– Аристарх Владиленович, во-первых, наша контора занимается преступлениями иного рода. Копаться в бытовухе никто не станет. Во-вторых, боюсь, доказать вину Дьяченко будет все-таки непросто. Свидетелей нет, следов насилия на теле артиста – тоже. Как доказать, что он взял петарду в руки не по своей воле? Показания его жены, вернее, вдовы? Это не доказательство. Она может говорить все, что угодно, слова к делу не пришьешь. Ее там не было. Супруги Дьяченко утверждают, что Виноградов сам взял петарду и пытался ее зажечь, а она взорвалась. Даже то, что они были родственниками, не доказывает их вину. Они могли и не знать этого. Ну, вернулся старший брат в город через двадцать лет, живет здесь, но при этом не видится с родственниками, допустим, не хочет. И что? Это не наказуемо.
– Да, Дьяченко все хорошо продумал. Вот жук! Но теперь я сама займусь им. А вам, дядя Сережа, спасибо за информацию.
– Полина, я всегда рад помочь тебе.
– Серж, может, тогда еще по рюмочке?.. За успех ее дела? – нашелся Ариша.
Мужчины выпили еще по рюмочке, потом еще… Я ушла в свою комнату. Пусть насладятся обществом друг друга, они видятся нечасто. Дядя Сережа постоянно очень занят на работе и у нас бывает редко.
В своей комнате я уселась в кресло и принялась рассуждать. Итак, мотив у нас налицо. Наследство, причем немалое! Очевидно, Дьяченко посчитали, что число двадцать на троих делится плохо, вот и решили подогнать задачку под другой ответ. Что ж, будем считать, что с Валентином Виноградовым все ясно, но остается еще младший брат, Валерий. Он покончил жизнь самоубийством, как сказала Надежда. Мне предстоит проверить и это.
Я набрала ее номер.
– Надежда? Это Полина. Я хотела уточнить у тебя кое-что.
– Уточняй.
– Брат твоего мужа точно повесился сам? Следствие велось?
– Не было никакого следствия. Валерий был дома один. Когда его обнаружили, дверь была заперта изнутри. Следов насилия на его теле тоже не было. Так что умирать ему никто не помогал, это однозначно. Ой, я же не сказала…
– Что еще?
– Еще записку нашли. Мол, ухожу сам, так жить не могу, очень боюсь и все такое.
– А чего боялся твой деверь? Смерти от рака?
– Конечно! Я же тебе говорила, он мне сразу сказал, что умирать долго и мучительно не собирается. Лучше уж, мол, сразу…
– Да, я помню. Надя, а откуда Валерий узнал о своей болезни?
– Так ему же в больнице сказали! Он там обследование проходил…
– В какой больнице?
– В нашей, горовской.
– А в связи с чем он проходил обследование? У него что-то болело?
– В том-то и дело, что нет. Валерка никогда ни на что не жаловался, а тут ему позвонили из собеса и предложили бесплатную путевку в санаторий, как инвалиду. Он согласился, он ведь в свои двадцать девять еще ни разу никуда не ездил. А путевка оказалась «горящая», ему надо было срочно всех врачей пройти. Он и пошел их обходить.
– А почему он пошел не в свою поликлинику по месту жительства, а в больницу?
– Так ему в собесе сказали, что курортная карта нужна срочно, в поликлинике ее оформить он никак не успел бы. И ему посоветовали сходить в больницу. Там есть коммерческое отделение, или хозрасчетное? Я точно не знаю, как оно называется, но там за деньги можно сделать срочные анализы. И врачей тоже пройти срочно. А плата не такая уж большая. Зато потом получаешь бесплатную путевку.
– И все это сказали по телефону? Или Валерий сам ходил в собес?
– Нет, он говорил с ними по телефону.
– Понятно. Значит, говорившего Валерий в глаза не видел. А фамилию свою этот человек не назвал?
– Понятия не имею, Валера мне об этом не доложил. Я только знаю, что он побежал сдавать все анализы и проходить врачей, и тогда-то и обнаружилось, что у него рак.
– Надежда, а ты случайно не в курсе, где эта справка с анализами? Ее можно увидеть?
– Курортная карта? Если честно, я даже не знаю. Наверное, там, в квартире, так и лежит. Там теперь живет их мать.
– Твоя свекровь?
– Да. Но с ней все так сложно…
– В каком смысле?
– Ну, понимаешь, когда-то она их бросила…
– Своих сыновей?
– Да. И мужа тоже. И ушла к другому мужчине. Валентин тогда только что поступил в театральное училище в Москве, а Валерий еще учился в школе. Отец не смог вынести этого, запил и вскоре умер: отравился паленой водкой. А Валентину пришлось подрабатывать и кормить себя и брата, пока тот не окончил школу и не устроился на работу.
Теперь понятно, почему израильский дед не оставил наследство своим дочерям. Старшая разошлась с мужем и уехала к черту на куличики, младшая бросила семью ради какого-то хахаля. Скорее всего, отец считал своих девочек особами непутевыми, а внуки в его глазах выглядели страдальцами.
– Надежда, постарайся найти эту справку с анализом крови Валерия.
– Полина, зачем тебе это? Что ты там хочешь увидеть?
– Фамилию врача. И еще, Надежда, ты что-нибудь слышала про израильского деда твоего мужа?
– Да, слышала. Он живет в Тель-Авиве, богат, во всяком случае, у него своя фирма. Года два тому назад он схоронил жену.
– Это все?
– А что еще я могу знать? Виноградовы с ним практически не общались. Так, изредка доходили слухи…
– А что этот дедушка недавно умер и оставил наследство своим внукам, ты знаешь?
– Умер? Нет, об этом я ничего не знаю.
– А что у твоего мужа есть еще и двоюродный брат?
– Так он со своей матерью уехал на Север, когда еще был ребенком, и с тех пор они потеряли с ними связь.
– Что они, так за все эти годы и не виделись?
– Нет. А ты, Полина, откуда все это знаешь?
– Тайна следствия. Я еще знаю, что этот двоюродный блудный братец уже давным-давно вернулся в наш город и живет здесь со своей женой. И зовут его… Ты там хорошо сидишь? Анатолий Дьяченко.
– Что?! Не может быть! Дьяченко – брат моего мужа?! Тот самый Дьяченко?!
– Ты хочешь сказать, его звали как-то иначе?
– Да нет, я знаю, что двоюродного брата моего мужа звали Толиком, мне Валентин как-то говорил… Но чтобы это был Дьяченко… Вот черт!
– Надежда, тебе поручение. Во-первых, найди ту справку или карту, или что там еще, с анализом крови Валерия. Мне необходимо знать фамилию врача. И еще: познакомь меня со своей свекровью.
– Полина, боюсь, последнее мне сделать будет трудно. Это такой непредсказуемый человек! Своенравная она очень. А после смерти сыновей она стала… как бы это помягче сказать? В общем, у нее теперь такие странности…
– Что, с головой не все в порядке?
– Ну, в общем, можно сказать и так. И ведь она еще не знает о смерти отца!
– Надежда, об этом ей пока – ни слова! И все-таки попробуй договориться с ней о нашей встрече. Вдруг она согласится?
– Полина, а зачем тебе знакомиться с моей свекровью?
– Ты же сама просила помочь тебе отомстить… сама знаешь кому. А как, по-твоему, я могу это сделать, если не знаю об этих людях ничего? Для начала мне нужно собрать о них как можно больше информации.
– Понятно. Хорошо, я попробую договориться с Натальей Георгиевной. Позже позвоню.
Мы попрощались с Надеждой, и я положила трубку.
Она позвонила вечером, когда я уже подумывала ложиться спать.
– Полина, я была у Натальи Георгиевны, она согласилась поговорить с тобой завтра. Ты сможешь подъехать к ней на улицу Техническую?
– Разумеется. Номер дома?
– Тридцать три, квартира двадцать.
– Во сколько?
– Она сказала, что можно приехать к одиннадцати. Я тоже подъеду.
– Тогда давай ровно в одиннадцать, у подъезда.
Ну вот. Завтра я увижу эту женщину, потерявшую двух сыновей в течение двух месяцев. Наверное, это самое страшное, что может быть в жизни, – потерять своих детей. Обоих. Теперь у нее никого нет. Хотя почему – никого? У нее есть сноха и внук. Неизвестно только, в каких она с ними отношениях.
На другой день ровно в одиннадцать я вышла из машины около дома номер тридцать три по улице Технической. Это была обыкновенная кирпичная пятиэтажка. Надежда уже стояла у двери подъезда. Она была в куртке и без шапки, в общем, одета уже по-весеннему, хотя на улице стоял легкий морозец. Мы поздоровались, Надя открыла дверь подъезда своим ключом-магнитиком, и мы вошли.
Квартира номер двадцать находилась на самом последнем этаже. Пока мы поднимались по лестнице пешком, Надежда инструктировала меня, как надо вести себя с ее свекровью. В частности, она предупредила меня, чтобы я ничему не удивлялась. Я и сама давно уже научилась это делать. Если бы еще в моей власти было – не удивлять других!
Нужная нам дверь оказалась не железной, а самой обыкновенной, деревянной. Такие теперь – большая редкость. Практически все граждане уже давно поставили у себя железные надежные двери. Но Надины родственники к таковым не относились.
Мы позвонили. Нам открыли сразу, как будто очень нас ждали. На пороге стояла дама лет пятидесяти пяти или около того. Не очень высокая, но дородная и, как говорит мой дед, видная. Огненно-рыжие волосы ее были собраны в высокую прическу, на лице – макияж, на шее, руках и в ушах – украшения. Дорогое платье темно-зеленого цвета сидело на ней просто изумительно. Гордая осанка выдавала в ней женщину волевую, с характером. И только одно было в ней, не соответствующее всему остальному, – ее глаза. Очень печальные зеленые глаза, смотревшие так, будто она терпела невыносимую боль. И еще губы, подкрашенные, плотно сжатые, с опущенными книзу уголками.
Женщина отступила назад, давая нам возможность войти в квартиру.
– Здравствуйте, Наталья Георгиевна.
– Здравствуйте.
А у нее хороший грудной голос. Низкий тембр, чуть с хрипотцой.
– Это – Полина, я вам говорила о ней.
– Помню. А я – Наталья Георгиевна. Проходите.
Она не стала говорить о том, как ей приятно со мной познакомиться и прочую ненужную ерунду. Я заметила, что высказывается она очень лаконично, и это мне понравилось. Мы прошли в комнату, где еще совсем недавно жил младший сын этой женщины. Похоже, здесь все так и осталось, как было при нем. Вот диван, далеко не новый, не разложенный, с одной подушкой. Маленький компьютерный стол у окна, на нем – плоский монитор, клавиатура, темно-синяя кружка с надписью «Валера». Возле стола – вертящийся стул. Шифоньер с антресолью. Рядом – тумбочка с недорогим музыкальным центром. В углу – довольно старый телевизор, собранная гладильная доска. На полу – голый, местами обшарпанный линолеум, даже ковровой дорожки нет. На окнах – жалюзи, на подоконнике ни цветочка. Все более чем скромно. Практически бедно.
На маленькой подставке для телефона стояли два больших портрета. С них смотрели молодые симпатичные парни: один – чуть постарше, улыбающийся, с открытым лицом, в несколько неестественной, театральной позе, другой – со взглядом испуганного ребенка. Перед последним стоял стакан с водкой, накрытый сверху куском хлеба. Рядом горела в подсвечнике тонкая церковная свеча.
Хозяйка опустилась на стул, предложив нам присесть на диван. Мы с Надеждой сели. Женщина смотрела на меня выжидательно, не говоря ни слова. Должно быть, ждала, когда я заговорю первой. Что ж, первой так первой.
– Наталья Георгиевна, я знаю о вашем горе. Примите мои соболезнования.
– Спасибо.
– Ваша сноха обратилась ко мне, как к юристу…
– Так вы юрист?
Женщина удивленно вскинула брови. Интересно, подумала я, неужели я так не похожа на всех остальных юристов? Заметив мое замешательство, Надежда пришла мне на выручку.
– Полина, я сказала Наталье Георгиевне, зачем я обратилась к тебе.
А вот это напрасно, подумала я. Чем меньше людей в курсе дела, тем лучше. Лишние уши – это и лишние языки. Я всегда старалась привлекать к делу только самых необходимых людей, да и тем не давала полной информации. Но раз человек уже в курсе, тут ничего не поделаешь.
– Наталья Георгиевна, во-первых, я действительно по образованию юрист…
– Вы сможете отомстить убийце моего сына?
Подкупающая прямота! Я покосилась на Надежду. Та округлила глаза и покивала головой: да, мол, что делать, вот такая у меня свекровь.
– Полина, я могу предложить вам деньги. У меня есть кое-какие сбережения… Мой отец оставил мне свою квартиру, я могу продать ее. А пока – вот…
Женщина достала из кармана сложенную в несколько раз бумажку и протянула мне.
– Что это?
– Деньги. Тысяча долларов. Это задаток. Если такая сумма вас устроит…
– Нет, нет, Наталья Георгиевна, вы не поняли. Я не нанимаюсь киллером. Я не по этой части…
– Как? А Надежда сказала, что вы отомстите этим Дьяченко!
– Только не за деньги.
– Чего же вы хотите? – насторожилась женщина.
– Справедливости. Мы будем их судить…
– Суда не будет. Следователь не видит состава преступления. Мне так сказали. Так что Фемида в данном случае бессильна.
– Судить убийц мы будем сами. Своим судом. Если Фемида, богиня правосудия, бессильна, в дело вступает ее сестра – Немезида, богиня неотвратимого возмездия. Супруги Дьяченко, в конце концов, получат заслуженное наказание.
– Но как?!
– В свое время вы все узнаете. А пока ответьте мне, пожалуйста, на такой вопрос: как давно вы видели своего племянника?
– Толика? Очень давно… Лет… Господи, когда же это было?
– Лет двадцать – двадцать пять тому назад?
– Да, кажется…
– А каким он тогда был, вы можете описать его характер?
– Да ему тогда было лет девять или восемь… не помню. А характер у него всегда был вредный. И еще он был жадным. Помню, как-то сестра была у меня в гостях с Толиком. Я дала всем мальчикам конфеты – поровну, по три штуки. А когда вышла из комнаты, услышала возню и сопение. Я тихонько заглянула в дверь и увидела, как Толик отнимает конфеты у моих сыновей, они тогда совсем маленькие были, Валере лет пять было или даже меньше. Я понаблюдала за ними некоторое время, а когда увидела, что Толик все конфеты у братьев отнял и рассовал по своим карманам, я вошла в комнату и спросила, что тут происходит. Валентин ябедой никогда не был, он промолчал, а вот Валерик сказал, что старший брат отнял у них гостинец. И представьте, Толик, не моргнув глазом, тут же достал конфеты из кармана и вернул братьям.
– Да, это о многом говорит. Если уже в восемь-девять лет он готов был обобрать своих младших братьев…
– Полина, почему вы спросили о Толике? Какое он имеет отношение к этой истории?
Глава 4
Как мне не хотелось наносить еще один удар этой женщине! Вернее, даже два. Ведь она все еще считала своего отца живым. А узнать, что ее племянник является убийцей ее сына – тоже сюрприз не из приятных. Но деваться было некуда. Да и потом, она все равно рано или поздно узнает.
– Наталья Георгиевна, где Толик сейчас?
– Толик живет и работает где-то далеко на Севере.
– А ваш отец – далеко, в Израиле?
– Да. А что?
– Странно, что вам до сих пор не сообщили. Скорее всего, на днях вы все узнаете…
– О чем же сообщили? Что я должна узнать?
Нет, в ее голосе не было страха и тревоги. Должно быть, она уже все потеряла в этой жизни и испытать бóльшую боль она все равно не в состоянии. Поэтому я сказала без всякой подготовки:
– Наталья Георгиевна, я вынуждена с прискорбием сообщить вам, что ваш отец недавно скончался.
Она действительно перенесла это известие стойко, во всяком случае, мне так показалось.
– Да, он был уже стар. Этого можно было ожидать, – спокойно и довольно холодно заключила она.
– Ваш отец был достаточно богат, вы знаете об этом?
– Он являлся владельцем юридической конторы или чего-то в этом роде. И еще у него свой дом.
– Да. По завещанию все его имущество должно быть продано, а деньги разделены поровну между всеми его внуками. Общая сумма завещания – после всех выплат конторе-посреднику и оплаты похорон – в рублях составляет двадцать миллионов.
Женщина кивнула головой:
– Мой отец был большим оригиналом. О своих дочерях он, разумеется, и не вспомнил… Да, но теперь, когда моих сыновей нет, единственным наследником будет Толик? Я права?
– Да. Анатолий Дьяченко.
– Позвольте, какой Дьяченко? Фамилия Толика была…
– Аникеев. Но потом он взял фамилию своей второй жены. Теперь он Дьяченко и живет здесь, в Горовске.