Вернувшись в обитель, Григорий долго ворочался на жестком ложе, пытаясь отыскать наиболее удобное положение для сна, а потом, перекрестившись на животворящий крест, уснул сном праведника.
В эту ночь ему приснился король Фридрих Барбаросса. Как и в прошлый раз, он явился к нему в латах и сжимая в руках тяжелый меч.
Внутри аббата все съежилось от дурного предчувствия. Сердце на миг прекратилось биться, как будто кто-то ухватил его в железную ладонь. В этот раз король выглядел необыкновенно суровым, и только когда он заговорил, от прежней сердитости не осталось и следа.
– Тебе предстоит еще одно тяжелое испытание, – проговорил король.
Упав на колени перед его величеством, Григорий произнес:
– Я все выдержу, если это нужно провидению. Что я должен делать, ваше величество?
– То, что и следует. Не все верят в то, что найденное тобой копье настоящее. Завтра к тебе придет маркиз и скажет, что есть сомнения по поводу его происхождения и ты должен доказать его подлинность. Тогда ты скажешь, что пусть разведут костер, и ты пройдешь через него босыми ногами, но с копьем в руках. Если ты погибнешь, то копье ненастоящее, если ты перейдешь через пламя и останешься в живых, то оно подлинное.
Монах открыл было рот, чтобы заверить короля в своей преданности, но его лик вдруг заволокло белесой дымкой, а потом он и вовсе спрятался за туман.
Григорий пробудился с первыми лучами солнца, проспав в общей сложности не более трех часов. Однако ощущение было таковым, что он хорошо отдохнул, как если бы проспал не менее десяти часов.
Едва он прочитал молитву, как в келью вошел маркиз.
– Какой у нас сегодня день? – вместо приветствия поинтересовался рыцарь.
– Сегодня у нас Страстная пятница, господин маркиз, – спокойно отвечал монах, приготовившись к обстоятельному ответу.
– Мне бы не хотелось вас тревожить, святой отец, но заставляют дела.
Монах понимающе кивнул:
– Я знаю, с чем вы пришли ко мне. Вы хотите еще раз удостовериться в подлинности копья.
Брови маркиза удивленными птицами вспорхнули на середину лба.
– Не ожидал, что вы знаете ответ. Вам опять было видение?
– Это не имеет никакого значения. Я готов пройти через божий суд. Прикажите рыцарям на рассвете разжечь большой костер, я пройду через него босым с копьем в руках. Если копье настоящее, то я останусь невредим, если оно от лукавого… то я сгорю вместе с ним!
– Пусть будет так, – не без труда согласился маркиз. В этом монахе чувствовался стержень. Можно только представить, каким несгибаемым рыцарем он был. – А вы не боитесь… святой отец?
– На все воля Божья, – смиренно отвечал отче Григорий.
* * *
Приготовления к Божьему суду начались еще с самого утра. На небольшую площадь перед крепостью слуги свозили хворост, поленья были уложены в большое кострище. Впечатление было таковым, что готовилось грандиозное пожарище. А ближе к обеду к месту Божьего суда, прослышав про решение маркиза, стал стекаться народ. Все были здесь: калеки и сироты, взрослые и малые дети, мастеровые и бродяги, слуги и рыцари. А когда солнце стало клониться к закату, костер запалили со всех сторон. Пламя, вырвавшись из-под сложенных поленниц, устремилось к небу, осветив гранитную стену красными всполохами.
Еще через несколько минут из ворот крепости, держа копье в руках, вышел монах Григорий.
По собравшейся толпе прошелся гул:
– Вышел монах Григорий… Рядом с ним идет маркиз.
– Как он одет?
– Отче Григорий в рясе и босой.
– Куда он идет? – спрашивал слепец, поворачивая голову во все стороны.
– Он идет в сторону костра.
– Он сейчас будет переходить через пожарище? – не унимался слепец.
– Да… Он остановился перед костром и молится.
Маркиз с аббатом направились к навесу, где для них были заготовлены два стула.
Глянув на огромный костер, пламя которого рвалось к небу, маркиз с сомнением произнес:
– Он не дойдет и до середины, уж слишком большой вы для него приготовили костер.
– На все воля Божья, – непреклонно отвечал аббат. – Думаю, что пора начинать.
– Пусть будет так, – согласился маркиз Перек.
Поднявшись, он махнул платком, и Григорий, перекрестившись, уверенно зашагал в сторону костра.
– Он идет? – спрашивал бродячий слепой, подавшись вперед.
– Да, монах шагнул в костер, – отвечал ему такой же бродяга. – Он шагает по угольям так, как будто ему совершенно не больно.
– Что дальше?
– Огонь настолько большой, что сейчас его не видно. Он просто сгорит в полымени!
Слепой, ухватившись за полы сотоварища, продолжал расспрашивать:
– Так он сгорел?
– Его нет, – обескураженно отвечал товарищ. – Он сгорел!
– Значит, копье было не настоящее? – вопрошал слепец.
– Получается, что так…
Порыв ветра разметал темно-серые клубы дыма, и в зарницах пламени показалась фигура монаха, неторопливо бредущая.
– Григорий вышел! – восторженно прокричал его сосед. – На нем даже не сгорела ряса. Он святой!
– Он святой! – закричал слепец.
– Григорий святой! – прозвучало над рядами.
Монах вышел из огня, победно сотрясая над головой Копьем судьбы.
– Он вышел из огня, – удивленно проговорил маркиз, поднявшись. – Значит, копье все-таки настоящее! Вы удовлетворены, аббат? Григорий выдержал Божий суд.
– Это действительно так… Хочу вас поздравить, маркиз. Вам будет что рассказать королю.
– Я хочу мощи святого Григория! – кричал слепец. – Я приложу их к глазам, чтобы прозреть. Дайте мне кусок его тела!
Толпа колыхнулась и в едином порыве двинулась в сторону Григория.
Монах видел сотни рук, протянувшихся в его сторону.
– Подите прочь, – в ужасе кричал Григорий. – Я прошел испытание!
Голос Григория только усилил ярость наступавших. Подмяв под себя стоявших в охранении рыцарей, обезумевшая толпа бросилась на монаха, вышедшего из огня. Десятки тел подмяли Григория, чтобы разорвать его на тысячи кусков. С него срывали одежду, ножами отрезали куски плоти. Отмахиваясь копьем, Григорий откатился в сторону полымени, казавшегося ему в эту минуту куда более безопасным, чем обезумевшая толпа страждущих.
– Дайте мне кусок его тела, – кричал старый калека, опираясь на клюку. – Я приложу его к своим гниющим ранам.
– Чего встали! – вскричал в ярости маркиз. – Отбейте монаха, он мне нужен живым.
Стража устремилась на выручку Григорию. Размахивая мечами, они пробивались к монаху, лежавшему бездыханно. Через рваное рубище проглядывало тощее, истомленное многими воздержаниями тело. В боку кровоточила рваная рана.
– Не жалей, руби! – наставлял маркиз Перек, бросившись вперед.
Не пожелав стоять в стороне, на выручку монаху кинулся граф Глостер: подцепив концом меча подбежавшего бродягу с расширенными от религиозного экстаза глазами, он отшвырнул его в сторону; затем ринулся прямиком в самую гущу свалки и без разбору принялся наносить удары, приговаривая:
– Получай, нечисть! Получай!
Длинный меч графа, не ведая жалости и устали, падал на головы бродяг, сокрушал им животы, но наседавших как будто не становились меньше, с кинжалами и с обычными палками в руках они подскакивали к Григорию в желании отхватить кусок от его святой плоти.
В какой-то момент граф осознал, что находится в самой гуще свалки, окруженный со всех сторон бродягами, ощетинившимися заточенными палками. Он представлял теперь желанную добычу.
– Я буду не граф Глостер, если отступлю хотя бы на шаг, – кричал рыцарь, стараясь поудобнее перехватить меч.
Было понятно, что он скорее умрет, чем отступит хотя бы на дюйм. На какое-то время верующие позабыли даже про Григория, – открыв глаза, монах сделал попытку подняться. Не получилось, – так и рухнул, обессиленный, подле кострища. Понемногу наступая, страждущие все плотнее обступали графа, чтобы в едином порыве уничтожить человека, вставшего у них на пути к святому телу.
В какой-то момент показалось, что это им удастся и графу осталось жить всего-то несколько мгновений, но рыцари, выбежавшие из крепостных стен, ударили в спину наседавшим. Не ведая жалости, они прокладывали мечами дорогу к неподвижно лежавшему Григорию, топая прямо по рассеченным телам. Верующие схлынули, а потом и вовсе растворились в толпе собравшихся.
Граф перевел дух и зло, как если бы желал продолжения боя, воткнул меч в ножны.
– Вовремя вы, я думал, что мне уже с ними не справиться, – посмотрел граф на подошедшего начальника стражи. – Что там с Григорием?
Монах еще дышал. На перекошенных от боли губах лопались кровавые пузыри. Подошел маркиз и склонился над умирающим. Монах победил и в этот раз, правда, цена состоявшейся победы была неимоверна высока.
– Отнести его в замок, – распорядился маркиз Перек. – У меня хорошие лекари, они обязательно поднимут его на ноги.
Неожиданно Григорий открыл глаза, остановив помутнелый взор на королевском посланнике.
– Не стоит беспокоиться, маркиз. Я проживу два дня.
Не стоило ему идти в монахи. Орден крестоносцев потерял в его лице ревностного служителя.
– Откуда тебе известно, тебе опять являлся дух Барбароссы? – теперь он не сомневался ни в одном из сказанных слов.
– Да, – голос монаха окреп. – Я у него спросил, что со мной будет? Король показал мне на могильный камень и исчез.
– Ну, чего встали истуканами? – прикрикнул маркиз на застывших слуг. – Разве не вам я сказал отнести святого отца Григория?!
– Только вы его того, – сочувственно протянул начальник стражи. – Не шибко хватайте, на нем живого места нет.
– Неужто мы не видим, – произнес один из них, аккуратно подхватив монаха под плечи. Кивнув на глубокие раны в правом боку и животе, произнес: – Удивительно, как он еще дышит. Другой на его месте только с одним таким ранением отдал бы Богу душу.
– Видно, у него сильный ангел-хранитель, – сдержанно заметил маркиз.
Костер уже догорал. Остались только уголечки, выстреливающие в ночное небо снопами искр.
Монаха отнесли в келью, где он, промучившись в жару два дня, умер на третий с блаженной улыбкой на устах.
Глава 6
УБРАТЬ ЕГО НЕПРОСТО
Прежде в таких высоких кабинетах Георгию Волостнову бывать не приходилось. И ничего, голова не закружилась, даже не пошатнулся, когда перешагивал порог. На верхних служебных этажах не так одиноко и стыло, как может показаться на первый взгляд: ни ураганных ветров, ни леденящей температуры, от которой бы коченело тело, собственно, ничего такого, что могло бы приносить неудобства.
Хозяином кабинета был Литвинов Федор Анатольевич, крупный мужчина немногим более сорока. Изысканно одет, – один только костюм потянет на три тысячи евро, а стоимость часов, выглядывающих из-под белых манжет, и вовсе равнялась целому внедорожнику. Что еще? Запонки из белого металла, явно не серебро, столь вызывающе поблескивать может только один металл – платина, а вот в него вправлены два больших красных камешка величиной с ноготь, то рубины. Глуповато было бы думать, что они искусственного происхождения, такие люди предпочитают все самое лучшее.
Кабинет больше напоминал зал: светлый, с большими высокими окнами; на широком столе, покрытом зеленым сукном, стояло несколько фотографий, среди которых было несколько домашних, выполненных обыкновенным любительским фотоаппаратом. На двух из них запечатлены дети: мальчик подросткового возраста и миловидная улыбающаяся девушка лет двадцати. На первый взгляд, всего-то штришок, но именно он должен был подчеркнуть определенный гуманизм хозяина кабинета. Имиджмейкерам пришлось проделать немалую работу, но результат того стоил. Об официальности кабинета свидетельствовал разве что портрет Президента, висевший за спиной хозяина. Кресло с высокой спинкой, сделанное из каких-то дорогих пород дерева и явно по спецзаказу. Так что он чувствовал себя в нем весьма комфортно.
У противоположной стены возвышался аквариум, в котором среди длинных густых водорослей плавало несколько здоровенных рыжих рыбин, рядышком размещался квадратный стол для переговоров, с каждой стороны которого стояло по стулу.
Увидев вошедшего Волостнова, Федор Анатольевич с некоторой ленцой поднялся из-за стола и сделал навстречу два коротких шага.
– Как вы себя чувствуете? – голос был преисполнен самого искреннего участия. Упрекнуть его в фальши было бы трудновато.
– Уже лучше. Но первое время очень болела голова. Врачи сказали, что через неделю все пройдет. Так что я в порядке, – попытался улыбнуться Волостнов.
– Садитесь, – показал Литвинов на стол для переговоров. И, не дожидаясь, пока Волостнов доберется до места, устроился сам, лицом к двери. – Считаю, что вам очень повезло, все могло закончиться гораздо серьезнее, – продолжил он, когда Георгий занял место с противоположной стороны.
– Я тоже считаю, что за меня кто-то очень молился, – скупо согласился Волостнов. Чего тут еще добавишь?
– Итак, как бы то ни было, наша встреча состоялась. Что вы намерены нам сообщить?
Никакой словесной разминки перед ключевым разговором, что лишний раз доказывало, что человек, сидевший перед ним, весьма серьезный и умеет ценить не только собственные минуты, но и время собеседника.
В центре, на узорчатой салфетке, стоял графин, наполовину опорожненный. Рядышком всего-то один стакан, со следами воды на прозрачных гранях. Видно, посетителей этого кабинета мучает несусветная жажда. У Георгия вдруг тоже возникло желание выпить воды, но усилием воли удержался.
– В ближайшее время на Президента должно состояться покушение, – произнес Волостнов главные слова.
Его встретил непроницаемый взгляд. Георгий Волостнов был вправе надеяться на более бурную реакцию. Разумеется, он полагал, что люди, сидящие в высоких кабинетах, привычны к прохладному климату, что способствует некоторой атрофии органов чувств, но ведь не настолько же!
Единственное, что подчеркивало драматичность ситуации, так это образовавшаяся пауза. С каждой секундой, проведенной в молчании, пропасть между ними все более увеличивалась, Георгий Волостнов почти ощущал ее физически, – сделаешь шажок вперед, да и бухнешься в яр, так что костей не соберешь.
– И вы знаете, кто его должен совершить? – хладнокровно поинтересовался Федор Анатольевич.
– Знаю, – отвечал Волостнов, положив на стол папку. – Мы здесь провели кое-какие исследования. Вам они могут показаться всего лишь косвенными. Но отмахнуться от них нельзя.
– Вы можете оставить эту папку для анализа?
– Я привез ее для вас, здесь все выкладки.
– Отлично! Мы ее изучим, а теперь расскажите в двух словах суть дела.
– Если в двух словах… Вы что-нибудь слышали о Копье судьбы?
– По-своему первому образованию я учитель истории, – скромно отвечал хозяин кабинета, едва улыбнувшись. – Так что о Копье судьбы я знаю достаточно. Это одна из главных христианских святынь.
Кивнув, Волостнов отвечал:
– Совершенно верно. Наверняка вы знаете, где оно находится?
– Копье находится в Вене, в Хоффсбургском музее, – проявляя терпение, отвечал он. – Только хотелось бы знать, какое отношение копье имеет к покушению на Президента.
– Самое непосредственное. Наберитесь, пожалуйста, терпения, выслушайте меня. Вы можете представить, что это копье находится не в Австрии, а в России?
Сейчас Литвинов улыбнулся широко, показав великолепные зубы.
– Не могу. Во время войны Священное копье помещалось в Нюрнберге, а как мы знаем, этот город был оккупирован американцами, и копье досталось им. Австрия попросила американское командование вернуть Копье судьбы в Вену, их просьба была удовлетворена, и в 1946 году раритет был передан бургомистру Вены.