполне может себе позволить выйти замуж за какого-то мальчишку.
Стоило мне закрыть глаза и представить себе Капу – маленькую кругленькую старушку с белым мягким лицом в сеточке морщин и розовых прожилок, с седыми буклями и двумя похожими на брыли складками щек, идущих от шеи к подбородку, – как сразу же становилось ясно, что ни в какие невесты для молодого человека она не годится. Да что там! Я только на секунду нарисовала себе картину, в которой Капа сидит в своей обшитой рюшами ночной сорочке на двуспальной кровати, а некий молодой человек, неловко смеясь, робко дотрагивается до ее обвисших плеч – и мне стало не по себе.
На следующий день тетя Мила уговорила меня съездить к Капитолине.
– Сейчас?
– Ну да, я уже договорилась. Они нас ждут.
– Кто это «они»?
– Ну, Капа и этот… Вадик.
Через пять минут мы уже выезжали с территории дачи, а еще через полчаса притормаживали у старинной высотки в центре города. Просторную «сталинскую» квартиру Капа также подобрала на поле боя в качестве трофея после громкого развода с «бывшим». Это было единственным, что ее утешало, кроме дачи.
Тетя почему-то не захотела ехать на лифте, и мы стали подниматься по лестнице.
Капитолина встретила нас на лестничной площадке четвертого этажа – она жила на восьмом. В лиловом платье с люрексом и легком шарфике бежевого цвета, она нетерпеливо переступала коротенькими ножками и призывно махала нам своей маленькой птичьей ручкой. Стоило нам с тетушкой преодолеть последние ступени, как Капа шагнула ей навстречу, прижалась к моей тете напудренной щекой и прошептала в радостном упоении:
– Милочка, милая, как я рада, что ты пришла! Родненькая моя, хорошая, ну кто, кроме тебя, сможет разделить мое счастье? Я дождалась, подруженька, наконец-то я дождалась! Он такой, такой…
Мы двинулись на восьмой этаж (на лифте, к счастью).
От Капы пахло хорошими духами, дорогой косметикой и красивым мужчиной. А вот и сама эта причина нашего визита показалась в дверном проеме Капиной квартиры: высокий красавец, раскудрявый, как виноградная лоза, и стройный, как породистый рысак!
Он действительно был молод, пронзительно молод, и дивно, опереточно красив: тут и крупные волны белокурых кудрей, и романтическая бледность щек, и загнутые кверху ресницы над всегда смеющимися глазами, и беззащитная припухлость румяного рта – словом, почти пасторальный персонаж, который так и просился на картинку, иллюстрирующую уроженцев счастливой страны Аркадии…
Капин избранник слегка поклонился нам и приглашающе придержал тяжелую дверь:
– Проходите, проходите. О, я оказался прямо в цветнике!
Я оторопело кивнула (оказывается, красивые мужчины еще могут на минуту лишить меня душевного равновесия – к этой мысли надо привыкнуть!) и поспешно проскользнула в Капину прихожую. Тетя Мила задержалась на площадке. Хлопая глазами и беззвучно открывая рот, она разглядывала белокурого Аполлона в светлых джинсах, а тот выдерживал ее взгляд со стоическим спокойствием.
Ростом Капитолина едва доходила своему возлюбленному до груди. И, несмотря на то, что ситуация продолжала оставаться нелепой, было что-то очень трогательное в том, как она смотрела на Вадика снизу вверх с немым обожанием и то и дело благоговейно касалась его своей воробьиной лапкой.
Вообще у Капитолины была странная для бывшей актрисы привычка все время быстро дотрагиваться до какого-либо объекта или теребить в пальцах любой машинально взятый предмет.
Наконец после некоторой суеты в прихожей под Капины восторженные повизгивания мы прошли в комнату и чинно расселись на диване.
Парадная комната Капитолины, как всегда, была под завязку набита разными дурацкими безделушками. Здесь были и фарфоровые собачки, и соломенные шкатулочки, и подушечки с кистями, всякие пуфики, коврики, слоники на этажерке. Стены «давили» на посетителей таким же безвкусием. Там, где не висел коврик с оленями, обязательно скакал Серый волк с Аленушкой, томились пухлозадые полуголые восточные красавицы с кальянами, таращили глаза тонкошеие лебеди на зеркальном пруду. Смешные потрепанные картины в по-купечески золоченых, пудового веса рамах…
Над креслом, в которое опустилась Капитолина, грозно нависал многокилограммовый багет с каким-то жутким гусаром с тараканьими усами. Конь под ним больше смахивал на циркового ослика, а бодро выставленный клинок в крепкой руке – на шашлычный шампур.
– Ну, – торжественно вскричала Капитолина, с трудом отводя от Вадика сияющие глаза и переводя взгляд на тетю Милу, – вот вы и познакомились! Котик, это Мила – моя лучшая подруга! Я надеюсь, что ты полюбишь ее…
– …почти так же, как тебя, моя дорогая, – покровительственно сказал Капин бойфренд и ласково похлопал ее по руке, покрытой мелкой старческой «гречневой» крупкой.
Капа счастливо засмеялась и кокетливо склонила набок красиво завитую головку:
– Вот он у меня какой!
Вадик оглядывал нас с тетей Милой, даже не пытаясь пригасить насмешливых искр в своих действительно очень красивых голубых глазах. Конечно же, ему была вполне понятна причина нашего визита, но он отнюдь не стеснялся своей неприглядной роли жиголо при богатой увядающей дамочке.
Впрочем, какое-то наличие такта в Вадике все же присутствовало:
– Дорогая, если ты позволишь, я не стану вам мешать. Когда две… простите, – легкий поклон в мою сторону, – три красивые женщины собираются вместе, мужчины становятся лишними. Вы, наверное, хотите посудачить…
– Посплетничать, – проворковала Капа нежно, все так же взирая на своего суженого снизу вверх и накручивая на палец седой локон.
– …в том числе – я надеюсь! – и обо мне. Поэтому, если ты позволишь, я пойду прогуляюсь… ненадолго.
– Ненадолго, – повторила влюбленная Капа и снова залилась негромким, слегка истеричным смехом.
Вадик с преувеличенной почтительностью откланялся и покинул нас. Тетя Мила вопросительно повернулась к Капе – а ту вовсе и не нужно было поощрять! Желание кому-нибудь поведать о враз привалившем ей женском счастье настолько явственно плескалось в ее душе, переливаясь через край, что в первые минуты разобрать нельзя было ничего. Сплошные «милочка, я счастлива-счастлива-счастлива», вскрики, всплески, вздохи, закатывание глаз и тому подобное.
В конце концов мне пришлось взять разговор в свои руки, и при помощи нескольких моих энергичных и конкретных вопросов блаженное Капино журчание оформилось наконец в более или менее связный рассказ.
* * *
…Они познакомились при обстоятельствах, которые при менее благополучной развязке можно было бы назвать трагическими: на Капитолину напал грабитель.
Разумеется, дело было вечером, при полной тьме и устрашающем безлюдии. Без этого обрамления произошедшее с Капой событие было бы лишено для нее особого романтического колорита.
Капитолина направлялась к своему дому с троллейбусной остановки. Она только успела миновать зловеще-пустынную дворовую арку и мелко засеменила к своему подъезду, прижимая к груди сумочку, оглядываясь по сторонам и отчаянно труся – как из подъезда вдруг выскочил человек!
Капин отчаянный взгляд сумел лишь зафиксировать его невысокий рост, низко надвинутую на лоб вязаную шапочку и поднятый воротник темной куртки. Грабитель резко толкнул Капу в грудь – она осела на землю – и выхватил у нее из рук сумочку, в которой были пять таблеток нитроглицерина, чистый носовой платок, рецепт на сердечное средство и пятьдесят рублей денег.
В несколько быстрых прыжков мазурик достиг арочных ворот и растворился в темноте. Капа осталась сидеть на земле в несуразной позе обиженной шпаной первоклассницы. Она часто-часто моргала и то и дело открывала рот, из которого тем не менее не вырывалось ни звука.
Вдруг из-за ворот послышался какой-то шум, раздавались звуки перебивающих друг друга голосов. Они приближались. Капа совсем уже было приготовилась упасть в обморок, но сильные руки, которые бережно, но настойчиво помогали ей подняться с земли, лишили женщину этой возможности. Она судорожно вздохнула и со всей силы вцепилась в руки своего спасителя – вернее, только в одну его руку, потому что другой он крепко держал за шиворот Капиного обидчика. Так крепко, что воротник его дутой куртки уже выражал свое недовольство громким треском.
– Это ваше? – послышался красивый баритональный дискант. Под носом у Капитолины оказалась ее украденная сумочка.
– Ах-х…..
– Вам плохо?
– Н-нет, – Капа наконец обрела дар речи. Она с благодарностью воззрилась на благородного рыцаря. Этим Ланцелотом и оказался Вадик.
– Мой будущий муж, – подтвердила она нам стеснительно. – Вот так мы и познакомились. Ах, Милочка, мне было так плохо в этот ужасный… ах, нет, напротив! – в этот счастливый, ну конечно же, счастливый вечер! Так плохо, что Вадику пришлось отпустить этого жуткого грабителя, иначе он не смог бы помочь мне подняться в квартиру, и уложить меня на кровать, и «Скорую» вызвать, и накапать лекарство – господи, я-то уж совсем ничего не соображала! И представляешь, когда «Скорая» уехала, он не захотел оставлять меня одну. И весь следующий день – тоже. Я лежала в кровати, пила валокордин и плакала, плакала… А он меня утешал. А потом куда-то сходил и вернулся с этюдником. И прямо вот в этой комнате он раскрыл его и стал рисовать! Писать мой портрет. Ведь Вадик – художник, он очень хороший художник, моя дорогая… Он говорил, что я напоминаю ему Мессалину…
Я подавилась собственным вздохом и обернулась на тетю Милу. Она не мигая смотрела на Капитолину, но в глазах ее плясали дьяволята.
– На Мессалину? – спросила я, нахмурившись.
– Да… – зарделась Капа.
– …на дочь римского консула и первую супругу императора Клавдия?
– Да…
– …покровительницу искусств?
Хозяйка дома скромно кивнула.
– …легендарную красавицу?
Капа вновь кивнула и, опустив глаза, стала собирать подол своего платья в мелкие складочки.
– …известную всему Риму своим распутством?!!
Капитолина вздрогнула, подняла голову и вскочила с места.
– Женя!!! – Голос ее пресекался от обиды, складки кожи у подбородка затряслись, как у разгневанной болонки. – Как же ты можешь!!! Я же тебе всю душу раскрываю, а ты… Ты!!!
– Дорогуша, не сердись, лапочка! – Тетя Мила обняла гневно дрожащую подругу. – Ну, не дуйся, Женечка, конечно, пошутила – точно так же, как и твой Вадик пошутил. Ну какая же ты Мессалина? Ты же не собираешься, как это делала она, убивать любовников после каждой ночи любви?
– Каких еще любовников?! Дорогая моя, я же почти что замужем!
– Почти что?
– Ну да, потому что… потому что мы еще не расписались. Но мы просто не успели, – как бы оправдываясь, объяснила нам Капа. – И вообще, это так удачно, что вы зашли, потому что мы как раз хотели пригласить вас на свадьбу. В пятницу. В три.
– На свадьбу?
– Нет, ну… это даже не свадьба, а… Просто утром мы с Вадиком распишемся, а к обеду ждем гостей. Нас будет, – Капа отпустила край бахромчатой накидки, который она успела заплести в мелкие косички, и посмотрела на свои растопыренные пальчики. – Так… Значит, вы обе… потом Борюсик со своей Зиной, и Светочка – пять… Еще Рая и Илоночка…
– Кто это – Рая и Илоночка?
– Ну как же, Рая – это мать Владика, а Илона – его сестра… Значит, итого вместе с нами – девять человек. Посидим, поговорим, все обсудим…
– Капа, – задумчиво сказала тетя Мила, осторожно дотронувшись до ее плеча, – а ты уверена, что тебе нужна эта свадьба? Зачем тебе штамп в паспорте, вся эта бюрократия? Для женщины главное – свобода! Вдруг ты полюбишь другого – и твой Вадик начнет закатывать тебе сцены ревности, представляешь, какая эта головная боль, все эти разрывы, скандалы, развод, и все – нервы, нервы…
«Да еще, не дай бог, пойдут дети – а это такая обуза», – в тон тети-Милиным увещеваниям ехидно подумала я, но благоразумно промолчала.
Капа вновь расправила на коленях подол своего лилового платья и глубоко вздохнула.
– Я понимаю. Вы не думайте, что я совсем уж дурочка – я все понимаю. Конечно, любой сочтет, что это дикость с моей стороны – тридцать пять лет разницы, я стара – да-да, милая, не спорь! – а она так красив и… молод. Но милая моя, как я хочу жить! – она резко вскинула завитую головку. – Я хочу жить!!!
Никто не собирался лишать Капу жизни в ближайшее время, и я хотела было сказать ей об этом, но она сама пресекла мои попытки раскрыть рот. Она дернула ножкой и тем самым нечаянно пнула меня острым носом своей туфли, после чего мне оставалось только закрыть рот и незаметно потереть ушибленное место.
– Я хочу жить!!! – в третий раз сказала Капа, часто-часто потряхивая седыми буклями, высоко задирая головку и глядя на нас с отчаянным вызовом. – Хочу наконец ощутить себя женщиной – желанной, желанной женщиной, на которой хотят жениться, а с его стороны это так романтично: доказать мне свою любовь, пойти со мной в ЗАГС! Ведь это он, он сам сделал мне предложение! Милочка, дорогая, ну подумай сама: что я видела в жизни? Мой первый муж бросил меня с Борюсиком на руках, одну – ах, какая это была обида! Эти вечные ночные бдения у постели больного мальчика, а потом, когда он вырос, – этот постоянный контроль, я ведь так боялась, что Борюсик отобьется от рук! У меня не было поклонников – ты знаешь, я всю себя посвятила Борюсику, я не сделала карьеры, и что меня ждало бы в дальнейшем, если бы я не встретила Вадика?! Ведь это он принес в мою жизнь Любовь, и какая разница, каким образом это случилось и как все это выглядит со стороны? Он возносит меня до небес. Он говорит, что я – настоящая! Что я уже никогда не буду меняться, метаться, сравнивать его с другими, изменять, в конце концов! Что я отношусь к тем ярким личностям, на возраст которых обращаешь внимание в последнюю очередь…
Мы с тетей молча слушали.
– Впервые в жизни меня кто-то боготворит, – уже тише продолжала Капа, опуская глаза и нервно выдергивая из подола своего платья какие-то мелкие ниточки. – Впервые за столько лет кто-то находит красоту в моих руках, губах, глазах, кто-то смотрит на меня так, как будто хочет проглотить целиком – всю, всю! Я знаю – меня осудят, осудят безжалостно, будут обвинять во всем: в глупости, в нимфомании, но я не хочу рассуждать, не хочу думать, за что он меня любит, не хочу, не хочу, не хочу!!! Дорогая, я понимаю – единственное, чем можно отблагодарить его за мою весну, это обеспечить – хоть немного! – его будущее… Я сделала это, оформила какие-то бумаги… Но он тоже благодарит меня, да! Он пишет мой портрет. Он пишет его каждый день и говорит, что это будет его первая настоящая работа, что этот портрет – наше все… Я еще не видела портрет: Вадик запретил на него смотреть, пока он не закончит! Но здесь, в этой комнате, на этом самом месте, он раскладывает свой этюдник каждый вечер! И это – время моего триумфа!!!