Открыв в «Ворде» новый файл и озаглавив его «Бизнес Астахова», Павел скопировал туда все цифры, названия, имена и прочую конкретику. Конечно, напрямую использовать эти данные в работе он не станет, но будет иметь в виду.
Больше из фактической части ничего полезного извлечь было нельзя – если только косвенные данные о том, что в бизнесе Астахов вел политику решительную и жесткую. С конкурентами не церемонился, ловко подминал под себя слабых и безжалостно уничтожал тех, кто вставал на его пути.
Что касается сплетен вокруг Астахова, то они показались гораздо интереснее, хотя частенько и противоречили одна другой. Если не считать репортажей из великосветской жизни («Андрей Астахов подарил Можайскому детскому дому компьютерный класс», «Астахов выступил на открытии специализированной выставки», «Астахов приобрел «Бентли» и т. д.), то вся информация, датированная прошлым летом и ранее, сводилась к тому, что бизнесмена видели там или сям с очередной новой спутницей, в то время как его жена сидела дома с детьми и нигде не появлялась. Такого рода вещи о нем Павел и сам знал – все от тех же кумушек из своей старой компашки, с наслаждением перемывавших кости Людмиле.
Однако начиная с прошлого августа об Астахове вдруг стали писать намного больше и разнообразнее – естественно, из-за трагической гибели его жены и детей. Большинство журналистов сошлось на том, что это произошло в Испании (хотя, кроме этой страны, еще дважды упоминалась Португалия, один раз – Италия и один – Арабские Эмираты), а вот места указывались самые разные, что называется, от Севильи до Гренады, включая Каталонию, Ибицу и Тенерифе. В датах журналисты тоже путались – от седьмого до двенадцатого августа, но тут писатель был осведомлен лучше их. А вот дальше начинался полный простор творческой фантазии представителей желтой прессы. Версий имелось масса, на любой вкус. Согласно им, жена Астахова Людмила (иногда перекрещенная писаками в Лидию, Ларису и даже Эмилию) и ее двое (трое, четверо) детей в возрасте от нескольких месяцев до шестнадцати лет утонули, катаясь на катере (сорвались в пропасть во время восхождения на гору, отравились морепродуктами или разбились в автокатастрофе). Про автокатастрофу упоминалось чаще всего, поэтому писатель решил, что так, скорее всего, и было и Галина оказалась права. Однако в деталях и причинах аварии также наблюдался полный разброд и шатание: от традиционно отказавших тормозов до того, что Людмила, находясь под действием наркотика, выезжала из гаража и сама передавила машиной всех своих детей, а потом с горя покончила с собой, приняв смертельную дозу все того же наркотика.
Читая все это, Павел только усмехался. Журналист по образованию, имеющий некоторое представление об «акулах пера», он так и видел перед собой всех этих борзописцев, которые в погоне за «жареной» информацией, услышав звон, да не зная, где он, торопятся скорей-скорей опубликовать в своих газетенках, журнальчиках и интернет-порталах непроверенную новость – лишь бы обойти конкурентов хоть на день, хоть на час… К такого рода сведениям никак нельзя было относиться всерьез, но некоторое представление о событиях они все же давали.
Писали светские хроники и о новой женитьбе Астахова. Леру (или Валерию, или Викторию) журналисты называли моделью, начинающей певицей или актрисой и, конечно, не отказывали себе в удовольствии вдоволь позлорадствовать как над недолгим сроком вдовства Астахова (они расписались спустя всего полгода после гибели Людмилы), так и над состоянием невесты, которая была уже буквально на сносях, дохаживая последние месяцы беременности. Несмотря на то что свадьбу устроили скромную и малолюдную, вездесущие писаки, разумеется, узнали о ней, и не было недостатка в фотографиях Астахова в черном костюме с букетом в руках и мрачным выражением лица, а рядом с ним Леры, большого живота которой не могло скрыть даже роскошное платье, сшитое, как утверждалось, в Париже.
Павел просидел за ноутбуком до глубокой ночи, копируя тексты, внушавшие ему наибольшее доверие, и аккуратно перенося их в собственные файлы. Это все тоже пригодится ему в работе. Похоже, его «писательское расследование», как он сам для себя это назвал по аналогии с журналистским расследованием, сдвинулось с мертвой точки. И Павел уже очень хорошо представлял себе, каким должен быть его следующий шаг.
* * *
Тусовка в ночном клубе затянулась, и домой Лера вернулась хорошо за полночь. Хотела как следует отоспаться утром, но не тут-то было – Борька с рассвета поднял крик и никак не унимался. Она уже и дверь закрывала поплотнее, и уши берушами затыкала – ничего не помогало. Пришлось встать.
– Олька, да уйми ж ты его! Ну что он у тебя все утро орет как резаный? – прокричала она, перегнувшись через перила второго этажа.
– Не могу, Лера Дмитриевна! – пропищал откуда-то снизу расстроенный голосок. – Никак не успокоится! Сама уже вместе с ним плачу, а сделать ничего не могу. Врачу звонила, она сказала, что так бывает, когда зубки режутся, велела лекарство давать, которое в тот раз выписала. Но я его Боречке даю, а он не хочет пить, ложку отталкивает…
– Значит, силой влей! Вот ты дура набитая! Тебя для чего наняли? Чтоб ты с ним вместе ревела? Быстро успокоила ребенка! Или вылетишь отсюда на хрен!
Возвращаясь в спальню, Лера продолжала костерить безмозглую няньку – надо же быть такой тупой! Испортила ей весь выходной. В принципе у нее и будней-то не бывало, поскольку она давно не работала. Но в календарные выходные, в субботу и воскресенье, Андрей был дома, а это означало постоянные претензии, недовольства и ссоры, так что уик-энды давно превратились для Леры в будничные рабочие дни, а с понедельника по пятницу она «отдыхала» от своего супруга и всяческих обязательств. Отсыпалась, потому что никто не перетирал ей мозги по поводу того, что нужно встать пораньше и заняться ребенком. К чему им заниматься? Для этого Олька есть. Обычно она справляется, ребенка не видно и не слышно. Только сегодня, как назло, никак угомонить его не может, аж на втором этаже слыхать. Дурдом!
Хлопнувшись опять на широченную кровать с водяным матрасом, Лера сунула голову под подушку в шелковой наволочке с розовыми цветами и поплотнее придавила ее сверху кулаком. Так стало потише, и вроде даже удалось задремать. И тут же – вот ведь западло какое! – приснился родительский дом. Этого еще не хватало!
Жизнь в родном городе Лера вспоминала как страшный сон. Папашка ее, Дмитрий Алексеевич, которого все знакомые, от стариков до детей, звали просто Митяем, пьет почти беспробудно, заливает внутрь все, что горит. Да и как же ему не пьянствовать, когда он грузчиком в продуктовом магазине работает, каждый день и вино, и водку, и все остальное туда-сюда ящиками таскает! Сколько заработает – столько и пропивает, жить не на что. А мать – серая мышь, слова против никогда сказать не может. Который уж год на почте у себя вкалывает, заказные письма и бандероли перебирает, а зарплата копеечная. Лера так и не поняла, как получилось, что отец на ней женился, и что он в ней нашел. Сам-то он, судя по фоткам, старым, черно-белым еще, в молодости парень был что надо – высокий, плечистый, симпатичный. Лерка, на свое счастье, в него пошла. А мать – глядеть не на что: маленькая, сухонькая, страшненькая. Так нет – женились, да еще и двоих детей заделали – ее, Лерку, да сеструху Катьку, ту еще идиотку. Предки до сих пор живут вместе, хотя что это за жизнь? Как вспомнит Лерка те «семейные» вечера, так вздрогнет – один пьет и матом орет, а бывает, еще и с ножом порой кидается, а другая только слезы в три ручья льет да лепечет что-то невразумительное. Лерка-то терпеть отцовских выходок не собиралась. Быстро смекнула, что к чему, и как чувствовала, что отец снова в штопор входит, так быстро к подружке улепетывала, к Таньке.
У той дома совсем другой коленкор, родоки – интеллигенты, отец – тренер в спортивной школе, мать аптекой заведует. Жили хорошо, дружно, не ругались никогда, в единственной дочке души не чаяли. Лерке со стороны казалось – не жизнь у Таньки, а сплошной кайф. Она всегда с радостью из дома к подружке сваливала и там как сыр в масле каталась: и пироги тебе, и борщ наваристый, и фрукты, и конфеты шоколадные, и магнитофон, и шмоток полон шкаф – за вечер все не перемерить. Одно только плохо было у Таньки – предки ее Лерку недолюбливали, считали, что она на их дочурку плохо влияет. Смешно, честное слово! Кто на кого влиял – это еще вопрос. Танька их все раньше Лерки начинала – и курить, и пиво пить, и с парнями трахаться. А как школу окончила, так тут же в Москву ускакала, никакого образования не получила, не то что в институт, о котором ее предки днем и ночью мечтали, поступать не стала, а даже в училище не пошла. Не то что Лерка, которая в своем колледже честно, как пионер, три года отмучилась, специальность товароведа получала, химичке преданно в глаза заглядывала, чтобы та, кобыла старая, ее хотя б на трояк натянула.
Да, туго ей пришлось, когда Танька в столицу свалила. Переночевать стало негде, приходилось с папашкой воевать. Катька вон нашла выход – замуж выскочила. Сеструха ее на пять лет старше, а жениха себе подобрала вовсе старпера, хорошо за сорок, его все уже по имени-отчеству звали: Михал Владимирыч. Росточка небольшого, ниже Катерины, толстенький, кругленький и плешь вполголовы. Правда, с деньгами, собственный магазин сантехники у него. Поначалу всем нравился, улыбчивый такой и вроде не жадный. Катька дома засела, двоих детей ему друг за другом нарожала, как будто все ничего – и вдруг начал он сеструху побивать. То ли из ревности, то ли так просто, но та как в родительский дом ни придет – все с новым фингалом. Лерка хорошо запомнила, как однажды Катька расплакалась и, всхлипывая, пропищала таким же безжизненным, как у матери, голоском:
– Лерочка, да что ж это такое? Я замуж от скандалов бежала, а к ним же и прибежала. Кабы знала, что так будет, ни за что б за него не пошла. Сняла бы себе комнату и жила бы отдельно, как королева.
Запали тогда Лерке в душу эти слова – а может, и правда свалить от предков? Вон Танька в Москве нашла себе богатого спонсора, живет и в ус не дует. Только как же она, Лера, Игорька оставит?
Игорек был первой Лериной настоящей любовью. До него у нее вообще никогда не случалось проблем с парнями. А чего? Поклонников хоть отбавляй. Особенно после того, как она в девятом классе попала на районный конкурс красоты и заняла первое место. Дальше этого дело не пошло, но все равно для подруг и мальчишек из школы она навсегда превратилась в первую красавицу. Все девчонки в классе ей завидовали – а то! Высокая, фигурка как у Барби, стройная, животик плоский, и впереди гордость – пятый размер. Ну просто не девочка, а совершенство, никаких изъянов, если не считать легкой близорукости.
На нее стали заглядываться, когда ей еще и четырнадцати не было, но, в отличие от Таньки, Лерка не спешила расставаться с девственностью, понимала (чутьем, не разумом, разума у нее тогда и в помине не было), что успеется. Конечно, встречалась с пацанами, но все было несерьезно: так, в подъезде обнимались, целовались да тискались. Ничего больше Лера парням не позволяла, да и подпускала к себе далеко не каждого, только лучших. Уж с такой-то красотой можно и повыбирать.
Курить Лерка начала с одиннадцати лет, с тех пор как соседские пацаны за гаражами научили ее правильно затягиваться. А вот пить не пила – не хотелось уподобляться отцу. Да и денег на спиртное не было, разве что джин с тоником с девчонками покупали, и то по праздникам. Не на что было особо гулять-то. Вообще недостаток денег Леру очень огорчал. Пусть у них во дворе никто хорошо не жил, бизнесменов в окрестных домах не было, но ей казалось, что их семья еще хуже других. Новые шмотки ей, наверное, раз пять в жизни покупали, не чаще. Все остальное Лера донашивала за сеструхой Катькой или за Танькой. Оставалось только утешать себя тем, что на ней все вещи сидят гораздо лучше. Но даже не имея возможности принарядиться, как умела следила за собой. Уж лучше совсем не прийти в школу, чем заявиться с ненакрашенными ногтями или неподкрученной челкой! Лак для ногтей и косметику покупала самые дешевые, зато яркие, глаза и губы намалевывала так, что за версту было видно. Училась, разумеется, так себе – а чего стараться-то? Ну, оставят на второй год, подумаешь! Потом-то все равно переведут в следующий класс, куда они денутся.
После девятого класса батя попытался было построить дочь, лепетал что-то там про будущее после очередной бутылки, да кто ж его слушать станет? Лерка сама решила идти учиться на товароведа. А что? Окончит колледж, пойдет работать куда-нибудь в большой магазин, духами торговать или шмотками, при деньгах будет. Уж скорей бы! Бедность просто замучила. У матери как ни выклянчивай – ни копейки не даст, только плачет. С отцом дело обстояло лучше, он иногда подкидывал, если вовремя попросить. Тут важно было выгадать момент, успеть именно в ту минуту, когда он уже пьяный, но не слишком. Рано попросишь – откажет, трезвый еще, а поздно – уже башню снесло.
Вот так и в ту заветную субботу, удачно попав в золотую середину процесса отцовского опьянения, Лерка вытянула с фазера деньжат и тусовалась с Танькой в центре города, в парке. Погода была отличная, солнечная, теплая – настоящая весна, уже и почки на деревьях лопаться начали. Банка джина с тоником подняла настроение еще на градус. Они шли по аллее, громко смеясь над всякой фигней, когда Танька вдруг радостно завопила:
– Колька! Приехал!
Лера тоже посмотрела в ту сторону и увидела двух парней лет двадцати пяти. Взрослые, высокие такие, здоровые, как шкафы. Даже немного не по себе стало. Ей, шестнадцатилетней, привычнее общаться с ровесниками, многие из которых были худенькими и маленькими, иногда и на голову ниже ее. А тут – настоящие богатыри, плечистые, в кожаных куртках. Как в кино!
Кольку Лера никогда не видела, но много слышала о нем – от Таньки, разумеется. Он был ее соседом по лестничной клетке, и Танька все детство (тогда они еще с Леркой не дружили) по нему сохла. Потом, когда он школу окончил и после армии в Москву уехал, влюбленность, конечно, прошла, но память осталась. Танька нередко вспоминала о нем, мол, Коля то, Коля се, и Лерке всегда хотелось на него посмотреть. И вот – явился, не запылился.
Рассмотрела – и отвернулась. Колька на Леру никакого впечатления не произвел. Белобрысый, некрасивый, лицо широкое, в каких-то рябинах, совсем не в ее вкусе. А вот друг его – это да! Волосы густые, темные, но не черные, а глаза зеленые – обалдеть! Ну просто красавец, а ресницы какие длинные, прямо аж дух захватывает. Лера почувствовала, как внутри стало теплее, а когда узнала, что Игорь – местный, на душе полегчало: у нее есть шанс. Стараясь привлечь к себе внимание, говорила весь вечер, несла какую-то ерунду, даже вспомнить стыдно. Но он, видно, все-таки клюнул, потому что изредка бросал на нее короткие, согревающие сердце взгляды. Под конец вообще повезло – выпив еще по одной банке джина с тоником, Танька все-таки вспомнила, что пора домой. На перекрестке разошлись – жили подруги на разных улицах. Танька, естественно, ушла с Колькой, а Игорь отправился провожать Леру. Шли по большей части молча. Он вообще рта не раскрывал, а она понятия не имела, о чем говорить наедине с этим взрослым парнем, практически мужчиной. Ну как его заинтересовать, чем? Пока раздумывала, подошли к подъезду. У Леры забилось сердце. Сейчас начнется! Сначала поцелует «на прощание», а потом…