Дней десять не видав меня, старец сам при шел навестить меня; я объяснил ему мое состоя ние. Он, выслушав, сказал: «Вот ты теперь при вык к молитве, смотри же, поддерживай и усугуб ляй эту привычку, не теряй времени втуне и с Божией помощью решись неопустительно совер шать по двенадцати тысяч молитв в день; держись уединения, вставай пораньше да ложись попозднее, через каждые две недели ходи ко мне на совет».
Стал я так поступать, как повелел мне старец, и на первый день едва-едва успел в поздний вечер окончить мое двенадцатитысячное прави ло. На другой день совершил его легко и с удо вольствием. Сперва чувствовал при беспрестанном изрекании молитвы усталость или как бы одере венение языка и какую-то связанность в челюстях, впрочем, приятные, потом легкую и тонкую боль в нёбе рта, далее ощутил небольшую боль в боль шом пальце левой руки, которою перебирал чет ки, и воспламенение всей кисти, которое простира лось и до локтя и производило приятнейшее ощущение. Притом все сие как бы возбуждало и по нуждало к большему творению молитвы. И так дней пять исполнял верно по двенадцать тысяч мо литв и вместе с привычкою получил приятность и охоту.
Однажды рано поутру как бы разбудила меня молитва. Стал было читать утренние молит вы, но язык неловко их выговаривал, и все жела ние само собой стремилось, чтобы творить Иисусову молитву. И когда ее начал, как стало легко, отрадно, и язык и уста как бы сами собою выго варивали без моего понуждения! Весь день про вел я в радости и был как бы отрешенным от все го прочего, был как будто на другой земле и с легкостью окончил двенадцать тысяч молитв в ранний вечер. Очень хотелось и еще творить молитву, но не смел более приказанного старцем. Таким образом и в прочие дни я продолжал призывание имени Иисуса Христа с легкостью и влечением к оному.
Потом пошел к старцу на откровение и рассказал ему все подробно. Он, выслушав, начал говорить:
– Слава Богу, что открылась в тебе охота и легкость молитвы. Это дело естественное, приходящее от частого упражнения и подвига, подобно как машина, у которой дадут толчок или форс главному колесу, после долго сама собою действует; а чтобы продлить ее движение, надо оное колесо подмазывать да подталкивать. Вот видишь ли, какими превосходными способностями человеколюбивый Бог снабдил даже и чувственную натуру человека, какие могут являться ощущения и вне благодати, и не в очищенной чув ственности, и в греховной душе, как уже сам ты это испытал? А колико превосходно, восхитительно и насладительно, когда кому благоволит Господь открыть дар самодействующей духовной молит вы и очистить душу от страстей? Это состояние неизобразимо, и открытие этой молитвенной тай ны есть предвкушение сладости небесной на зем ле. Сего сподобляются в простоте любвеобиль ного сердца ищущие Господа! Теперь разрешаю тебе: твори молитву сколько хочешь, как можно более, все время бодрствования старайся посвя щать молитве и уже без счисления призывай имя Иисуса Христа, смиренно предавая себя в волю Божию и от Него ожидая помощи; верую, что Он не оставит тебя и управит путь твой.
Приняв сие наставление, я все лето провождал в беспрестанной устной Иисусовой молитве и был очень покоен. Во сне почасту грези лось, что творю молитву. А в день, если случалось с кем встретиться, то все без изъятия представля лись мне так любезны, как бы родные, хотя и не занимался с ними. Помыслы сами собою совсем стихли, и ни о чем я не думал, кроме молитвы, к слушанию которой начал склоняться ум, а сердце само собою по временам начало ощущать теплоту и какую-то приятность. Когда случалось приходить в церковь, то длинная пустынная служба казалась краткою и уже не была утомительна для сил, как прежде. Уединенный шалаш мой представлялся мне великолепным чертогом, и я не знал, как благодарить Бога, что Он мне, такому окаянному, грешному, послал такого спасительного старца и наставника.
Но недолго я пользовался наставлениями моего любезного и богомудрого старца. В конце лета он скончался. Я, со слезами простившись с ним, поблагодарив его за отеческое учение меня, окаянного, выпросил себе после него на благословение четки, с которыми он всегда молился. Итак, я остался один. Наконец и лето прошло, и огород убрали. Мне стало жить негде. Мужик расчел меня, дал мне за сторожбу два целковых да насы пал сумку сухарей на дорогу, и я опять пошел странствовать по разным местам, но уже ходил не так, как прежде, с нуждою; призывание имени Иисуса Христа веселило меня в пути, и все люди стали до меня добрее, казалось, как будто все ме ня стали любить.
Однажды стал я думать: «Куда мне девать полученные за хранение огорода деньги и на что мне они? Э! Постой! Старца теперь нет, учить не кому; куплю себе “Добротолюбие” да и стану по нему учиться внутренней молитве». Перекрестился да и иду себе с молитвой. Дошел до одного губернского города и начал по лавкам спрашивать «Добротолюбие»; нашел в одном месте, но и то про сят три целковых, а у меня только два; поторговался-поторговался, но купец не уступил нисколько; наконец сказал: «Поди вон к этой церкви, там спроси старосту церковного; у него есть старенькая этакая книга, может, он и уступит тебе за два целковых». Я пошел и действительно купил за два целковых «Добротолюбие», все избитое и вет хое. Обрадовался. Кое-как починил его, обшил тряпкой и положил в сумку с моей Библией.
Вот теперь так и хожу да беспрестанно творю Иисусову молитву, которая мне драгоценнее и слаще всего в свете. Иду иногда верст по семидесяти и более в день и не чувствую, что иду, а чувствую только, что творю молитву. Когда силь ный холод прохватит меня, я начну напряженнее говорить молитву и скоро весь согреюсь. Если голод меня начнет одолевать, я стану чаще призывать имя Иисуса Христа и забуду, что хотелось есть. Когда сделаюсь болен, начнется ломота в спине и ногах, стану внимать молитве и боли не слышу. Кто когда оскорбит меня, я только вспомню, как насладительна Иисусова молитва, – тут же оскорбление и сердитость пройдет и все забуду. Сделался я какой-то полоумный, нет у меня ни о чем заботы, ничто меня не занимает, ни на что бы суетливое не глядел и был бы все один в уединении; только по привычке одного и хочется, чтобы беспрестанно творить молитву, и когда ею занимаюсь, то мне бывает очень весело. Бог знает, что такое со мною делается. Конечно, все это чувственное или, как говорил покойный старец, естественно и искусственно от навыка; но вскоре приступить к изучиванию и усвоению духовной молитвы внутрь сердца еще не смею, по недостоинству моему и глупости. Жду часа воли Божией, надеясь на молитвы покойного старца моего. Итак, хотя я и не достиг непрестанной самодей ствующей духовной молитвы в сердце, но, слава Богу, теперь ясно понимаю, что значит изречение, слышанное мною в Апостоле: Непрестанно молитеся.
Рассказ второй
Долго я странствовал по разным местам с сопутствовавшей мне Иисусовой молитвой, которая ободряла и утешала меня во всех путях, при всех встречах и случаях. Наконец стал я чувствовать, что лучше бы где-нибудь остановиться на одном месте, как для удобнейшего уединения, так и для изучения «Добротолюбия», которое, хотя и понемногу, я читал, приютившись на ночлегах, или при дневном отдыхе; однако же было сильное желание, чтобы постоянно углубляться в оное и с верою почерпнуть из него истинное наставление ко спасению души через сердечную молитву. Но как, согласно сему моему желанию, я нигде, ни в какую посильную работу наняться не мог по причине совершенного невладения левой моей ру кой с самого малолетства, а потому, будучи в не возможности иметь постоянный приют, я пошел в сибирские страны к святителю Иннокентию Ир кутскому с тем намерением, что по лесам и степям сибирским мне идти будет безмолвнее, след ственно, и заниматься молитвой и чтением удоб нее. Так я и шел да беспрестанно творил устную молитву. Наконец через непродолжительное вре мя почувствовал, что молитва сама собой начала как-то переходить в сердце, то есть сердце, при обыкновенном своем биении, начало как бы выговаривать внутри себя молитвенные слова за каждым своим ударом, например: 1) Господи, 2) Иисусе 3) Христе и пр. Я перестал устами говорить молитву и начал с прилежанием слушать, как говорит сердце, помня, как толковал мне по койный старец, как это было приятно. Потом на чал ощущать тонкую боль в сердце, а в мыслях такую любовь ко Иисусу Христу, что казалось, что если бы Его увидел, то так и кинулся бы к ногам Его и не выпустил бы их из рук своих, сладко лобызая, до слез, но благодаря, что Он такое уте шение о имени Своем подает, по милости и любви Своей, недостойному и грешному созданию Своему.
Далее начало являться какое-то благотворное растепливание в сердце, и эта теплота про стиралась и по всей груди. Сие обратило меня в особенности к прилежному чтению «Добротолю бия», чтобы как поверять мои ощущения, так и изу чить дальнейшее занятие внутренней сердечной молитвой; ибо без сей поверки боялся, дабы не впасть в прелесть, или не принять естественных действий за благодатные, и не возгордиться ско рым приобретением молитвы, как слышал я от покойного старца. А потому я шел уже более но ночам, а дни преимущественно провождал в чте нии «Добротолюбия», сидя в лесу под деревами. Ах, сколько нового, сколько мудрого и доселе неве домого открыло мне сие чтение! Упражняясь в нем, я вкушал такую сладость, какой до сего вре мени не мог и вообразить. Правда, хотя некото рые места были и непонятны при чтении глупому уму моему, но последствия, происходящие от сердечной молитвы, разъяснили мне непонимаемое; к тому же изредка видывал во сне и покой ного старца моего, который многое толковал мне и более всего наклонял несмысленную душу мою ко смирению. С лишком два летних месяца я так блаженствовал. Путешествовал более лесами да проселочными дорогами. Если приду в дерев ню, попрошу себе сумку сухарей да горсть соли да налью бурачок воды и опять пошел верст на сто.
По грехам, что ли, окаянной души моей, или по потребности в духовной жизни, или лучшему наставлению и опытности под конец лета нача ли являться искушения. А именно: вышел я на большую дорогу, в сумерки нагнали меня два че ловека, похожие с голов на солдат; стали у меня требовать денег. Когда я отозвался, что не имею ни копейки, они сему не верили и дерзко крича ли: «Врешь! Странники много набирают денег!» Один из них, сказавши: «Да что с ним много гово рить», – ударил меня дубиной в голову так, что я упал без памяти. Не знаю, долго ли я лежал без чувств, но, очнувшись, увидел, что я лежу у леса близ дороги весь раздерганный и сумки моей нет, одни только перерезанные веревки, на коих она была несена. Слава Богу, что не унесли паспорт, который лежал в ветхой моей шапке, на случай скорейшего показания, где требуют. Встав, я горько заплакал, не столько от головной боли, сколько о том, что лишили книг моих, Библии и «Добротолюбия», бывших в унесенной сумке. Ни день ни ночь не переставал я скорбеть и плакать. Где теперь моя Библия, которую я с малых лет чи тал и имел всегда при себе? Где мое «Добротолюбие», из которого я почерпал и наставление, и утешение? Лишился я, несчастный, и первого, и по следнего сокровища в моей жизни, еще не насы тившись оным. Лучше бы меня совсем убили, не жели жить мне без сей духовной пищи! Не могу уже теперь опять приобрести их!
Два дня я едва передвигал ноги, изнемогая от сего горя, а на третий, совсем выбившись из сил, упал под куст и заснул. Вот и вижу во сне, будто я в пустыни в келлии старца моего оплакиваю свое горе. Старец, утешая меня, начал говорить: «Это тебе урок беспристрастия к вещам зем ным для удобнейшего шествия к небу. Тебе это попущено для того, чтобы не впал ты в сластолюбие духовное. Бог хочет, чтобы христианин совершенно отвергался своей воли, хотения и вся кого к оному пристрастия и совершенно предал ся бы в Его Божественную волю. Он все случаи устраивает к пользе и спасению человека. Всем хощет спастися (1 Тим. 2, 4). А потому ободрись и веруй, что со искушением сотво рит Господь и избытие (см. 1 Кор. 10, 13). И ты вскоре утешишься гораздо более, чем теперь скорбишь». При сих словах я проснулся, почувство вал укрепление в силах и в душе как бы какой-то рассвет и успокоение. Да будет воля Господня, сказал я, перекрестился, встал и пошел. Молитва опять начала действовать в сердце по-прежнему, и дня три я путешествовал спокойно.
Вдруг нагоняю по дороге этап колодников, ведомых за конвоем. Поравнявшись с ними, я увидел двух человек, которые меня ограбили, и так как они шли с краю прочих, то я упал им в ноги и убедительно просил их сказать, где мои книги. Сначала они не обратили на меня внимания, а по том один из них начал говорить: «Если что-нибудь дашь нам, то скажем, где твои книги. Дай нам цел ковый». Я побожился, что дам, непременно дам, хоть Христа ради напрошу по миру; вот, коли хо тите, возьмите под залог паспорт мой.
Они ска зали, что книги мои в обозе везутся с прочими обысканными у них воровскими вещами. «Как же я могу получить их?» – «Проси капитана, который нас провожает». Я бросился к капитану и объяснил все подробно. Между прочим он спросил меня: «Не ужели ты умеешь читать Библию?» «Не только умею все читать, – ответил я, – но даже и писать: вы уви дите на Библии надпись, что она моя, а вот и в паспорте моем означено то же имя и прозвание». Капитан начал говорить: «Эти мошенники беглые солдаты, они жили в землянке и многих грабили. Их вчера поймал ловкий ямщик, у которого они хотели отбить тройку. Пожалуй, я выдам тебе твои книги, коли они тут есть, но ты иди с нами на ноч лег; тут недалеко, версты четыре, а то не останав ливать же этап и обоз для тебя». Я с радостью пошел около верховой капитанской лошади да разговорился с ним. Увидел, что он человек добрый и честный и уже не молод. Он спрашивал меня, кто я, откуда и куда иду. Я все отвечал по сущей правде; и так мы достигли до ночлежной этапной избы. Он, отыскав мои книги, мне отдал да и говорит: «Куда ж теперь ночью тебе идти, ночуй вот у меня в прихожей». Я остался.
Получив книги, я так был рад, что не знал, как благодарить Бога; прижал книги к моей груди и держал до тех пор, что руки даже окостене ли. Слезы лились из глаз моих от радости, и серд це сладко билось от восторга!
Капитан, смотря на меня, спросил: «Видно, ты любишь читать Библию». Я от радости не мог ни чего на сие ответить, только плакал. Он продол жал: «Я сам, брат, аккуратно читаю каждый день Евангелие. – При сем расстегнул мундир и снял маленькое Евангелие киевской печати, все окован ное серебром. – Сядь-ка, я расскажу тебе, что к это му меня привело. Да подайте-ка нам ужинать!»
Мы сели за стол, капитан начал рассказывать: «Я с молодых лет служил в армии, а не в гарнизоне; знал службу и любим был начальством как исправный прапорщик. Но лета были молодые, приятели тоже; я по несчастью и приучился пить, да под конец так, что открылась и запойная болезнь; когда не пью, то исправный офицер, а как закурю, то недель шесть в лежку. Долго терпели мне, наконец за грубости шефу, сделанные в пьяном виде, разжаловали меня в солдаты на три го да с перемещением в гарнизон; а если не исправ люсь и не брошу пить, то угрожали строжайшим наказанием. В сем несчастном состоянии я сколь ко ни старался воздержаться и сколько от сего ни лечился, никак не мог покинуть моей страсти а потому и хотели переместить меня в арестантские уже роты. Услышав сие, не знал я, что с собой делать.
В одно время я с раздумьем сидел в казар мах. Вдруг вошел к нам какой-то монах с книж кой для сбора на церковь. Кто что мог, пода ли. Он, подошедши ко мне, спросил: “Что ты та кой печальный?” Я, разговорившись с ним, пересказал мое горе; монах, сочувствуя моему поло жению, начал: “Точно то же было с моим родным братом, и вот что ему помогло: его духовный отец дал ему Евангелие да и накрепко приказал, чтобы он, когда захочет вина, то нимало не медля прочел бы главу из Евангелия; если и опять захо чет, то и опять читал бы следующую главу. Брат мой стал так поступать, и в непродолжительном времени страсть к питию в нем исчезла, и теперь вот уже пятнадцать лет капли хмельного не бе рет в рот. Поступай-ка и ты так, увидишь пользу. У меня есть Евангелие, пожалуй, я принесу тебе”. Выслушав это, я сказал ему: “Где же помочь твоему Евангелию, когда никакие старания мои, ни лекарственные пособия не могли удержать ме ня?” Я сказал сие так, потому что никогда не чи тывал Евангелия.”Не говори этого, – возразил мо нах, – уверяю тебя, что будет польза”. На другой день действительно монах принес мне вот это Евангелие. Я раскрыл его посмотрел, почитал да и говорю: “Не возьму я его; тут ничего не поймешь; да и печать церковную читать я не привык”. Мо нах продолжал убеждать меня, что в самых сло вах Евангелия есть благодатная сила, ибо писано в нем то, что Сам Бог говорил. “Нужды нет, что не понимаешь, токмо читай прилежно. Один святой сказал: если ты слова Божия не понимаешь, так бесы понимают, что ты читаешь, и трепещут; а ведь страсть пьянственная непременно по воз буждению бесов. Да вот тебе еще скажу: святитель Иоанн Златоуст пишет, что даже та самая храмина, в которой хранится Евангелие, устрашает духов тьмы и бывает неудобь приступна для их козней”. Я не помню, что-то дал оному монаху, взял у него сие Евангелие да и положил его в сунду чок с прочими моими вещами и забыл про него. Спустя несколько времени пришло время мне за пить, смерть захотелось вина, и я поскорее отпер сундучок, чтобы достать деньги и бежать в корчму. Первое попалось мне в глаза Евангелие, и я вспом нил живо все то, что говорил мне монах, развернул и начал читать сначала первую главу от Матфея. Прочитав ее до конца, именно ничего не понял; да и вспомнил, что монах говорил: нужды нет, что не понимаешь, только читай прилежно. Дай, думаю, прочту другую главу; прочел, и стало понятнее. Дай же и третью. Как только ее начал, вдруг зво нок в казарме: к местам на койки. Следовательно, уже идти за ворота было нельзя; так я и остался.