– Ты что же наделала, дрянь такая! – сдавленный, звенящий от злости голос Аристарха. Интересно, с кем это он? Неужели с Иветтой Николаевной? – Кирилл чуть не умер! Да и я, когда нашел его там, в квартире, едва инфаркт не получил! Ты же обещала, что у него всего лишь испортится кожа и будет невыносимый зуд, который без лекарств не остановить. А это что?! Что, я тебя спрашиваю?! Он же на человека не похож! А эти жуткие язвы – это ведь дико больно! Ваш доктор сказал, что он едва не умер от болевого шока! Мы так не договаривались!
– Кто же знал, что у твоего братца окажется такая реакция, – спокойно, даже лениво ответил до тошноты знакомый голос. Маня? С Аристархом?! – И нечего биться в истерике, дорогой, долго уговаривать тебя скинуть братца с трона не пришлось. Вспомни, как ты обрадовался возможности встать во главе фирмы, заперев больного брата дома? Его деловая интуиция, его бизнес-хватка, его талант станут твоей безраздельной собственностью, как, впрочем, и деньги, успех, слава. Чего теперь из себя белого и пушистого строишь?
– Заткнись, дура! Из-за твоей ненависти и жажды мести мы едва не потеряли Кирилла! Я ведь без него не смогу управляться с «Монбланом», стервятники растащат фирму на куски! Да и вообще, ты представляешь себе последствия его гибели? Служба безопасности швейцарского банка, в котором хранятся наши общие с ним деньги, мгновенно начнет расследование обстоятельств его смерти, и мне хана.
– Ой, да ладно тебе! Нет тела – нет дела. Уничтожили бы труп, а всем сказали, что твой братец свалил.
– Да ты… Ты… Что ты мелешь?! Это не тело, не труп, это мой брат! К тому же без его подписи… Ладно, это тебя не касается. Но учти, – голос Аристарха сделался ледяным, – если в этом твоем хваленом закрытом стационаре не смогут вытянуть Кирилла, никакой свадьбы не будет, поняла? Да, не отрицаю, я хотел занять место брата, стать полновластным хозяином «Монблана», но не такой ценой! Я и так плачу непомерно много, делая тебя своей женой, а твоего братца – деловым партнером, что, учитывая абсолютный криминал в его бизнесе, может нанести непоправимый вред репутации моей фирмы. До сих пор участие финансовой группы «Монблан» в каком-либо проекте являлось гарантом законности и прозрачности сделки.
– Ну, ты и свинья! – психанула Манюня. – Я, видите ли, его не устраиваю, насильно, бедняжка, на корове женится, плебейку в жены берет, аристократ…! Да, бизнес Виктора криминальный, но именно благодаря ему удалось провернуть наше маленькое дельце и убрать брата с твоей дороги. И нечего мне угрожать, не женится он, видите ли! Женишься, как миленький! Ты теперь по уши в дерьме, если что – не отмоешься!
– Повторяю для особо тупых, – процедил Аристарх. – Если Кирилл умрет, я прекращаю наше сотрудничество. И не надо мне угрожать, связей у меня, поверь, достаточно, чтобы противостоять вашим с братцем козням. Я просто продам «Монблан» и свалю куда-нибудь к морю. Средиземному. Так что не надувай щеки, а лучше порекомендуй вашему хваленому доктору сделать все возможное и невозможное, чтобы вытащить моего брата. И желательно вернуть ему более-менее приемлемый облик.
– Вот этого не обещаю! – Ох ты, сколько же злорадства в голосе! – Твой Кирюша, если выживет, навсегда останется уродом, уж я постаралась.
– Ах, ты…
– Заткнись, Каплан идет.
Глава 6
Товарищи по партии подонков притихли, дожидаясь неведомого Каплана, а Кирилл…
Говорят, у человека перед смертью с невозможной скоростью в голове прокручивается вся его жизнь. Прошлая.
У Кирилла со свистом только что тоже пролетела вся жизнь. Вот только не прошлая, а будущая, успешная и счастливая.
А еще – оборвалась, с хрустом и кровью, прошлая жизнь, в которой у него была семья, был брат. Который, собственно, и являлся семьей Кирилла, больше у них никого не было. Отец умер несколько лет назад, а мама…
В детстве мальчики постоянно спрашивали о ней у отца. И получали исчерпывающий ответ: «Матери у вас нет и не было никогда». А еще в доме не было ничего меморабильного – ни фотографий, ни писем, ни открыток. Словно семья Витке появилась вдруг, внезапно в одной точке пространства, выпав из ниоткуда.
Арик и Кирюша по-разному отреагировали на отсутствие в их жизни матери. Старший замкнулся и прекратил всяческие расспросы, раз и навсегда вычеркнув родившую его женщину из своей жизни. А ко всем особам противоположного пола стал относиться расчетливо и потребительски.
Недополучив тепла и ласки в детстве, он и сам не умел дарить тепло. А еще, как только что выяснилось, вообще не умел любить. И семья для Аристарха не значила ровным счетом ничего, товарно-денежные отношения – вот лучший вид отношений.
Что касается условия, только что выдвинутого им своей подельнице, – это агонизировала, умирая, совесть.
Кирилл же с ситуацией в семье так и не смирился. В детстве он тайком от отца, брата и домработницы не единожды обшаривал все шкафы, кладовки, антресоли и прочие закоулки их просторной квартиры, надеясь найти хоть какие-то следы из прошлого.
У всех его друзей дома хранились либо толстенные альбомы с аккуратно вклеенными фотографиями, либо набитые старыми карточками коробки и пакеты. С черно-белых фотографий смотрели лица давно ушедших и ныне живущих, а друзья там были такие смешные толстые карапузы с удивленными глазенками.
А еще – с мамами, папами, дедушками, бабушками, дядями и тетями. А у Кирилла имелись только папа и старший брат. И домработница, Ольга Михайловна. Но она появилась в семье Витке уже после их приезда в Москву и ничего о прошлом работодателя, разумеется, не знала.
Наверное, что-то могла рассказать няня мальчиков, баба Нина, единственный человек из детства, даривший им ласку, любовь и нежность. Баба Нина пекла вкуснющие пироги, булочки и кулебяки, дула на разбитую коленку, смазывая ее зеленкой, рассказывала перед сном сказки, а еще к ней всегда можно было прибежать и, уткнувшись в мягкое теплое плечо, от души поплакать. Не рискуя услышать брезгливо-отчужденного: «Чего разнюнился, как девчонка? Мужчины никогда не плачут, запомни это раз и навсегда».
Но баба Нина исчезла из жизни мальчиков, когда Аристарху было семь лет, а Кириллу – пять. Что произошло, почему вместо няни появилась Ольга Михайловна, он не помнил. А вот свое первое безутешное горе из-за этого запомнил навсегда. Образцово-показательная домработница быстро выветрила из квартиры запах выпечки, жареной курочки и прочих холестериновых безобразий, заменив его безвкусной, но зато очень полезной и здоровой пищей. Жизнь в доме Витке теперь строилось строго по распорядку, никаких перекусов между приемами пищи и обязательный кефир перед сном.
Потом была лучшая в Москве гимназия, экономический факультет МГУ, стажировка в Лондоне, наследование успешного бизнеса.
После смерти отца Кирилл предпринял собственное расследование, пытаясь узнать хоть что-то о своем происхождении. Потому что до сих пор ему изредка снился один и тот же сон: широко распахнутое окно, за которым виден поросший зеленой кудрявой шерсткой склон горы. В окно неудержимым потоком вливается ликующе-радостный солнечный свет, обрамляя радужным ореолом силуэт стоящей у окна женщины. Он, совсем крохотный, едва научившийся стоять, всем своим существом тянется к этой теплой радуге, ведь это же самая родная, самая лучшая в мире его МАМА!
И в детстве, и сейчас Кирилл просыпался с ощущением невыразимого счастья. А потом, сообразив, что это был всего лишь сон…
Мальчиком – горько плакал, спрятавшись под одеялом, чтобы никто не слышал. Став взрослым – выходил с сигаретой на террасу или на кухню, в зависимости от погоды.
И искал, искал хоть какие-то сведения о своей семье. Ведь отец постоянно напоминал сыновьям, что они – наследники старинного дворянского рода и должны вести себя соответствующе.
В архивах нашлось немало сведений о роде Витке. Во времена Екатерины II обедневший барон Вильгельм фон Витке приехал в Россию, по слухам, императрица благоволила своим землякам. Храбростью и преданностью Вильгельм сумел обратить на себя внимание венценосной особы, и был жалован дворянским титулом. А удачная женитьба на девице Апраксиной еще больше упрочила положение господина Витке. После смерти матери Вильгельм перетащил из Германии брата и двух сестер, и все было замечательно. Но…
К моменту Октябрьского переворота из всей многочисленной семьи остался только Николай Витке, служивший под началом барона Врангеля и успевший вывезти семью из полыхавшей огнем красного террора России. Он поддерживал переписку со своим другом, Викентием Корневицким, поверившим большевикам и оставшимся поднимать из руин горячо любимую Отчизну. Блестящий офицер, умный, честный и преданный, Корневицкий немало сделал для становления молодой Советской Армии.
Чтобы быть расстрелянным «благодарными» товарищами вместе с сотнями других таких же наивных и преданных… Преданных во всех смыслах.
И только благодаря бережному отношению потомков Корневицкого к его бумагам и архивам Кириллу удалось узнать, что его прадед Николай вместе с женой Марией и сыном Петром жили в Лозанне. Почему он предпочел Швейцарию родине предков – Германии? Наверное, потому, что не хотел больше воевать, а в Германии все выше поднимал уродливую голову фашизм.
Потом по Европе огненным смерчем пронеслась Вторая мировая война, и следы Николая Витке затерялись.
А в конце восьмидесятых, с приходом горбачевской перестройки, в Москве объявился Константин Петрович Витке с двумя сыновьями и их няней. Он не испугался беспредельно-кастетного становления рыночных отношений в России и довольно успешно занял свою нишу в бизнесе. Деньги у Константина были, и, судя по всему, немалые. А еще – умение разумно распоряжаться ими.
Поэтому сыновьям в наследство достался не только налаженный бизнес и связи, но и сумма с шестью нулями в швейцарском банке, распоряжаться которой братья могли только вместе. И смерть одного из них автоматически вела к следствию, проводимому службой безопасности банка, а там ребята работали не за выслугу лет, а за большие зарплаты, которые отрабатывали с невиданным для наших правоохранительных органов энтузиазмом.
В общем, то, что происходило после их приезда в Москву, Кирилл уже знал, ведь это была и его жизнь. А вот установить, откуда они приехали в свое время, так и не удалось. Был ли тому виной вселенский бардак начала девяностых или меры, по непонятным причинам предпринятые в свое время Константином Витке ради сохранения тайны, – кто знает?
И Кирилл решил оставить бесплодные поиски прошлого. Жизнь складывалась более чем удачно, впереди было только хорошее, что же касается сна…
Просто надо найти свою женщину-радугу, которая подарит ему ощущение всепоглощающего счастья.
И Кирилл искал, но увы – не нашел.
А теперь уже и не найдет. Никогда. Потому что вместо женщины-радуги встретил женщину-гиену, превратившую его, Кирилла, жизнь в кусок гниющей падали. Отобравшую у него брата…
Все это рвущим душу ураганом пронеслось внутри, оставляя после себя лишь пыльные руины. Гнев, ярость, презрение, ненависть, отчаяние – все это, вспыхнув, осталось тлеть там, под обломками. Для того чтобы их извлечь, требовались силы, а их у Кирилла не было. Зато пыли равнодушия – сколько угодно.
Может, это и к лучшему, пыль – она и есть пыль, из нее ничего не построить: ни глупостей, ни необдуманных поступков – всего того, что можно натворить сгоряча. А потом сидеть над сотворенным и думать: «Е-мое, что ж я сделал-то?»
Спросите у Бога, он знает.
И даже хорошо, что веки стали каменными и не желают подниматься. Значит, и подрагивать, сообщая всем, что хозяин пришел в сознание и там, в сознании, затаился, не будут.
Меньше всего сейчас хотелось общаться с братцем и его суженой.
– Давно ждете? – поинтересовался дребезжащий голос вновь прибывшего. – Извините, пришлось задержаться, у одной из пациенток был нервный срыв.
– В зеркало заглянула? – гыгыкнула Маня.
– Мария, вы считаете происходящее в этой клинике смешным?
– А что, нет? Эти дурынды сами во всем виноваты. Ладно, давайте уже, отпирайте дверь, заколебалась тут торчать. И вообще, я – сестра Виктора Борисовича Скипина и должна иметь право доступа во все помещения и палаты этого заведения!
– Вы и ходите, куда пожелаете.
– Да, но только в сопровождении вас или охранника, а я хочу иметь свой личный магнитный ключ!
– Вот к своему брату с этим вопросом и обращайтесь, – голоса зазвучали громче. – Даст «добро» – милости прошу к нашему шалашу. Хотя, если честно, не понимаю, как на это можно смотреть по доброй воле. Я-то вынужден по долгу службы, так сказать, но вам-то оно зачем?
– Вам действительно не понять, Вениамин Израилевич. – Голос Манюни приблизился, Кирилл почти физически ощущал исходящую от девицы тяжелую волну отрицательной энергетики. – Сколько удовольствия я получаю, когда вижу это месиво вместо смазливой рожи.
– Заткнись! – прошипел Аристарх, находившийся, судя по звуку, дальше всех от кровати. – Доктор, мне необходимо знать – мой брат будет жить?
– Будет жить-поживать да добра наживать, – задумчиво мурлыкал Каплан, возясь с аппаратурой: что-то щелкало, стрекотало, пищало, шуршало.
Кардиограмму снимает, что ли? А впрочем, какая разница? Пыль в душе Кирилла вяло шевельнулась, укладываясь поудобнее, и снова замерла.
– Ну что же, – спустя какое-то время (для Кирилла оно спустилось в унитаз) удовлетворенно сообщил доктор, – судя по показаниям приборов, организм вашего брата справился, процесс полного распада кожи удалось остановить. Так что теперь я с уверенностью могу сказать – жить он будет.
– Другой вопрос – как, – глумливо хихикнула Маня.
Глава 7
– Да, качество жизни будет совершенно иным. С внешними повреждениями, думаю, справиться удастся, у нас подобная методика наработана, так что не волнуйтесь, господин Витке, ваш брат снова будет похож на себя…
– Слава богу! – обрадовался было господин Витке, но потом в голос снова вползла озабоченность. – И… Он сможет вернуться к обычной жизни, на работу?
– Голубчик, чем вы меня слушаете? – Игла в локтевом сгибе лениво пошевелилась, видимо, доктор возился с капельницей. – Кому я только что говорил о качестве жизни брата? Честное слово, прямо как нерадивый ученик: не слушает, перебивает.
– Извините, я просто волнуюсь, – сухо проговорил Аристарх, давно отвыкший от того, чтобы его отчитывали, как мальчишку.
– Скажите, пожалуйста, волнуется он! – Маня, ну кто же еще. – Сначала сам согласился скинуть братца с финансового трона, сделав его инвалидом, а теперь институтку изображает!
– А тебе и изображать не надо, вот только не институтку, а проститутку.
– Ах, ты…
– Стоп! – раздраженно повысил голос Каплан. – Я не желаю слушать ваши дрязги! Ругайтесь где-нибудь в другом месте, а не в палате реанимации. Этот человек только что выкарабкался из могилы и балансирует пока на ее краю. И если он услышит все это, то вполне может свалиться обратно.
– А он что, уже очнулся? – перешел вдруг на шепот Аристарх.
– Понятия не имею. Будь у него нормальное лицо, я смог бы хоть как-то определить, а так…
– И что, вполне возможно, что Кирилл нас слышал?
– Скорее всего, нет. Судя по показаниям датчиков, пульс у него ровный, спокойный, давление, правда, слегка повышено, но это-то как раз вполне объяснимо. А вот пульс – вряд ли он был бы таким ровным, услышь этот человек ваши взаимные обвинения.
– Да, конечно, вы правы, – о, снова у Арика голос прорезался и в зобу дыхание отперло. Интересно, а штаны сухие? Впрочем, нет, не интересно. Все равно. – Так что там по поводу состояния Кирилла и его будущего?