Вслед за гостями в холл протиснулся коренастый малый с добродушной широкой физиономией, которого Кирилл не знал.
– Максим Петрович, куда машину ставить? Она слишком большая, в гараж не заедет.
– Ну поставь куда-нибудь, – с раздражением бросил Доронин.
Шофер повернулся к выходу, но перехватил изучающий взгляд секретаря, который по-прежнему не проронил ни слова, и, как показалось Виктории, смутился. Бочком протиснувшись в дверь, покинул дом, Наталья вернулась на кухню.
– Максим Доронин, – на всякий случай представил вновь прибывших Валентин Степанович. – А барышня… э…
– Ира Короленко, очень приятно, – скороговоркой проговорила барышня и порозовела.
Это был экземпляр из породы «девушек» – длинноногих, ухоженных и красивых, которые обязательно должны находиться рядом с таким мужчиной, как Доронин. Само собой, ее имя забыли сразу же после того, как оно прозвучало. Разговаривая о погоде, мировом кризисе и последних сплетнях, гости двинулись в гостиную, расположенную в боковом крыле дома. Там Кирилл сразу же завладел графином с прозрачной жидкостью, который стоял на круглом одноногом столике, но, к разочарованию бизнесмена, в нем оказалась всего лишь вода. Однако тут он завидел в гостиной новое лицо, которого не было в холле, и в легком остолбенении остановился.
– Лев Подгорный, – объявил хозяин дома. – Думаю, все вы его знаете… кроме спутника Виктории, наверное.
Однако спутник Виктории отлично помнил поименованного прохвоста. Лев Подгорный принадлежал, как и Виктория Палей, к тем немногим молодым дарованиям, которым в смутные и мутные девяностые маститый писатель Адрианов помогал, чем мог. Пользуясь выражением XVIII века, можно сказать, что Валентин Степанович им покровительствовал, но если Виктория вполне оправдала его надежды и сделалась писателем, то Лев Подгорный стал критиком, да еще каким! Ядовитым, желчным, разящим. Он принадлежал к тем устрашающе высокодуховным интеллигентам, которые не признают ни детектива, ни фантастики, ни любовного романа, и высмеивал их, а также их авторов, где только мог. Две недавние статьи Подгорного посвящались как раз последнему роману Адрианова, который зубастый критик разнес в пух и прах, и крушению современного детектива, причем тут Подгорный по старой памяти проехался и по Виктории, приведя ее как пример небесталанного, но, увы, безнадежно деградировавшего автора. С широкой улыбкой Кирилл подошел к критику, который надменно (так ему казалось) посмотрел на него и поправил очки.
– Ух ты! Так критик Козьма Буквоедов – это вы?
– Так точно, милейший, – самодовольно признал Подгорный. В следующее мгновение безымянная девушка Макса-плейбоя взвизгнула, а Илона Альбертовна широко распахнула глаза: все оттого, что Кирилл с размаху звезданул критика кулаком в челюсть. Подгорный был широк в плечах и в росте ничуть не уступал Кириллу, но неожиданность нападения сделала свое дело. Он отлетел на метр, потеряв очки, а мужчины бросились оттаскивать разъяренного бизнесмена, который явно был не прочь размазать своего противника по ковру тонким слоем. Объединенными усилиями Макс и профессор отодрали Кирилла от жертвы, а секретарь как-то очень ловко ввинтился между ним и критиком, чтобы оградить персону Буквоедова-Подгорного от дальнейших покушений. Кирилл попытался было вырваться, но его держали крепко.
– Валентин! – плачущим голосом воззвала к мужу Илона Альбертовна. – Что же это такое?
– Ничего страшного, дорогая, – успокоил ее писатель, который был смущен не менее бывшей жены. – Небольшая… э… размолвка.
Виктория подошла к Кириллу вплотную и посмотрела ему прямо в глаза. Только вот ее спутнику все было нипочем: он дождался, дал-таки в пятак сукину сыну, из-за статейки которого Виктория плакала (тайком; она думала, что Кирилл ничего не видел, но, как уже говорилось выше, когда дело касалось Виктории, он видел все). Душа Кирилла пела, он воспрянул духом и решил, что сегодняшний вечер определенно прожит не зря.
– Он ненормальный! – простонал растерянный критик. Сидя на полу, он ощупывал лицо.
– Да оставьте же меня! – прошипел Кирилл на Макса и профессора, которые по-прежнему держали его. – Ладно, не буду я его трогать, пока хватит!
– Что происходит? – С этими словами в комнату вошла сутулая молодая женщина с невыразительным лицом и длинным носом. Это была Лиза, дочь Адрианова, единственный его ребенок, родившийся к тому же достаточно поздно. Как это нередко случается с детьми знаменитостей, природа сполна отыгралась на ней за те дары, которые выделила в свое время родителям. У Лизы не было ни ядовитого шарма матери, ни импозантности отца, не говоря уже о его литературном таланте. Однако от нее с детства ждали каких-то особенных свершений, и чем более явно выражалось это ожидание, тем больше Лиза замыкалась в себе. В конце концов, разумеется, все смирились с тем, что она обычный человек, просто хорошая женщина, хорошая жена и хорошая мать двоих детей, – но, прежде чем это произошло, Лизе пришлось изрядно натерпеться. До сих пор у нее был замкнутый, настороженный вид человека, вынужденного держать круговую оборону, и требовалось нешуточное усилие, чтобы заставить улыбнуться это хмурое, некрасивое лицо.
– Друг Виктории побил Льва, – трагическим шепотом сообщила ей мать.
– Какой же он лев, если его побили? – весело спросил блондин, вошедший вслед за Лизой. Это был ее муж, Филипп Ермолов. Подвижный, обаятельный и приветливый, он составлял занятный контраст со своей супругой. – Привет, Макс! Ну вот, мы опять пропустили все самое интересное.
– Это должно быть смешно? – сухо спросила Илона Альбертовна.
Критик осторожно сел в кресло, пригладил волнистые темные волосы и стал протирать очки, подобранные с пола. Профессор Свечников, оставив Кирилла на Макса и секретаря Олега Петровича, подошел к Подгорному и стал осматривать место, куда пришелся удар.
– Ради бога, простите, Валентин Степанович, – пробормотала растерянная Виктория.
– Ничего, ничего, – успокоил ее хозяин дома и улыбнулся. – Я и не подозревал, что ваш друг так чувствителен к критике в ваш адрес!
– Да уж! – хмыкнул Макс, покосившись на Викторию.
Подгорный громко объявил, что не в его привычках находиться там, где ему не рады, и что он собирается незамедлительно вернуться в Москву. Однако Адрианов стал уговаривать его остаться. В конце концов, Лев ведь хорошо знал его покойную жену, и они собрались здесь вовсе не для того, чтобы ссориться. Лично он будет очень огорчен, если Подгорный уйдет. А потом, Наталья так старалась, приготовила его любимое мороженое. Услышав про мороженое, критик малость смягчился.
– Хорошо, – сказал он наконец, – я остаюсь, но исключительно из уважения к вам, Валентин Степанович. Только пусть этот господин, – он подбородком указал на Кирилла, – держится от меня подальше!
– А может быть… – несмело начала Илона Альбертовна. Она хотела предложить, чтобы буян и бузотер Кирилл удалился, но секретарь Адрианова опередил ее.
– Не волнуйтесь. Я сяду между ними и прослежу, чтобы все было хорошо.
Мягкий, очень спокойный голос. Даже не спокойный, а успокаивающий, вселявший надежду, что все будет именно так, как должно быть. Невольно Виктория поглядела на Олега Петровича внимательнее.
– В самом деле? – с сомнением проговорила Илона.
– А еще мы посадим между ними Кавериных, – вмешалась Лиза. – Они еще не приехали?
– Надя звонила, передавала, что они задержались в дороге и будут позже. – Илона Альбертовна беспомощно пожала плечами. – Сколько хлопот, сколько хлопот, – она понизила голос, – и из-за кого!
Олег Петрович отошел. Филипп зевнул и прикрыл рот рукой.
– В любом случае, – сказал он скучающе, – все это скоро кончится. – Он обернулся к жене. – Ты сказала Наталье, чтобы она подавала на стол?
– Да, конечно.
– Неужели этот новый секретарь тоже с нами сядет? – с тревогой спросила Илона Альбертовна, до которой наконец дошел подтекст фразы Олега Петровича. С ее точки зрения, секретарь был чем-то вроде прислуги, и она сомневалась, что его присутствие за столом целесообразно. Было бы куда лучше, если бы он остался на кухне вместе с Натальей, дочерью домработницы Машей, которая помогала ей по хозяйству, и шофером Доронина.
– Конечно, сядет, – сердито сказала Лиза. Неуместный снобизм матери коробил ее, тем более что секретарь стоял всего в паре шагов от них и мог все слышать. – Так распорядился отец.
– Будем надеяться, он знает, что делает, – с сомнением ответила мать.
Глава 5
Подслушанный разговор
Дверь хлопнула, впустив холодный воздух. Вместе с воздухом в кухню ворвалась невысокая девушка без шапки, в куцей курточке, которая даже с натяжкой не могла сойти за зимнюю, обтягивающих джинсах и ботинках армейского типа. Наталья Долгополова, подняв голову, укоризненно посмотрела на дочь.
– Шестой час уже, а еда не готова, потому что я одна со всем не справляюсь, – проворчала домработница, перемешивая салат. – И где тебя только черти носят, Маша?
– Что, баре без меня не обойдутся? – насмешливо парировала девушка. Вблизи было видно, что у нее курносый нос, мелкие, но довольно приятные черты лица и дерзкие светлые глаза. Оба уха были проколоты по три-четыре раза, ноздрю и губу украшал пирсинг. Она потерла покрасневшие от мороза руки и стала стаскивать куртку.
– Ты бы хоть варежки с собой носила, горе ты мое, – буркнула Наталья, заправляя салат оливковым маслом.
Не отвечая, Маша подошла к двери, которая вела во внутренние помещения.
– Я с дороги видела – чуть ли не все окна в доме горят. Что, много народу понаехало?
– Да все свои, – отозвалась мать. – Валентин Степанович, Илона Альбертовна, дочка, зять и друзья покойницы. Те, которые были на ее похоронах.
– Можно? – С этими словами со двора в кухню вошел шофер Доронина. – Эка у вас тут душевно-то! Тепло!
Маша мрачно посмотрела на него.
– Ты еще кто такой? – неприязненно спросила она.
– Шофер, – ответил вновь прибывший и непонятно отчего хохотнул.
– Ну и катись отсюда, шоферюга, – еще неприязненнее проговорила Маша, и ее глаза сверкнули.
– Ишь ты, какая умная, – задумчиво протянул шофер. – Шла бы сама, а?
Маша смерила его взглядом, но поняла, что взглядом собеседника с места не сдвинешь – слишком уж уверенно он стоял на ногах. Поэтому она ограничилась тем, что подошла к столу и, смачно харкнув, плюнула в салат, который готовила ее мать.
– Машка! – рявкнула Наталья, хватаясь за полотенце. – Ах ты дрянь!
– Баре! – презрительно процедила Маша. – Ничего, слопают!
И удалилась, хлопнув дверью. Наталья беспомощно поглядела на шофера, ставшего свидетелем безобразной выходки, и, тяжело вздохнув, выбросила почти готовую еду в мусорное ведро.
– Что, некому по шее накостылять? – понимающе спросил шофер. – Переходный типа возраст, да?
– И не говорите! – воскликнула Наталья. – Что с девкой творится, ума не приложу! Ведь такой хороший ребенок был!
– А где ее отец? – поинтересовался шофер, усаживаясь за стол.
– Там же, где и другие отцы, – туманно ответила домработница. – Ты есть хочешь? У меня толком и не готово ничего.
– А давайте я вам помогу, – предложил шофер. – Морковку нарезать хотя бы. Или яблоки.
– А справишься? – с сомнением спросила Наталья. С ее точки зрения, готовка была священнодействием, которое ни в коем случае нельзя доверять посторонним лицам. Даже если речь шла лишь о том, чтобы нарезать морковку.
– Да я один живу, сам себя кормлю, – пожал плечами шофер. – Давай сюда доску.
В противоположном крыле дома тем временем шел совершенно иной разговор.
– Представляете, я недавно чуть ногу не сломала. Иду по улице, и вдруг мне навстречу черный кот! И нагло так переходит тротуар перед моим носом!
– Да что вы говорите, Илона Альбертовна!
– Ну я, конечно, сразу же повернула обратно. Но нога у меня как-то скользнула, и я чуть не упала! Это же ужас что такое!
Виктория покосилась на секретаря, который сидел с совершенно невозмутимым видом.
– Самовнушение, – пробормотала она себе под нос.
– Что, простите? – живо обернулась к ней Илона Альбертовна.
Хотя первая жена Адрианова постоянно жаловалась на то, что слух у нее с годами становится все хуже, при случае она могла прекрасно расслышать фразу, вполголоса произнесенную в другом конце комнаты.
– Психологи это наверняка объяснят лучше, чем я, – спокойно сказала Виктория. – Но, в общем, имеют место два момента: самовнушение и отбор подходящих моментов. Черный кот – это классический пример суеверий. Человек его видит, пугается и подсознательно настраивает себя на худшее. Если ничего особенного не произойдет, он все равно выберет из ближайших по времени происшествий негативные и свяжет их именно с котом. Как видите, все очень просто.
– Я не знаю, о чем таком вы говорите, – капризно сказала Илона Альбертовна. – Я знаю, что из-за этого кота я чуть ногу не сломала. Да!
Валентин Степанович, удобно устроившийся в глубоком кресле, улыбнулся.
– Как я написал в одном из своих романов, надо бояться не черного кота, а белой собаки, – заметил он. – Особенно если она бешеная.
– Это верно, – с глубокомысленным видом поддержал его Дмитрий Каверин.
Это был невысокий, неказистый человечек с рыжеватыми усами и такими же редкими волосами. Рядом с ним на диване сидела его пухленькая, круглолицая, веснушчатая жена, которая часто моргала, словно боялась расплакаться. Надя Каверина была подругой Евгении и теперь оказалась как раз напротив комода, на котором стоял большой портрет погибшей. В правой руке Надя держала бокал с вермутом, который едва пригубила.
– Ах, вы все такие недоверчивые! – воскликнула Илона Альбертовна. – Говорите что хотите, я совершенно точно знаю, что из-за этого кота я чуть не погибла!
– Ну что вы, Илона Альбертовна, – смиренно протянул Макс. – Уверен, вы еще всех нас переживете. – Интонация этих слов была такой невинной, что только человек, хорошо знавший плейбоя Макса, мог понять, что тот издевается.
«Ну, всех – это было бы чересчур, – подумал Филипп, не переставая улыбаться. – Я бы повесился».
– Кто-нибудь хочет еще что-нибудь? – подала голос Лиза, исполнявшая роль хозяйки дома. – Ликеры, вермут, коньяк? Антон Савельевич? Олег Петрович?
– Нет, спасибо, я не пью, – ответил секретарь.
– Я тоже, – отозвался профессор.
– Это вы сгоряча, – заметил Каверин. – А я бы принял еще коньячку.
– Коньяк отличный, – поддержал его Макс, и они углубились в обсуждение различных видов и марок этого благородного напитка.
Девушка с длинными ресницами, Ира Короленко, про которую все (не исключая Макса) успели забыть, сидела в углу, затаив дыхание, и то и дело переводила взгляд с лица старого писателя на Викторию Палей. Ира приехала в столицу из глубокой, дремучей провинции, и ей казалось необыкновенным и удивительным, что она сидит среди замечательных людей, которые пишут книги, и среди других, наверняка не менее замечательных, которые общаются с писателями каждый день. Она читала кое-что из детективов Адрианова, видела фото Виктории на обложках ее романов, и теперь молодая женщина в восхитительном лазоревом платье сидела на диванчике у старого черного пианино, закинув ногу на ногу. Возле Виктории примостился угрюмый брюнет с резким, решительным лицом, который не так давно на глазах Иры поколотил другого брюнета, того, который в очках, растянутом свитере и поношенных джинсах. Вид у Льва Подгорного самый что ни на есть демократичный, и только люди, которые очень хорошо разбираются в моде, могли заметить, что небрежный с виду свитер на самом деле стоит не меньше мотоцикла, а джинсы на критике точь-в-точь такие же, которые надевает на прогулку знаменитый американский актер. Примерно в том же духе одет и спутник Иры – как бы небрежный костюмчик, вроде бы самая заурядная рубашка, но от них нельзя оторвать глаз. Впрочем, Макс Доронин в любой одежде смотрелся бы идеально. Он отлично сложен, а серые сверкающие глаза составляли замечательный контраст с каштановыми волосами. Некоторые граждане (по преимуществу почему-то лысые и с бесформенными фигурами) утверждали, что плейбой Макс волосы подкрашивает, что для этого у него в Париже имеется даже свой парикмахер, но, скорее всего, их устами говорила исключительно зависть. Хотя Макс и в самом деле нередко наведывался в Париж, как он лаконично говорил – по делам.