– Сообщенный вами факт вполне возможен и, к несчастью, таков он и в данном случае, – сказал он, когда я кончил. – В летописях оккультизма его зовут «аватар», но самая операция его относится уже к области высшей черной магии.
Положив руку на мое плечо, он прибавил:
– Ад – страшная область, мой молодой друг. Если бы люди знали, до какой степени они окружены силами зла, они меньше бы смеялись и больше молились. Во все времена, самые отдаленные, церковь всегда вела ожесточенную борьбу с бесовскими силами. Спаситель наш, Иисус Христос, недаром поместил в действительно божественной, завещанной нам молитве, такое обращение к Отцу Небесному, как: «Не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого». А молитва – единственный, заметьте, щит для каждого против ада. Обращаясь к интересующему нас случаю, вот мое мнение: ваш несчастный друг пал жертвой оккультного убийства и душа его несомненно покинула свою смертную оболочку. Злой человек, связанный с адом, совершил «аватар» и вселился в труп Тураева, чтобы завладеть женщиной, которая ему нравилась. Но ужаснее всего то, что я считаю несчастную молодую Тураеву безнадежно погибшей…
Заметив, что я побледнел и в глазах моих отразилось глубокое отчаяние, он вздохнул и дружески сказал, утешая меня:
– Бедный друг мой. Я вижу, что эта грустная история огорчает вас и угнетает сильнее, чем я думал. Но, во всяком случае, по-моему, лучше знать истину, а она такова: кто отдается во власть ада, тот гибнет, если, конечно, он не обладает чрезвычайной духовной силой и могущественным знанием. Невежество в этих делах влечет за собою гибель чаще, чем думают; а профаны, не знающие азбуки черной магии с ее страшными законами, и легкомысленно приводящие в действие неведомые им силы, платятся за это своим здоровьем, состоянием, счастьем и даже жизнью. В назидание я расскажу вам кстати грустную историю одного из моих друзей, прекрасного, образованного человека, который заплатил, однако, мучительной смертью за свою неопытность и то преступное легкомыслие, с которым он, шутя, коснулся страшных законов черной магии, не зная даже первого слова ее. Нельзя шутить с адом, это – опасная забава, и мой бедный приятель, камергер Бореско познал это на собственном опыте. История эта наделала в свое время много шуму в петербургском «большом свете».
– Милейший Константин Александрович интересовался, правда, оккультными науками, но интересовался с беспечностью большого барина, который любил только «забавляться», а по небрежности, или лени не давал себе труда серьезно изучить мудреные вопросы этой темной для нас области. Константин Александрович любил собирать за «вертящимся столом» веселое беззаботное общество и в кругу хорошеньких женщин вызывать духов, украшенных непременно громкими и известными именами. Никто, разумеется, не трудился проверять, соответствовал ли ярлык содержимому; невидимые обязаны были будто бы «потешать» общество и показывать загробные фокусы. Например, считалось вполне естественным, чтобы «Коперник» проявлял себя, двигая стулья, или приносил на стол гнилой картофель; что мнимый «Ламартин», а не то особливо «Пушкин» кропали вздорные стихи, которых устыдились бы, по бессмыслице, даже наши «декаденты», «символисты», «футуристы» и т. д. На подобных пошлых сборищах праздных людей забывают справедливое, но и едкое замечание Кардека:[4] «Попробуйте вызвать скалу и она вам ответит» (?), а потому принимают под личиной великих людей, или даже святых, – низших духов, часто бесов.
Но перехожу к трагическому случаю, стоившему жизни моему другу. Константин Александрович имел постоянно болевшего сына, хотя в детстве тот был сильным, здоровым и на вид крепким. Болезнь юноши между тем была оккультная. Он одержим был нечистым духом, который мучил его, или, вернее сказать, медленно разрушал. Несомненно, одержимость эта коренилась в прошлом земном существовании этого юноши, и неизвестные нам узы связывали поработителя с порабощенным. Завязка этой истории подтвердила мое убеждение. Молодой человек нашел однажды в жилетном кармане фотографию неизвестной ему голой женщины, а со времени этой находки и началась одержимость. Эта женщина стала являться ему во сне, бросалась на него и у него было ощущение, точно она сосала его кровь; причем он лишался сознания, а, пробуждаясь, чувствовал себя совершенно разбитым. Иногда вампирическое существо грозило ему, иногда глумилось над ним. Врачи, как и следует быть, объявили, что юноша страдает сильной «неврастенией» и подвержен «галлюцинациям». Естественно также, что никакое лекарство не помогало, и вот как-то Константин Александрович пришел посоветоваться со мной. А у меня в то время была превосходная сомнамбула, моя племянница. Я усыпил ее, и она объявила, что юноша – жертва сильного одержания, но она не могла указать способа излечения, так как дело очень сложное и опасное, а для благополучного окончания его необходимы особые знания и оккультная сила, которыми она не обладала. Напрасно настаивал Константин Александрович, чтобы она испробовала лечение его сына; та отказалась наотрез, и он ушел очень недовольный.
Это было весной, а на лето все разъехались и я не имел сведений о моем приятеле. Прогостив осень и половину зимы на Кавказе у брата, я только к Рождеству вернулся в Петербург. На праздниках Константин Александрович заехал ко мне и сияющий рассказал, что сын его выздоровел.
– Оказалось все это пустяками, а ваша ясновидящая просто не хотела помочь мне и сделала из мухи слона.
Я подивился, однако, и по моей просьбе он рассказал, что лето проводил у себя в имении, а там, по своему обыкновению, «устраивал» спиритические сеансы, найдя в лице молодой дамы, соседки, бесподобного медиума.
– Ее устами говорил великий «Нострадамус» (?) и я поспешил, конечно, воспользоваться таким счастливым случаем, чтобы спросить алхимика о болезни сына и средствах излечить его от одержимости, если последняя существовала.
– Ничего нет легче, – ответил молодчина «Нострадамус». – Возьмите фотографию этой загробной мерзавки, сделайте кое-какие магические манипуляции, – он предписал окуривание и что-то еще, но что именно, я теперь забыл, – а потом перочинным ножом перережьте этой девице шею, а фотографию бросьте в огонь. Молодой человек не должен, понятно, ничего знать.
В восторге от такого интересного опыта, Константин Александрович в тот же день исполнил в точности все предписания мнимого Нострадамуса.
– Вообразите, – рассказывал он, – Жорж заявил мне поутру, что видел во сне дух этой женщины. Она походила на фурию, и на шее ее зияла страшная рана, из которой ручьями лила кровь. Она грозила ему кулаками, а потом превратилась в кровяной шар, который лопнул с таким треском, что юноша проснулся.
Это произвело на молодого человека сильное впечатление, и он всюду искал фотографию, но, конечно, не нашел.
– С тех пор он совершенно здоров, и не видел более чудовища, – с довольным видом закончил мой друг.
Признаюсь, я был смущен.
– Неужели, – подумал я, – ясновидящая в самом деле просто капризничала? Или она ошиблась?
Мы решили тотчас же допросить ее.
– Вы сделали непростительную ошибку, коснувшись пружин, силы которых даже не подозреваете, – сказала она неодобрительно. – Вы навлекли сами на себя страшную опасность и берегитесь, как бы вам не поплатиться собственной шеей за такую неосмотрительную «операцию» на шее ларвы.[5]
Слова эти заставили меня задуматься. Во время рассказа моего друга я заметил, что он как будто охрип, и спросил, что с ним.
– Должно быть простудился. Я уже несколько недель как хриплю. Но надо заняться собой; меня уже начинает бесить, что я каркаю, как ворона, – небрежно ответил он.
Когда я увидел его опять, он сказал, что доктор нашел у него нарост в горле, и, вероятно, потребуется операция. Он был подавлен, утратил значительную долю своего самодовольства и стал просить меня посоветоваться с сомнамбулой. Я тотчас исполнил его желание, но ясновидящая долго молчала, а потом ответила, видимо, неохотно:
– Случилось именно то, что я предвидела. Остается посоветовать вам одно: ни под каким видом не соглашайтесь на операцию. Пока нож не коснулся вашего горла, вы еще кое-как проживете; но лишь только будет сделан хоть один надрез на шее, – вы погибли.
Константин Александрович побледнел и заволновался; он даже поклялся не допускать операции, но… ведь и ад вымощен добрыми намерениями. Семье удалось переубедить его. Больного увезли в Вену и дважды подряд оперировали. Возвратился он в Петербург уже умиравшим, и когда, незадолго до смерти, я видел его в последний раз, он уже не мог говорить, но написал мне тут же в тетради: «Как вы были правы! Все верно: я умираю жертвой своего невежества и глупой неосторожности».
Адмирал замолчал и задумался на мгновение, но затем встряхнул головой и продолжал:
– Вы поймете, друзья мои, какое глубокое впечатление произвел на меня этот рассказ. Сомневаться в его правдивости я не мог, и меня страшила смертельная опасность, грозившая бедной Марусе. Я начал умолять Николая Александровича позволить мне посоветоваться с его ясновидящей; но молодая девушка вышла, оказывается, замуж и уехала из Петербурга. Я был совершенно расстроен, а полученное в то же время письмо Петра Петровича привело меня в полное отчаяние.
Он писал, что здоровье дочери внушает ему самые серьезные опасения. Молодая женщина готовилась быть матерью; но вместе с тем сильно изменилась, имела убитый вид и сделалась вообще такой странной, что мучительная тревога терзала его. О Вячеславе не было ни слова. Однако Петр Петрович счел необходимым списаться с Катей, проживавшей снова за границей, и просить ее приехать, чтобы Маруся была в обществе молодой женщины и приятельницы. В ответ он получил извещение о скором приезде Кати.
Эти дурные вести еще обострили мое угнетенное состояние. Меня неотступно преследовала мысль, что существуют, может быть, средства спасти Марусю и вырвать ее из власти убивавшего ее дьявольского существа; поэтому я приставал к полковнику, чтобы он подумал, нельзя ли разрушить аватар. Добрый полковник проявил в этом случае поистине ангельское терпение, и однажды вечером сказал мне с милой улыбкой:
– У меня есть для вас хорошая весть, мой юный друг. Видя ваше горе, я написал в Париж одному приятелю, оккультисту, прося его, если не поможет сам, то указать мне кого-нибудь, обладающего знанием и уменьем пресечь связь, подобную той, что сковала вашу знакомую. И вот его ответ: сам он бессилен в столь сложном деле, но советует обратиться к бывшему аббату Иоганнесу, величайшему магу Франции и единственному человеку, который мог бы решиться на такое лечение.
– А где находится аббат Иоганнес? – с жадностью спросил я.
– Он живет в Лионе. Если можете, добейтесь отпуска и съездите к нему. Я дам вам письмо к моему другу, который представит вас доктору Иоганнесу.
Не буду говорить, сколько труда, просьб и интриг стоило мне, чтобы получить месячный отпуск. В конце концов, я его добыл и в тот же день с экспрессом полетел в Париж. Пропускаю неважные подробности и перехожу прямо к посещению доктора Иоганнеса, жившего в Лионе.
Иоганнес принял меня радушно, прочел письмо парижского оккультиста и затем предложил изложить мне все дело. Но по мере того, как я говорил, лицо его становилось все серьезнее.
– Да, – задумчиво сказал он, когда я окончил, – случай, о котором вы говорите, не только возможен, но встречается чаще, чем полагают. В настоящем случае дух живого вошел в тело, покинутое его законным владельцем; но бывает, что и ларвические духи подстерегают такие случаи и пользуются медленной агонией, чтобы воплотиться и оживить труп уже искусственной жизнью. Подобное роковое существо приносит несчастье всему окружающему. О, если бы люди знали страшные и опасные тайны, скрытые от нас в невидимом, они жили бы совершенно иначе.
Когда я нерешительно спросил, возьмется ли он спасти Марусю, он покачал головою.
– Это очень трудное дело, и я не могу, понятно, ручаться за успех. Мы должны будем помериться силами с крайне сильной партией. Видите ли, я знал этого Красинского; он ученик каноника Докра, самого страшного черного мага нашего времени, и был хорошим, очевидно, учеником. То, что он мог лично, без посторонней помощи, произвести сложную и опасную операцию подобного аватара, доказывает его знание и могущество. Прежде, нежели что-либо предпринять, – прибавил он, – я должен вызвать дух вашего друга. Нет ли у вас какого-нибудь принадлежавшего ему предмета?
Нося давно подаренное мне Вячеславом кольцо, я передал его Иоганнесу, а также показал медальон с портретом Маруси.
– Ага! Вот это хорошо, я сейчас узнаю, в каком состоянии находится молодая женщина, – сказал он, беря медальон.
Принеся небольшой треножник и хрустальную чашу с водой, Иоганнес зажег на треножнике уголья и бросил в них порошок, который с треском сгорел, оставив беловатый ароматический дым; а в чашу он опустил три разного цвета камня, расположив их в виде треугольника. Окурив сначала медальон дымом, он держал его над водою, произнося все время формулы на незнакомом мне языке. Вода стала серой и зашипела, как шампанское, а потом сделалась совершенно мутной, грязной и зеленоватой. Иоганнес снова покачал неодобрительно головой и произнес только:
– Она очень больна. Но посмотрим, что даст завтрашний день, когда я вызову вашего друга.
– Вы поймете, друзья мои, – сказал адмирал, – с каким жутким нетерпением ожидал я следующего дня. Вечером, в назначенный час, я был у Иоганнеса, и он повел меня в комнату, предназначенную для вызывания. Посередине, на полу, был начертан большой круг, с расположенными около него тремя жаровнями с угольями и различными травами. Доктор Иоганнес одет был в длинную полотняную тунику; на золотой цепочке висел нагрудный знак из кабалистических символов, а в руке он держал жезл со странными иероглифами. Поставив меня в углу, он очертил меня кругом, а потом окурил комнату ладаном и окропил святой водой, сопровождая свои действия пением и молитвами.
Жаровни он полил ароматической жидкостью и зажег уголья. После этого он стал перед большим кругом, окружил себя вторым и стал мерно произносить формулы, которые в волнении своем я едва тогда слышал и не понял; помню только, что он девять раз произнес имя Вячеслава.
Через некоторое время послышался треск в полу и стенах. Из треножников, где с треском горели травы, поднимались облака дыма, и комнату наполнил приятный, но тяжелый, удушливый аромат. Вдруг повеяло холодом и над большим кругом заклубились беловатые, искрившиеся облака. Постепенно облака эти сгустились и приняли форму высокой, стройной фигуры, закутанной в сероватое, дымчатое и развевавшееся одеяние; серая вуаль на голове скрывала лицо.
– Крестный, как ты не умер от испуга! – вскричала Надя, дрожа от страха. – Ведь это было настоящее привидение! Я не пережила бы такого ужаса.
– Я также, дитя мое, не хочу хвастаться храбростью, которой не обладал, – ответил адмирал с улыбкой. – Я был ни жив ни мертв, и зубы у меня стучали, как в лихорадке; а между тем это необыкновенное зрелище так околдовало меня, что минутами я забывал даже страх. Иоганнес достал между тем с груди Распятие и, поднимая его, повелительно произнес: