– Конечно, – улыбнулась Ева.
– Когда?
– Один бог знает, – вздохнула Ева, обернувшись от двери, – больше никто…
Закрыв дверь за подругой, Майка посмотрела на себя в зеркало и топнула ножкой. Уродина, уродина! Она бросилась в кухню, к окну, и успела как раз вовремя – Ева уже почти пересекла двор, направляясь к трамвайной остановке.
– Везет же дуракам, – вздохнула Майка, глядя сверху на зябко кутающуюся в копеечную куртенку подругу. – Мужика вот где-то нашла…
Мужчине, который ждал Филиппа в полутемной нише дорогого ресторана, уже явно подкатывало к семидесяти. Его волосы были белыми, как у Санта-Клауса с рождественской открытки, смугловатое лицо изрезали вдоль и поперек глубокие морщины. Резко контрастировали с этой картиной зубы – ослепительно-белые, словно у юной голливудской актрисы. Цена этому фарфоровому рту не меньше пятнадцати тысяч долларов, определил Филипп.
Весь вид мужчины кричал о его принадлежности к немногочисленной касте тех, кто мог себе позволить особняк с колоннами в Рио, конюшни на юге Франции, яхты в Портофино и шикарную двухэтажную квартиру в престижном квартале Нью-Йорка. Его светлый вельветовый костюм явно шили на заказ, остроносые туфли из кожи некоего пресмыкающегося были начищены до блеска, а в запонках поблескивали массивные бриллианты. Он пил элитный японский чай «Цветок невесты» и смаковал нежнейший шоколадный чизкейк.
Этот человек никогда раньше не видел Филиппа. И тем не менее сразу его узнал. Скорее всего потому, что Филипп был единственным среди посетителей ресторана, кто предпочел шикарному костюму демократичные линялые джинсы. А может быть, потому, что он ворвался в ресторан, по своему обыкновению, стремительно, как сквозняк в плохо прикрытую форточку. Вальяжной обычно бывает «миллионерская» походка. Те, в чьем распоряжении огромные состояния, не любят мельтешить и суетиться.
– Вы, полагаю, господин режиссер? – У мужчины был приятный, профессионально поставленный голос с легким иностранным акцентом. Филипп не знал ни настоящего имени, ни биографии своего собеседника, но почему-то сразу решил, что он, скорее всего, немец.
– Точно, – подтвердил Филипп.
– Присаживайтесь. Будете что-нибудь? Разумеется, я угощаю. Рекомендую креветочный коктейль от шеф-повара.
– Благодарю вас, не откажусь.
Они присели за столиком у затемненного окна. Филипп задумчиво смотрел на улицу и куда-то спешащих по ней прохожих. Он знал, что с другой стороны окно было зеркальным, так что случайные любопытные не могли видеть посетителей ресторана.
– Итак, давайте сразу к делу. Мне рекомендовали вас как честного, исполнительного и порядочного человека.
«Порядочного! – внутренне позабавился Филипп. – Если только к моей профессии возможно применить такое слово!»
– Надеюсь, так оно и есть, – вслух сказал он.
– Для вас лучше, если так, – сверкнул фарфоровыми зубами «немец». – Работа, которую я хотел бы вам предложить, достаточно легкая. По крайней мере, для человека с вашим опытом.
Филипп слушал, не перебивая, почтительно склонив голову.
– Вы знаете, мне семьдесят четыре года. У меня было больше двухсот баб, – мужчина хвастливо приосанился. – Первоклассных баб. Но любимая – одна… В семьдесят четвертом году я ее потерял. Моя жена Гвен упала с лошади и сломала себе шею. Лошадь я запер в конюшне и поджег. Пристрелить было бы слишком мягкой мерой.
«Зачем он мне все это рассказывает?!» – недоумевал Филипп.
– Я любил Гвенни. Никто так хорошо не делал любовь, как она. У меня на нее всегда стоял. В этом смысле она была феноменальна. Знаешь, чем она меня зацепила?
И Филиппу пришлось вежливо поинтересоваться:
– Чем?
– Я подобрал ее в баре. Красавицей она не была. Маленькая грудь и кривые ноги. Мы пришли к ней домой – она снимала какую-то вонючую конуру с протухшими обоями и протекающими потолками. Она сняла платье, и я присел от удивления. На ней были кожаные шорты и лифчик, они соединялись при помощи ремешков. Она достала откуда-то высокие ботфорты и плетку…
– Вас возбуждает садомазохизм? – догадался наконец Филипп.
– Верно. Наша первая ночь была фантастическая. Она привязала меня к кровати, она отлупила меня до красноты, она засунула свой острый каблук мне в…
– Достаточно, я понял ваш замысел, – нервно перебил Филипп.
– Итак?.. Это возможно?
– Безусловно.
– Вот фотография Гвен. Только вы должны мне ее вернуть. Актриса должна быть похожа на нее.
Филипп мельком взглянул на снимок и едва не поперхнулся. Гвен была ухудшенной копией французского комедийного актера Пьера Ришара. Белесые реснички, копна бестолковых кудряшек на яйцевидной голове, высокий лоб, небольшие голубые глазки. «Если бы я увидел это чудовище в латексе и с плеткой в руках, скончался бы от смеха!» – решил он.
– А актеру не должно быть меньше сорока лет. Я хочу, чтобы это был солидный мужчина, а не слюнявый юнец.
– Будет сделано, – пообещал Филипп.
– Снимите дешевенькую квартирку в качестве декорации. Разводы на стенах, тараканы. Именно в таком месте и жила Гвен. Пока я не забрал ее в свой дом, разумеется.
«Где найти сорокалетнего актера? – думал тем временем Филипп. – Да такого, который согласится, чтобы его хорошенько отшлепала перед камерой малосимпатичная баба?»
– Я сделаю все в лучшем виде.
– Это хорошо. Теперь о цене. Думаю, две тысячи долларов будет вполне справедливо.
– Но… Ваш знакомый заплатил шесть.
– Так ты снимал для него малолеток. Это сложнее. Учти, если у меня много денег, это вовсе не значит, что я люблю переплачивать, – разозлившись, мужчина мгновенно перешел на «ты».
И Филипп решил с ним не спорить. В конце концов, в последнее время у него было не много заказов такого рода. Лишняя пара штук никогда не помешает.
– Я согласен.
– Еще бы ты отказался! – Заказчик отодвинул от себя тарелку с недоеденным, неаппетитно развалившимся чизкейком. – Значит, через неделю я жду фильм.
Он поднялся, отодвинув стул, аккуратно промокнул губы льняной салфеткой. Филипп остался сидеть на месте – он был голоден и вовсе не собирался оставлять на столе божественно-нежные пряные креветки.
От двери заказчик обернулся и вполголоса добавил:
– Пусть будет больше крови. Красные полосы на его заду. Можно сигаретные ожоги… Ну, бывай! – И «Санта-Клаус» скрылся за дверью.
Филипп вздохнул. Он занимался съемкой порнофильмов уже почти десять лет. Элитное кино в единственном экземпляре для конкретного заказчика. Разумеется, он много за это время повидал. Старые развратники, богатые нимфоманки, похотливые извращенцы. Чего только они не придумывали! Иногда Филипп передергивался от отвращения, читая сценарий. Иногда ему казалось, что его окружают одни моральные уроды.
Он был известным светским фотографом, ему хорошо платили за съемку рекламы и «фэшн-стори». Но основные деньги Филипп Меднов зарабатывал именно на порнографии. Хотя были и другие причины, не позволяющие ему вырваться навсегда из вязкого омута нелегального бизнеса. Веские причины…
Филипп задумчиво пережевывал креветку, глядя в окно. За неделю он должен успеть. С актрисой проблем не будет, в конце концов, женщину проще загримировать… А вот актер… Ничего, в конце концов, он наймет какого-нибудь бомжа. Любой вокзальный обитатель с радостью согласится быть избитым за пару сотенных купюр.
Внезапно чей-то пристальный неприязненный взгляд ожег его, как укус ядовитой медузы.
Филипп нервно огляделся по сторонам – никого. Соседние столики пустовали, официант, повернувшись к нему спиной, что-то записывал в своем блокноте. Показалось, наверное. Бывает же такое.
Успокоившись немного, он вновь уставился в окно и чуть не подавился. На улице перед окном стоял человек. Высокий, темноволосый, молодой. В дорогом кожаном пальто и темных очках, как Киану Ривз в фильме «Матрица». Над городом висели рваные низкие тучи, утопившие в себе шпили московских высоток. Так что в очках никакой необходимости не было – а значит, это был предмет маскировки.
Человек смотрел прямо на Филиппа. Его губы искривила язвительная усмешка.
«Как он может меня видеть?! – запаниковал Филипп, машинально поправляя парик. – Стекло же зеркальное. Он в зеркало смотрит!» Но мужчина смотрел прямо на него. Никаких сомнений быть не могло – этот человек следил за Филиппом Медновым. «Как он узнал меня, как?! Меня бы мама родная в такой маскировке не узнала!»
У Филиппа резко пропал аппетит. Креветки внезапно показались ему слишком солеными – такими, что у него даже в горле пересохло. Он залпом допил остатки сока, натянул куртку и бросился к входной двери. Единственный способ не нервничать – устранить причину нервотрепки. Он должен узнать, кто этот странный человек и что ему от Филиппа нужно. Шантажист? Старый знакомый? Городской сумасшедший? Маньяк? Как бы там ни было, сейчас он узнает это наверняка. Филипп с силой толкнул дверь и выбежал на улицу. Мостовая была пуста. Никого.
Звонок мобильного едва не заставил его вскрикнуть от неожиданности, любой посторонний звук – словно удар хлыста, когда нервы на пределе.
– Да! – несколько раздраженно крикнул он в трубку.
– Филя? – Он сразу узнал этот жеманный женский голосок. Принадлежал он одной из второсортных, но необыкновенно смазливых актрис – его обладательница вовсю «звездила» в дневных сериалах, неизменно играя небольшие, но эффектные роли красавиц-злодеек.
– Да, – ответил он уже более спокойно. И так он один раз уже сегодня сорвался, стоит закусить удила.
– Филечка, как хорошо, что я тебя поймала! Мне срочно нужно сделать фотосессию. Меня пригласили сниматься во Францию!
– Поздравляю, – усмехнулся Филипп и, поморщившись (как хорошо, что она не видит выражение его лица), галантно добавил: – Я всегда знал, что ты добьешься успеха. Так какие фотографии тебе надо сделать?
– Портрет, и в полный рост, на улице. В разных образах. Я пригласила визажиста и стилиста… Только вот…
– Что?
– Фотографии мне нужны уже сегодня! Ты не мог бы быть у меня через полтора часа?
«А раньше ты сказать не могла, корова бесталанная?!» – про себя мрачно выругался он, а вслух сказал:
– Конечно, Машенька. Тебе повезло, до вечера я совершенно свободен.
– А вечером? – кокетливо хихикнула она. – Опять свидание? Наверняка с какой-нибудь топ-моделью?
«Представляю, что бы она сказала, если бы я ответил честно! – подумал Филипп. – Просто мне необходимо найти престарелого порноактера и кудрявую тетку на роль госпожи с кожаным хлыстом!»
– Какая ты догадливая. Ладно, я выезжаю. Жди.
Филипп отключил телефон, зашел в ближайший подъезд и отточенными до автоматизма движениями за несколько минут привел себя в первозданный вид. Грим смыл с помощью специального тоника, парик аккуратно сложил и убрал в рюкзак, отклеил накладные реснички. Еще раз внимательно изучил вдруг показавшуюся бледной физиономию в карманном зеркальце. Машинально вскинул к глазам запястье – и снова вспомнил, что часы сломаны. Вышел на улицу и почти бегом заторопился в сторону метро, где во дворах была надежно спрятана от посторонних глаз его шикарная «Мазда».
Надо спешить. Бежать, перекусывая на ходу, меняя маски, как актер на бенефисном выступлении. Только торопясь – все равно куда – удается почти не думать. Жить на автомате, работать и не вспоминать о том, что когда-то он был, как и все, обычным человеком с самой обычной жизнью. Обреченным на обычное спокойное будущее рядом с обычной женщиной.
С необычной женщиной.
Филипп досадливо встряхнул головой. Воспоминания – как надоедливые мухи. Никак не отгонишь. Ее лицо, ее походка, ее руки. Не сорваться бы при всех, как сделал он это утром, обидев ни в чем не виноватую девчонку. Ее глаза, ее вечно спутанные волосы. Ее имя – как раковая опухоль. Больно ноет, горячо пульсирует в мыслях.
Филипп давно привык не обращать внимания на детали, чтобы какой-нибудь бестолковый предмет ненароком не напомнил о ней, умершей давно и глупо. Он всегда бежал, торопился – так, чтобы действия обгоняли мысли.
Он сел за руль, врубил на полную громкость какой-то вальсок. Взвизгнув тормозами, «Мазда» сорвалась с места.
Человек в длинном кожаном плаще и темных очках смотрел вслед быстро скрывшейся из виду спортивной машине, похожей на красную стрелу.
– Значит, это все-таки ты, – пробормотал он, прикуривая дешевую, дурно пахнущую папиросу. – Значит, я не ошибся. Что ж, тем хуже для тебя. Недолго тебе осталось, совсем недолго.
Вот уже десять лет жизнь фотографа Филиппа Меднова напоминала классический шпионский кинофильм. И сначала он чувствовал себя довольно неловко в роли главного героя. Все же не мальчик, чтобы участвовать в этих ежедневных играх с переодеванием.
Но ничего поделать не мог. Порнобизнес – уж очень скользкое дело, засветишься один раз – и твою репутацию можно считать испорченной безвозвратно. Филипп был слишком заметным, примелькавшимся светским персонажем, чтобы так рисковать. Разоблачат его – и не видать больше заказов от модных журналов и модельных агентств. Останется он один, точно прокаженный.
Надо сказать, Филипп не сразу придумал для себя столь выигрышный и яркий образ смуглого мачо. Сперва в его распоряжении были только цветные линзы и недорогой парик – женский, представлявший собою копну неестественно-каштановых синтетических кудрей. Филипп сам кое-как обкорнал его маникюрными ножничками. Получилось не так уж плохо, но все равно в этом камуфляже он чувствовал себя полным идиотом.
То ему казалось, что в обрамлении жестких кукольных кудрей он смахивает на трансвестита или на «голубого». То он с ужасом воображал, что дурацкий парик и линзы не помогут ему оставаться стопроцентно неузнанным.
Уверенность пришла вместе с деньгами. Ничего не стоит на время виртоузно изменить внешний вид, если ты не ограничен в средствах. За новый парик (шикарный, из натуральных волос, причем каждый волосок его был по отдельности вживлен в силиконовую кожу) Филипп заплатил восемьсот долларов. Он купил это чудо в небольшом малоизвестном салоне, где отоваривались рок-звезды и известные телеведущие. Здесь же он приобрел легкий, почти незаметный на лице, тональный крем. За отдельную плату улыбчивый визажист неопределенного пола научил его правильно гримироваться. И теперь он с уверенностью искушенной красавицы припудривал перед зеркалом лицо, подкрашивал брови и даже изменял контур губ при помощи специального мягкого карандашика – не боясь при этом, что окружающие примут его за извращенца.
Почему он был вынужден все это делать? Зачем взрослому, состоятельному мужчине все эти шпионские штучки? Зачем вполне успешному, обеспеченному и известному фотографу подрабатывать порнографией? Когда все это началось?
Может быть, в тот день, когда он, единственный сын спивающейся, давно разведенной учительницы музыки, решил поступать в суперпрестижный блатной ВГИК? Или когда он, неожиданно для окружающих и даже для самого себя, вдруг обнаружил собственную фамилию в списке зачисленных на операторский факультет?
Как часто Филипп видел тогда один и тот же сон. Вот появляется он на съемочной площадке, слегка повзрослевший, одетый по-богемному небрежно – в кожаный приталенный пиджак и протертые на коленях джинсы. В три прыжка возле него оказывается администратор – заискивающе улыбающаяся блондинка в мини и с ногами от ушей.
– Вам чай или кофе, Филипп Дмитриевич? – спрашивает она, пришторив глаза длиннющими пушистыми ресницами. – С сахаром или без?
Но он только небрежно кивает ей. Разве есть ему дело до какой-то очередной блондинки, если из другого конца зала к нему навстречу спешит режиссер (Тодоровский, а может быть, даже и Михалков!).