Маркиз слегка тронул за плечо барона, давая ему возможность пробудиться. Хотя Паппенхайм и обесчестил его рыцарское имя, но он все равно оставался доблестным рыцарем, прославившимся в походах, и не должен быть задушен во сне.
Проснувшись, барон с удивлением взирал на подошедшего маркиза, пытаясь отделить явь от грез. В какой-то момент он рассмотрел в лице маркиза нечто такое, что заставило его расширить глаза от ужаса. Приподнявшись, он натолкнулся горлом на упругий шелковый шнур, который в мгновение захлестнул его шею. Маркиз Перек, скрипя зубами, принялся затягивать шнур, с наслаждением наблюдая за тем, как он безжалостно врезается в кожу барона, оставляя на ней глубокие полосы. Еще какое-то время Паппенхайм, хрипя, отчаянно боролся за жизнь, пытаясь крепкими ладонями дотянуться до убийцы, но затем огонек в глубине радужки померк, а руки, сжимавшие край покрывала, разжались, и он затих, уставившись неподвижными зрачками на маркиза.
Размотав с шеи шнур, Перек брезгливо отшвырнул его под кровать. Правосудие состоялось. Кто же будет следующим?
Открыв дверь, он застал у самого порога стражника, оперевшегося о стену. Маркиз натолкнулся на его безучастный взгляд. Во внешности маркиза не было ничего такого, что могло бы вызвать у него интерес, – на его веку встречались и более поразительные вещи. От души немного отлегло, – тайное убийство не самое похвальное ремесло для рыцаря, но вряд ли стражник кому-нибудь об этом расскажет, – король подбирает для своей охраны самых преданных вассалов.
Стараясь придать лицу озабоченный вид, маркиз произнес:
– Передайте королю, что барон очень крепко спит.
Легкий кивок и слегка надменная улыбка – быть тайным палачом его не заставит даже сам король.
– Хорошо, я так и поступлю, – с холодной учтивостью отвечал стражник и, потеряв интерес к маркизу, затопал далее по коридору, негромко позвякивая золотыми шпорами.
Глава 3
ЛЖЕФРИДРИХ
1276 год, 10 сентября
К приказу короля маркиз Перек отнесся с подобающей серьезностью: уже через месяц он собрал небольшой, но боеспособный отряд из рыцарей и оруженосцев и, спросив благословения епископа, тронулся в неблизкий путь к Константинополю. Уже через две недели дороги они столкнулись с многочисленным отрядом сарацинов, в сражении с которым полегли пять доблестных рыцарей. Еще два оруженосца утонули во время переправы через горную реку, а один молодой виконт умер от укуса гюрзы во время кратковременной стоянки.
К замку Манцикерт подошли через три недели. Пренебрегая крепостными стенами, маркиз Перек повелел разбить лагерь у небольшой горной речки, – рассказывают, что близ этого места погиб великий Фридрих Барбаросса. В этот же вечер он пригласил к себе трех бывших баронов, отважившихся поменять рыцарский пояс на рясу странствующих монахов.
Шагнув в шатер, они смиренно застыли, перекрестившись на огромное распятие Христа, висевшее в самом углу. Маркиз, сидящий в походном кресле, невольно подивился их непохожести. Монах, застывший в центре, с длинным уродливым шрамом через всю левую щеку, был из знатного германского рода, некогда герой войны с сарацинами, а ныне ревностный аскет. Слева возвышался польский рыцарь. Не наклони он голову, так и уперся бы макушкой в потолок. Прежде он был известен как отчаянный поединщик и непобедимый боец на королевских турнирах. Третий, совсем еще юноша, принадлежал к Габсбургскому дому. Небольшая бородка, клочками пробивавшаяся на худых щеках, только подчеркивала его юный возраст, а на гладкий лоб небольшим завитком спадала желтая прядь. Вот они: огонь и пламя, разрушение и созидание, стихия и покой, столь непохожие в жизни, теперь стояли рядком, едва касаясь плечами друг друга. Что их объединяло, так эта смиренность позы, с которой они слушали посланника императора. Но в молчании чувствовалась скрытая непокорность, которой так славны странствующие монахи. Могут развернуться, не дослушав наставления, и потопают в свою сторону, ни на кого более не глядя.
– Чем вас прельстил этот Лжефридрих?
– На этот вопрос трудно ответить одной фразой, маркиз, – ответил самый старший из них.
– Ведь он мошенник! Он выдает себя за короля, но все мы знаем, что славный император Фридрих Барбаросса был доставлен мертвым со Святой земли на родину и похоронен в Шпейерском кафедральном соборе.
– Отец Григорий никогда не выдавал себя за короля, он всего лишь говорит о том, что в него вселилась душа короля Фридриха Барбароссы, – приподнял голову германский рыцарь.
Получилось чуток нервно, как если бы монах бросал вызов королевскому посланнику. Маркиз слегка нахмурился, – не вызывать же монаха на поединок!
– Вы бросаете тень на королевский дом, неужели вы забыли о том, что служите Рудольфу Габсбургскому, императору Священной Римской империи?
– В первую очередь мы служим Богу, а он выше любого из королей, – достойно отвечал юноша.
– Вижу, мне вас не убедить, – развел руками маркиз. – Вы сами выбрали свою судьбу. Не думаю, что она будет для вас сладкой.
– Нам другой не нужно, – отвечал высокий рыцарь. – Значит, такова воля Господа.
Голос у него оказался необыкновенно низкий: ветром прошелся по широкому шатру, невольно потревожив пламя свечей.
Следовало доказать им обратное.
– Если в него и вправду вселилась душа Фридриха Барбароссы, тогда он должен знать, куда делось Копье судьбы, которое он повелел спрятать одному из своих оруженосцев незадолго до своей смерти, – улыбнулся маркиз.
– Мы передадим ему ваши слова, – пообещал аскет. – Думаю, что он сам тебе скажет, где находится Копье судьбы. А теперь нам нужно идти, подходит время молитвы.
Перекрестившись на распятие, монахи, не сказав более ни слова, вышли из шатра.
* * *
Третью ночь подряд отца Григория мучил один и тот же сон. Монаху снился император Барбаросса. Он выглядел точно таким же, каким его запечатлел придворный художник, – сейчас этот портрет висел в Тронном зале короля Рудольфа, – невероятно крепкий старик в рыцарских латах, сжимавший обеими ладонями рукоять меча. Лицо у короля было худым, но не изможденным, такое обычно бывает у людей, привыкших к аскетизму. Узкий, заостренный подбородок украшала рыжая густая борода, спадавшая на грудь.
Неожиданно в кустах возник огромный бурый медведь, который, оскалив пасть, готов был броситься на ничего не подозревающего короля. Отец Григорий, в облике рыцаря, самоотверженно устремился на выручку Фридриху, но, к своему ужасу, не мог сделать даже малейшего шага, – его ноги вдруг отяжелели, как если бы превратились в корни и вросли в каменистую твердь.
Наконец его крик был услышан, и Фридрих Барбаросса, подняв высоко меч, направился прямо на оскалившегося медведя. В какой-то момент показалось, что зверь бросится на короля: встав на задние лапы, он намеревался обрушиться на него всей мощью своего тела, но потом вдруг попятился и, развернувшись, бросился прочь от наступающего короля.
Дважды отец Григорий просыпался в холодном поту именно на этом самом месте и всякий раз с облегчением думал, что это всего лишь сон.
В третий раз отец Григорий решил досмотреть сон до конца. Он осознавал, что не увидел в нем чего-то главного, что могло бы определить его дальнейшие действия, – сон должен быть вещим.
И не ошибся…
Король улыбнулся своему ненамеренному спасителю и неторопливой широкой поступью направился в его сторону. Сняв с себя широкий кожаный ремень, он протянул его рыцарю, упавшему перед королем на колени.
– Возьми, это тебе за верную службу.
– Спасибо, ваше величество, – принял монах королевский пояс.
– У меня к тебе есть еще одна просьба.
– Все что угодно, ваше величество.
– Не удивляйся, что я обращаюсь именно к тебе, но именно ты единственный способен ее выполнить.
– Я сделаю все, что вы повелеваете, чего бы мне это ни стоило.
Король едва заметно кивнул:
– Я не сомневаюсь в твоей преданности, сын мой. Встань. – Отец Григорий поднялся. – Ты знаешь, что после Второго Крестового похода Копье судьбы пропало.
– Да, мне известно об этом, ваше величество.
– Я тебе могу сказать, где оно спрятано. После того, как я погиб, на нас напали сарацины, и мы потерпели поражение. Незадолго до моей смерти во мне проснулся дар предвидения, и я понял, что если я не спрячу Копья судьбы сейчас, то его захватят сарацины. Они всегда охотились за ним. Будут охотиться и впредь!
– Где же вы его спрятали, ваше величество?
– Под стенами Дозорной башни замка Манцикерт. Запомнил?
– Да, ваше величество.
– Как только ты его отыщешь, так тотчас передашь посланнику короля. Копье должно вернуться в королевский дом.
Ответить отец Григорий не успел. Очертания короля поблекли и стали размываться, как если бы он шагнул в туман, а потом и вовсе растворились, оставив после себя только серое облачко.
Отец Григорий проснулся в подавленном настроении. Некоторое время он смотрел в сводчатый потолок, пытаясь осмыслить сновидение, а потом, облачившись в рясу, позвал послушника.
На зов монаха явился худощавый высокий юноша. Образа он был благочинного, характера смиренного, трудно было поверить в то, что в его жилах течет кровь непримиримого врага сарацинов иерусалимского короля Гвидо де Лузиньяна. После падения Иерусалима рыцарь востока Салах-ад-дин держал в цепях иерусалимского короля и отпустил его восвояси только после того, как тот дал ему слово, что более никогда не поднимет оружия против мусульманского мира. Однако и года не прошло, как прославленный рыцарь Гвидо де Лузиньян нарушил данное слово и вторгся на территорию сарацинов с новым воинством.
Монах пристально всмотрелся в смиренного послушника: а что, если этот юноша унаследовал вместе с доблестью и дурную кровь? Никогда не знаешь, что следует ожидать от человека, который не сдерживает своих обещаний.
– Вы меня звали, святой отец?
– Да, сын мой, я хотел спросить у тебя, не прибыл ли к нам королевский посланник?
Рот юноши от удивления приоткрылся, – вот сейчас в него влетит большая черная ворона, да и угнездится за зубом мудрости. Весь последний год юноша старался походить на монахов, был столь же сдержанным и невозмутимым. В какой-то мере ему это даже удавалось, но стоило подивить очередным прорицанием, как через напускную холодность просматривалась откровенная юношеская непосредственность.
– Но откуда вы знаете об этом, святой отец? Посланник короля со своим отрядом подъехал недавно и тайно. Об этом еще никто не знает.
Монах Григорий слегка улыбнулся. Ему совершенно не нужно знать об этом, достаточно лишь на полчаса смежить глаза, чтобы явилась истина.
– Я просто это знал, мой сын, – не стал вдаваться в подробности монах. – Ты ведь уже успел с ним поговорить?
Юноша часто закивал, – от этого старца ничего не скроешь.
– Да. Он вызвал нас к себе в расположение, и мы с ним разговаривали около часа.
– Вы разговаривали с ним о Копье судьбы, которое пропало сразу после смерти Фридриха Барбароссы, – продолжал монах.
– Верно. Он сказал, чтобы…
– Не продолжай, я знаю и так. Он сказал, что если я такой святой, то почему бы мне тогда не найти потерявшееся копье.
Юноша пал в ноги монаху.
– Так оно и было, отче! Он не поверил, что вы святой человек. Докажите ему это!
Монах лишь печально вздохнул:
– Я не собираюсь ничего доказывать. Жизнь каждого из нас красна праведными делами… Впрочем, я сделаю так, как он говорит. Копье нужно вернуть христианскому миру. А теперь проводи меня к посланнику.
Уже выходя из комнаты, монах вдруг увидел на скамейке, стоящей у самого изголовья, пояс с королевским гербом Фридриха Барбароссы. Не далее как вчера вечером этот ремень ему передал в дар странствующий монах. В краткой истории он поведал о том, что этот ремень достался его предку за доблесть. «Чудны твои деяния, господи!» – только и подумал монах, шагнув за порог.
* * *
Едва монах вошел в большой шатер королевского посланника, как по тонким губам маркиза невольно пробежала лукавая улыбка. Гость не впечатлял: над головой отсутствовал ореол, и не было ровным счетом ничего такого, что могло бы указывать на его святость. Даже внешне отче выглядел весьма заурядно. Такими святыми старцами забиты все доминиканские монастыри, а сколько их бесцельно шастают по дорогам Европы, выпрашивая милостыню, – только одному Богу ведомо! Черты лица у него были заостренные, кожа на щеках сухая, обветренная, побитая оспой; роста был невеликого, а склоненная в покорности шея и вовсе делала его карликом. Оставалось только удивляться тому, как этот внешне невыразительный человек способен воздействовать на искушенные умы.
И только когда он заговорил, негромким, но необычайно сочным голосом, пришла пора удивляться:
– Я знал, что ты сегодня прибудешь, маркиз. Тебя прислал король Рудольф, чтобы я сказал, где находится Копье судьбы.
Маркиз Перек постарался не высказывать своего удивления.
Монах так и остался стоять у порога, не желая углубляться внутрь шатра, а у маркиза не было желания усаживать его за стол. Выпив бокал вина, он отер тыльной стороной мокрый рот и произнес, не скрывая иронии:
– И ты мне укажешь, где находится Священное копье?
Уже сегодня вечером этот шут будет мертв, так что можно потешить себя праздными разговорами.
– Я могу показать даже сегодня.
Пожалуй, что такие интонации могут ввести в транс. Отцу Григорию следовало бы играть шутов в королевском театре. Знать ценит подобных паяцев.
– Откуда же ты можешь знать об этом? Ведь свидетелей не осталось. Все его оруженосцы, что спрятали копье, немногим пережили своего господина и погибли в ближайшем бою с сарацинами.
– Ты забываешь, маркиз, что я совершенно не нуждаюсь в свидетелях. О том, где находится Священное копье, мне сообщил сам Фридрих Второй.
«Ничто не помешает убить его сегодня вечером, интересно будет понаблюдать, как он будет отыскивать Копье судьбы».
– Ах, да, конечно, как же я мог об этом забыть, – язвительно произнес маркиз Перек, наливая второй бокал вина. Пожалуй, в этот раз стоит довольствоваться только половиной, здешний климат весьма вреден для здоровья, если даже ящерицы, столь привычные к зною, попрятались под камни. – Может, вы хотите вина, отец Григорий? – пододвинул маркиз второй кубок.
– Я тронут вашей заботой, маркиз, но обойдусь без пития. Сейчас настолько жарко, что даже ящерицы попрятались под камни.
Бокал вина остановился у открытого рта: всего лишь случайность или странный монах действительно сумел прочитать его мысли?
– Не удивляйтесь, это получилось ненароком.
Сделав глоток, маркиз поставил кубок на стол. Поморщился. Нашел, что вино было на редкость кислое, странно, что он не подавился им, выпивая первый бокал.
С этим монахом следует быть поосторожнее: возможно, что за маской простака скрывается врачеватель невиданных возможностей, способный воздействовать на сознание.
– Хм, вы знаете, о чем я подумал?
– Знаю.
– Каким же образом?
– Тут нет никакого секрета, просто я увидел ваши мысли, – произнес монах, как если бы говорил о чем-то самом обыкновенном.
– Какого же они были цвета? – ехидно поинтересовался маркиз.
– Красного, – последовал быстрый ответ.
Теперь понятно, почему число его сторонников так стремительно растет. Маркиз Перек невольно посуровел: немного пообщаешься с этим странным монахом, так еще и сам пополнишь ряды его сторонников. Холодную учтивость отшельника расплавила легкая улыбка.