Он прошел в комнату и зажег свет. Там в темноте его дожидалось еще трое. Двери в две другие комнаты и кухню были закрыты, но не похоже было, что там еще кто-то прячется. К чему, когда их и без того пять человек на одного немолодого генерала? Пусть даже один из пяти старше его самого, но четверых, наверно, посчитали, должно хватить с избытком.
Он привык рассчитывать на собственные силы и лучше других знал свой боевой потенциал. В свои пятьдесят четыре генерал-майор Арцыбашев выдерживал без изнеможения все марш-броски, что сам проводил для спецназа внутренних войск, а в рукопашных учебных боях многим молодым обладателям такого же крапового берета мог дать фору. И четверо противников его не смутили бы.
– Извините уж, Иван Васильевич, что так назойливо ведем себя… – ухмыляясь, сказал тот, что старше. – Но это последствия вашего нежелания вести переговоры.
– Переговоры в таком тоне, что вы пытаетесь мне навязать, ведутся с побежденным противником. А вы еще не победили меня, Иван Александрович. И я не уверен, что сумеете.
– Мне кажется, сам факт нашего появления здесь – уже победа.
– Ошибаетесь, товарищ полковник. Но вам трудно понять, что такое победа. Вы были полковником КГБ, кабинетным сотрудником, и потому не в состоянии ощутить вкус настоящей победы. Вы по большому счету не знаете, что это такое… Кажется, я не ошибся в вашем имени-отчестве? И фамилию вашу, кажется, помню. Самойлов? Так?
Полковник ухмыльнулся уже без желания изобразить улыбку.
– Так, так… Но мне самому вовсе не обязательно проходить полный курс боевых ощущений. Вкус победы хорошо знаком одному из моих парней… – И кивнул в сторону самого крупного: – Чемпион мира по боям без правил.
Генерал посмотрел с легким любопытством. Рост сто девяносто, вес около ста двадцати. Откровенный тяжеловес. Это впечатлило бы человека с улицы, но не генерала краповых беретов, который сам имел вес чуть меньше ста, да и ростом был ненамного меньше чемпиона.
– А до боев без правил чем ваш боец занимался? Из какого вида в бои пришел?
– Я сразу с боев начал, – плохо выговаривая слова по-русски, сказал чемпион мира.
– Значит, базы нет. Ничего не умеешь, – отмахнулся генерал.
– Он – чемпион мира, – напомнил отставной полковник КГБ.
– Я знаю, что такое чемпионат мира в современных условиях. Большинство чемпионатов можно приравнять к чемпионату двора. Пригласят пару парней из наших бывших республик и объявляют, что проводят чемпионат мира. И даже специально для этого случая собственную федерацию регистрируют. Много я таких чемпионов видел. А в действительности они – «добро» на лопате…
Это чемпиона мира сильно ударило по самолюбию, даже руку поднял, показывая, что может и удар нанести. Но дистанция между ним и генералом была метра три – на такой дистанции руку поднимать безопасно, как подумал, видимо, чемпион. И никто не ожидал реакции немолодого генерала. Он эти три метра преодолел одним скользящим скачком и нанес прямой удар в челюсть. Причем кулак попал в точку в самом конце траектории движения, то есть в момент, когда рука набирает максимальную силу. Чемпион мира рухнул и несколько мгновений даже головой не шевелил. Все остальные, кроме полковника, тут же подняли пистолеты. Три ствола смотрели в грудь генералу, который сохранял полное спокойствие.
Так же спокоен был и Самойлов.
– Это впечатляет, – согласился полковник. – Вам можно и самому в чемпионате мира участвовать. Но кулак не победит пистолет.
– Случалось, – возразил генерал.
– Но не три пистолета.
– С этим соглашусь. Выслушайте мой ответ и уматывайте отсюда. Ответ, естественно, прежний – сабля не продается. Это наследственная реликвия, которая должна перейти от меня к моему сыну. И она перейдет к нему.
– Поздно, – сказал полковник. – Сабля уже у нас. Ни к вам, ни к вашему сыну она уже никогда не вернется. Она уже сегодня в другую страну улетит, и никогда никто ее больше в России не увидит. Ее и раньше видели немногие. А теперь не увидит никто.
Он наклонился, приподнял с дивана коврик и вытащил из-под него красивейшую саблю.
– Осталось только спросить вас, Иван Васильевич, где ножны. Эта сабля без ножен не имеет и половины своей цены…
– Украли, – засмеялся генерал, понимая, что против трех пистолетов он, даже имея великолепную боевую подготовку, бессилен что-то предпринять. – Не вы одни такие уроды. Позавчера еще. Прихожу домой, сабля на полу валяется, а ножны украли. Расстроился, конечно, да что сделаешь.
– Я серьезно спрашиваю. – Голос Ивана Александровича изменился.
– А я серьезно и отвечаю. Нет у меня больше ножен…
Полковник поднял клинок и провел им в воздухе. Он не делал рубящее движение, и даже клинком взмахнул не слишком резко, тем не менее воздух вокруг клинка вдруг слегка звеняще и с вибрациями «запел», как и полагается ему «петь» вокруг настоящего булата. И это создавало сабле какой-то ореол волшебства. Иван Александрович на этом не остановился, сначала пальцем потрогал лезвие, проверяя остроту, потом упер острие в пол и надавил ногой на середину клинка. Клинок легко изогнулся, показывая свою необычную гибкость.
– Порядочные люди гибкость проверяют не так. Они не оскорбляют клинок, наступая на него. Оскорблять булат опасно. Вы рискуете, товарищ полковник, от этого клинка и погибнуть.
Самойлов задумчиво отступил на шаг и вдруг взмахнул саблей резко и так, что острие прошло в нескольких сантиметрах от лица генерала.
– Не каркайте, товарищ генерал. Я человек суеверный.
– Я не каркаю, я предупреждаю. Это старинное поверье, и касается не только этого конкретного клинка, но любого булатного оружия. Общаться с ним разрешается только с уважением. Гибкость булата в старину проверяли иначе, без ноги. Показать как?
Иван Александрович усмехнулся.
– Это было бы интересно. Но, попади клинок вам в руки, вы, чего доброго, отрубите мне голову. А мне, честное слово, пока нравится, как она сидит на моих плечах.
Иван Васильевич усмехнулся:
– А вы не из храбрецов.
– Я из людей разумных, – возразил Самойлов. – И не трус. А показную храбрость не люблю. Поэтому всегда делаю только то, что необходимо, и оставляю геройство тем, кого гордыня съедает.
Чемпион мира зашевелился и медленно сел на полу. Помотрел вокруг очумело, ничего не соображая. И даже на потолок поглядывал, словно проверяя, не собирается ли обрушиться. С потолком, к недоумению чемпиона, все было в порядке. И это сильно удивляло, потому что сам момент удара он вспомнить не мог. Но встать на ноги чемпион не спешил.
Генерал удостоил здоровяка мимолетного взгляда, не считая, что тот достоин большего, и продолжал, обращаясь к Ивану Александровичу:
– Одна рука на рукоятке, вторая – на острие. Клинок кладется на голову и изгибается так, чтобы прижимался к ушам. Так не только сабли, но и мечи проверяли. Правда, для проверки меча не ваша сила нужна. С ним справлялись только руки воина и рыцаря. Это не по вашему адресу, хотя герб вашей службы, кажется, и носил щит и мечи.
– Это все романтика, а я человек не романтичный, – уже без прежней мягкости в интонациях произнес полковник. – Поэтому отвечаем четко и внятно: где ножны?
Встал на ноги чемпион мира по боям без правил. Помотал головой, едва выговаривая слова, спросил что-то на своем языке у одного из парней с пистолетом. Перелом челюсти у чемпиона, как показывал голос, был стопроцентным. Парень с пистолетом ответил. Чемпион мира еще раз головой помотал и встал за спиной Ивана Васильевича, которому в этой ситуации даже сдвинуться было некуда.
Прагматизм полковника все поставил на свои места. Арцыбашев понял, что его в любом случае постараются убить, иначе не наглели бы так. Поведение грабителей – наглядное подтверждение их намерений. В противном случае, они понимают, уйти далеко им не удастся. Тем более что полковника он знает. Но быть бычком, которого ведут на заклание, Иван Васильевич тоже не собирался. И потому просто ждал момента, когда незваные гости совершат ошибку.
Иван Александрович очень помог бы генералу, если бы положил саблю на диван, как собирался сначала. Одно движение, захват, прикрыться телом полковника, как щитом от пуль, и свободная рука успела бы вытащить пистолет Самойлова из подмышечной кобуры. Арцыбашев давно уже увидел рукоятку этого пистолета. Главное было в том, заслан ли патрон в патронник, потому что предохранитель можно успеть перевести в нижнее положение, а возможности передернуть затвор генералу уже не дали бы. Но и сам Самойлов не подставился так и саблю не положил, а просто бросил, словно бы руки для какой-то цели освободил.
Хорошо было бы, попытайся Самойлов ударить генерала. Это смогло бы внести неразбериху в общие действия, и генерал сумел бы этим воспользоваться, чтобы провести стандартный прием айкидо с захватом запястья противника. Иван Васильевич даже ноги незаметно расставил чуть шире и мысленно подправил центр тяжести, чтобы отклониться от удара ровно настолько, насколько это необходимо для проведения захвата за запястье.
– Вот что я скажу тебе, холуй недоделанный… Можешь передать своему хозяину, что ножны он никогда не получит. Я сам прочитал, что можно прочитать на клинке с ножнами, и потому, чтобы никто другой это прочитать не сумел, ножны уничтожил…
– Не надо было вам, товарищ генерал, обзывать меня. Я никогда в холуях не ходил…
– Холуем был при коммунистах, холуем и при бандитах подохнешь. Жалко только, мучиться долго не будешь…
Иван Александрович даже обиделся на такие слова. Видно, всегда мечтал помучиться.
– Почему не буду?
– Потому что клинок этот тебе голову снесет, а без головы люди долго не мучаются…
– Должен вас расстроить, – Самойлов чего-то откровенно испугался. – Ваша голова слетит раньше.
– Не ты ли это сделаешь? Попробуй.
Чемпион мира за спиной сильно мешал, отвлекая внимание. Если он будет бить всей своей тяжестью, мало не покажется. И потому приходилось прислушиваться к каждому шевелению за плечом. И внимательно всматриваться в лицо полковника. Это лицо должно было показать угрозу, идущую сзади. Но лицо отражало только ярость. Самойлов в самом деле вдруг попытался ударить генерала. Но бить он не умел. Размах был заметным, и удар корявым. Но именно такой удар и нужен был Ивану Васильевичу. Генерал отодвинул на полшага ногу и сместил корпус, сохраняя собственную устойчивость, дав возможность кулаку полковника пройти мимо; а рука генерала уже захватила бьющего за запястье. Пришлось при этом даже придержать его. Остальное генерал выполнил быстро и четко.
Поворот кисти изогнул Самойлова, развернул вокруг оси, подставил к генералу сначала боком, что дало возможность выхватить пистолет; потом еще один легкий доворот кисти, и Иван Александрович грудью встал на защиту генерала. А Иван Васильевич большим пальцем привычно опустил предохранитель на «ПМ»[3] и сразу нажал на спусковой крючок, стреляя в ближнего, что уже поднял и наставил на полковника свой пистолет. Но спусковой крючок проваливался мягко и без усилия – патрона в патроннике не было, и не было времени и возможности передернуть затвор, чтобы привести оружие в боевое положение…
В это время среагировал наконец-то чемпион мира и с рыком прыгнул на генерала сбоку. Удар был смазанным, и неизвестно, кому досталось больше, генералу или полковнику. Но тут же и другие, раздумав стрелять, набросились на Арцыбашева, и удары на генеральскую голову посыпались со всех сторон одновременно.
Иван Васильевич упал, еще не потеряв сознания, и пытался защититься от ударов. Его начали избивать ногами с разных сторон, и здесь уже защититься было невозможно. И только когда Арцыбашев перестал закрываться, понимая, что это бесполезно, полковник сказал:
– Перекур, ребята. Мне еще спросить надо. В последний раз.
Генерал был еще в сознании, но смотреть мог только одним глазом. Второй был, кажется, выбит. И он смотрел строго и прямо на своих убийц.
Иван Александрович взял в руки саблю и подставил острие к глазу.
– Значит, ножны ты уничтожил…
– Да, холуй. Уничтожил. И твой хозяин никогда не прочтет надпись.
Голос был хриплый, но спокойный, даже насмешливый. И совсем без злости, зачем расходовать энергию впустую.
– Ты тоже уже ничего не прочтешь. – Самойлов надавил на рукоятку – острие клинка вошло в глаз, и полковник сразу после этого, словно испугавшись сделанного, резко обернулся к своим: – Добейте его…
И снова ноги пришли в движение. И только перед выходом из квартиры, когда генерал уже не шевелился, Самойлов вернулся из прихожей, решив на всякий случай прощупать пульс на горле. И уловил едва заметную пульсацию в сонной артерии.
– Даже убить не можете, помощнички…
И резким ударом сабли перерубил генеральское горло. После этого снял покрывало с кресла, завернул в него саблю, чтобы не идти по улице с окровавленным оружием в руках.
* * *
Уходили они через чердак, заранее открытый. Прошли до выхода в самый крайний подъезд дома, около которого оставили машину – семиместный «Лендровер Дискавери».
Рядом с дверьми стояли две пожилые женщины, разговаривали. Одна из них держала на поводке мелкую беспородную собачку, которая постоянно рвалась побегать и тем тревожила хозяйку. Но хозяйка считала, что собачка может подождать, а разговор с соседкой откладывать не хотелось.
Рядом с домом было все спокойно. Убедившись в этом, полковник стал аккуратно укладывать саблю в длинную, подходящую под размер картонную коробку…
Часть I
Глава первая
1
Возвращение Василию Ивановичу вообще не запомнилось. Полный провал в памяти, превратившейся в какой-то хаотичный наплыв не связанных друг с другом картинок. Состояние полной прострации самому старшему лейтенанту казалось странным, но он, углубившись в него, никак не мог вернуть свои мысли.
Возвращались вместе с женой. Какой это был поезд, вагон – плацкартный или купейный, он вообще не мог вспомнить, словно его везли багажом. И хотя Василий Иванович не засыпал, кажется, ни на минуту, одновременно и не просыпался полностью. И все не мог прийти в себя. Не помнил того, что Людмила, жена, постель ему стелила и укладывала, как маленького. Одеяло под голову подсовывала, чтобы из окна не дуло, потому что после прошлогодней контузии у него часто болела шея. А он лежал с открытыми глазами и смотрел куда-то перед собой, ничего не видя. И не разговаривал. Это последнее вообще было для Людмилы совсем уж непривычно, потому что муж был всегда легким по характеру и даже иногда слегка утомлял ее своими шутками. А в этот раз он был сам не свой.
Но Людмила понимала, какой удар получил муж.
Отца хоронили с воинскими почестями, но в закрытом гробу, чтобы не видно было изуродованное лицо, которое никаким гримом не смогли привести в нормальное состояние, хотя первоначально пытались это сделать: перерезанное горло было зашито очень грубо. Смерть эта была для Василия Ивановича потому еще сильным ударом, что месяца не прошло, как он вместе с отцом похоронил мать, никогда ничем не болевшую, не жаловавшуюся ни на что и «сгоревшую» за одну неделю от отказа обеих почек. Отец тяжело переживал потерю жены и сказал сыну, что хочет выйти в отставку и уехать в деревню. Но не успел, хотя начал оформлять уже документы. Его, боевого генерала спецназа внутренних войск, убили дома. И не просто убили, а изуродовали до неузнаваемости. Наверное, били очень долго, хотя никто из соседей не слышал ни шума, ни криков, ни стонов. Но Иван Васильевич Арцыбашев был не тем человеком, который допускал жалость к себе. И за себя постоять всегда мог, несмотря на солидный возраст. Даже сын, чемпион Вооруженных сил по рукопашному бою, гипотетически размышляя, не был уверен в том, что сумел бы победить своего отца в схватке, доведись им попробовать свои силы друг на друге. Но кто-то нашелся.