– В Пинске знает…
– Молчать, орясина!!! Федя, будь добр: еще раз пикнет – дай ему в ухо.
– В какое, в правое или в левое?
– Кхе! А в любое! Можешь даже в оба, если с одного удара сумеешь.
– С одного? – погостный боярин задумчиво глянул на Осьму. – Если с одного, то надо посередине бить, а это прямо в нос получится. Или по маковке.
– Да хоть в межкрылье, лишь бы не перебивал. Кхе… так, о чем это я? Да! Для приказчиков ты, Осьма, чужой человек, а Петруха – старший сын хозяина, наследник. Совсем по-другому разговор пойдет. Ну, а остальные отроки… пятнадцать самострелов на ладье, случись что, лишними не будут. Да и погрузить-выгрузить ребята помогут. И для дела польза, и им учеба. Понял?
– Понял, хозяин… только… это самое… – Осьма с опаской глянул на Федора. – Не поместятся все на ладье. Две смены гребцов – двенадцать человек, да полтора десятка отроков, ладья-то малая, а товара надо нагрузить побольше, чтобы и в Слуцке, и в Пинске ни у кого сомнений не было, что мы торговать, а не зачем-то другим пришли.
– Значит, возьмешь только одну смену гребцов, а вместо второй отроков на весла посадишь, не справятся, так пусть по двое гребут, приспособишься, в общем. Приказ тебе будет такой: передать весть Никифору и заодно как следует разнюхать, что в Заприпятье творится, особенно в Пинске. Не появлялись ли там полоцкие послы или соглядатаи, как себя князья ведут, не ходит ли каких слухов, как торговля идет – обыкновенно или не так, как всегда. Этому-то тебя, надо понимать, учить не надо. Пойдешь на ладье сначала в Слуцк, потом в Пинск…
– Это ж кругаля какого давать…
– Федюша…
– Молчу, хозяин, молчу, молчу!
– Вот и молчи. Так… вроде бы все сказал. А, да! Товар возьмешь у Михайлы в крепости – доски, всякое другое, что они там в мастерских делают. Надо прикинуть, какой прибыток от хозяйства Кузьмы может быть. Этому тебя тоже учить – только портить. Со сборами не тяни, нам сведения точные нужны и быстро, чтобы готовыми быть.
– Э-э, хозяин, можно спросить?
– Спрашивай. Федя, не трогай его… пока.
– Два вопроса, хозяин… даже три. Первый: что покупать с выручки от досок и прочего?
– Справишься у Ильи и у Кузьмы, они подскажут, что для крепости надо.
– А у Демьяна? Его же Михайла… Фролыч, городовым боярином в крепости поставил.
– Едрена-матрена, ну что ты с ними делать будешь? Федь, слыхал? Городовой боярин, туды его…
– Драть! – вынес вердикт погостный боярин, потом подумал и добавил: – Но, раз уж назначен, пусть учится!
– Верно! – подхватил Корней. – Пойдешь со своей заботой к Демьяну, да повъедливей так, поподробнее… Потом расскажешь, какая у него при этом рожа была да догадался ли он Илью с Кузьмой для совета призвать.
– Вот-вот, Кирюш, – согласился Федор, – знаешь, а ведь может из такой учебы польза получиться, годика через два такие тебе помощники вырастут… Эх, нет у меня сына, ей-богу, послал бы его в твою воинскую школу… – Федор горестно вздохнул. – Но выдрать за самовольство все равно надо!
– Второй вопрос, Корней Агеич, – Осьма поколебался, но потом все-таки решился спросить: – Нельзя ли мне по пути семью из Турова забрать. Случь Северная в Припять почти напротив Турова впадает, много времени это не займет…
– Кхе! А говорил, что на ладье места мало! Ох, и жук ты, Осьмуха!
– Так обратно же не с досками поплывем, ну или не со всеми досками, место и освободится…
– Да ладно, забирай, что с тобой поделаешь… но время не тянуть! И это… отроки в Турове наверняка станут проситься отпустить родню проведать. Не пускать, потом не соберешь, застрянешь на несколько дней! Построже там с ребятней, построже!
– Управлюсь, хозяин, не впервой. А третий вопрос… даже и не вопрос, а совет. Боярин Федор Алексеич, ты бы посоветовал пинскому и клецкому посадникам… ты же их знаешь, наверно, они же еще Мономахом посажены, князь Вячеслав заменить своими не успел…
– Да знаю я, кто чего успел! Говори толком!
– Я к тому, что князья там сидят на кормлении, так что податями посадники занимаются…
– Да что ты крутишь? Знаю я, кто чем занимается!
– Вот и подговорить бы их, чтобы в этом году подати пораньше собрали. Пусть не целиком, пусть даже хлеб не обмолоченный, а в снопах, но зато, когда полочане нагрянут да надумают что-то с округи взять, то получится, что они подати по второму разу содрать желают, а им же со смердами и боярами ссориться нельзя.
– Кхе! Верно придумал! Федь, ты посадникам да и князьям так и обскажи! Заодно и запасы на случай осады пополнят. Молодец, Осьмуха!
– Боярин… Федор Алексеич, – каким-то, совершенно нехарактерным для него деликатным тоном обратился к Федору Алексей, – я все насчет ляхов думаю… прости, что о неприятном напоминаю, но ты ведь с князем Мазовецким знаком был. Может быть, если намекнуть ему, что про их замыслы нам известно…
– Тьфу, чтоб тебя! – вопреки ожиданиям Алексея на лице Федора отразилось не горе от давней потери, а досада. – Откуда знаешь? Анюта натрепалась? Ох, языки бабьи! Нет никакого князя Мазовецкого и не было! Был каштелян Венцеслав, князем себя звавший самовольно, потому что мазурские земли и титул были ему обещаны братом короля Болеслава Збигневом. Убил Болеслав брата, сначала ослепил, а потом убил, а вместе со Збигневом сгинули и все, кто его поддерживал, в том числе и Венцеслав!
Треплются, сами не зная о чем! Не был Венцеслав князем и быть не мог, потому что не из княжеского рода происходил. Это мы Болеслава, на латинский манер, королем зовем, а сами ляхи его великим князем величают, все, как у нас. Поляки – те же поляне – ветви одного рода славянского. Как у нас нет князей нерюриковичей, так и у них не может никто в князья вылезти, не будучи княжеского рода.
Ходят, правда слухи, что король Болеслав хочет земли сыновьям раздать, тогда, может, и появится настоящий князь Мазовецкий. А намерение ляхов сходить к нам за холопами, скорее всего, связано с тем, что Болеслав раздает верным людям земли, с населением или без оного, а за это они обязаны ему воинской службой. Тут намекай, не намекай… да и намекать-то некому – в Плотске[4] хозяина сейчас нет.
– Ладно! – подвел итог Корней. – С этим делом пока заканчиваем, привезете новые вести, будем дальше думать, а теперь давайте-ка с соседушкой нашим – Журавлем – решим, как разбираться. И учтите: разбираться надо быстро, потому что, когда мы с полочанами ратиться уйдем, эта гнида на Ратное напасть может.
– А нападет ли? – совершенно неожиданно спросил Осьма. – Зачем ему это?
– То есть как это зачем? – Корней аж вздернулся от удивления. – Ратников-то в селе не будет, приходи и делай, что захочешь!
– А зачем? – уперся купец. – В чем его интерес – на Ратное нападать?
– Опять ты о выгоде, Осьмуха, я же сказал…
– А ни чести, ни славы, с бабами да детишками воюя, не заслужишь, – Осьма развел руками, словно извиняясь за отсутствие «благородной» тематики в его аргументации, – значит, только интерес, выгода. Так в чем она? Холопов нахватать? Село сжечь? Крепость разрушить? Он что, дурак – не понимает, что вы, возвратившись, с ним за все сторицей разочтетесь? А что другое Журавля еще заинтересовать может? Великую волхву убить? Так на него после этого все Погорынье поднимется, а может быть, и не только Погорынье!
Корней Агеич, ты же сам говорил, что думать сначала надо о том, что хочет противник, а потом, как его намерениям противостоять. Так? Так! А чего Журавль хочет? Мне так думается, что больше всего ему желательно и дальше незаметным и неизвестным оставаться. Сидит себе в глуши за болотами, податей не платит, князьям не служит, народишку потихоньку себе прибавляет – где посулами, где хитростью, а где и силой. Богатеет, сильнеет да ждет, пока волхва Гредислава с ним мириться надумает. Зачем ему шуметь, внимание к себе привлекать?
– Кхе! А кто соглядатаев к нам подсылает? – вопросил Корней прокурорским тоном. – Кто дозорных возле Куньего городища побил, кто Михайлу чуть не прикончил, заставу у болота вырезать собирался? Это ты называешь: «внимания к себе не привлекать»?
– Да! – казалось бы, вопреки всякой логике, согласился Осьма. – В двух первых случаях людишки Журавля сами опростоволосились, приказа на нападение они не имели. У Куньего городища они в ваш стан полезли, чтобы куньевского волхва выручить или убить. Глупость! Вам бы и в голову не пришло того волхва о Журавле расспрашивать, потому что вы про него и не знали. И Михайла на «пятнистых» сам случайно наехал, а они опять глупость сотворили – прямой след к болоту оставили. Ушли бы в другую сторону или следы скрыли, что бы ты подумал? Да что угодно, только не про Журавля! А вот нападение на заставу, конечно, его приказ, но куда они шли? Почему думаешь, что в Ратное? А может, к волхве?
– Кхе! И чего ж он тогда к нам соглядатаев засылает?
– А как же ему не засылать? – Осьма развел руками и улыбнулся, словно извиняясь за поведение Журавля. – Раньше-то он про вас все через волхву Гредиславу знал, а когда разругался с ней, сведений враз и лишился. Помнишь, у него на чертеже ратнинской округи выселки, как новинка помечены были? Это значит, что размолвка у них вышла тогда, когда ты, Корней Агеич, выселки еще не поставил, то есть давно.
– Кхе, давненько… лет семь или восемь…
– Вот именно! – продолжил Осьма. – А когда стараешься незаметным быть да внимания к себе не привлекать, то о соседях все знать надо, отсюда и соглядатаи.
– Лет восемь… – задумчиво повторил Корней. – Кхе, а чего ж он только сейчас Нинею убивать надумал?
– Ну, насчет убивать мы точно знать не можем… – начал было Осьма, но его перебил Федор.
– Ха, Кирюха! А может, он тебя к этой самой Гредиславе приревновал? А? Ха-ха-ха!
– Кхе!
Корней залихватски расправил усы и изогнул бровь. Все заулыбались, серьезным остался только Осьма.
– А что? Вполне может быть! – убежденно произнес он. – Только не как к бабе, а как к боярыне и волхве, которой неизвестно сколько народу подчиняется! Как к силе, которая, сложившись с твоей, воевода, силой, очень-очень многое сотворить способна. В таком раскладе, если не удается помириться, лучше уж убить.
– М-да! – боярин Федор мгновенно согнал с лица улыбку и внимательно посмотрел на Осьму, словно прикидывая, правильно ли он оценил этого человека при первом знакомстве. – Ну, если ты такой умный… скажи-ка нам: что, боярыня Гредислава сама этого не понимает? А если понимает, то почему никаких мер для своей защиты не ищет?
– Как это не ищет? – Осьма, словно ожидая поддержки, глянул по очереди на Корнея и Алексея. – А кто Младшую стражу возле себя пригрел? Кто пополнение дал, кто людей на строительство призвал? И ведь оправдалось же – застава на болоте сработала!
– Не сходится! – неожиданно заявил Алексей, по большей части сидевший молча. – То ты говоришь, что убивать волхву нельзя – все Погорынье поднимется, а то, что лучше уж убить, чем дать ей свои силы с ратнинской сотней сложить. Не сходится, Осьмуха!
– Зачем же обязательно убивать? – Осьма пожал плечами и выставил руки ладонями вверх. – Можно же припугнуть или иное средство найти, чтобы принудить, скажем, внучат ее…
– Заткнись! – раздраженно оборвал Осьму Федор. – То как смышленый муж говоришь, а то такое дерьмо из тебя переть начинает…
– Что ж поделаешь? Жизнь есть жизнь, – отозвался Осьма, но от перечисления средств принуждения воздержался.
– Кхе! Ну и до чего же мы договорились? – Корней обвел взглядом собравшихся. – Не трогать Журавля, что ли?
– Как это не трогать? – Осьма даже слегка подскочил на лавке. – Громить, уничтожать, чтобы и духу его не осталось! И в первую голову самого Журавля, пока он жив, пока мы сами труп его не увидим, не останавливаться и не успокаиваться! Огнем и мечом, ни крови, ни смерти не страшась…
– Ты что, ополоумел? – Корней и впрямь был удивлен неожиданной горячностью Осьмы, еще совсем недавно проявившего себя сторонником обходных путей и тайных договоренностей. – Сам же только что говорил, что Журавль на Ратное не нападет!
Осьма вдруг весь подобрался, лицо его приобрело жесткое выражение, а голос сделался таким, словно он зачитывал грамоту с княжеским указом.
– Ты! – купец ткнул пальцем в сторону Корнея. – Воевода Погорынский! Без твоего ведома в воеводстве ничего свершаться не должно! Ты! – Осьма повернул голову в сторону Федора. – Погостный боярин, око и длань княжья. Кто тут недавно распинался о долге и чести, об обязанности отслужить, а меня стремлением к выгоде попрекали? Не вы ли, бояре? И что же? Если Журавль на Ратное не нападет, то есть убыток вам не грозит, то можно так все и оставить?
– Так-так-та-ак! – Федор скрестил руки на груди, повернулся к Осьме всей верхней частью тела и с интересом посмотрел на того, как на заморскую диковинку. – И ты, значит, желаешь нас поучить долг боярский исполнять? Слыхал, Кирюш?
– Кхе… едрена-матрена…
– Ну-ну, – погостный боярин вроде бы даже благожелательно покивал головой, – поведай нам нерадивым…
– Он прав, бояре! – Алексей подал свою реплику, как будто бы спокойно, даже слегка равнодушно, но головы Корнея и Федора повернулись в его сторону мгновенно. – У вас под носом уже много лет не только множество народу податей не платит, но еще и гнездо языческое цветет! Более того, христиан притесняют и в языческое поганство обращают насильно. Тебе, батюшка, давно должно было сии богомерзкие деяния пресечь, а тебе, Федор Алексеич, народишко счесть да податями обложить! Вы же обязанностей своих не исполнили.
– Кхе, Леха, ты бы говорил, да не заговаривался, а то…
– Погоди, боярин Кирилл! – Федор медленно поднялся с лавки и отшагнул в сторону Корнея так, чтобы видеть Алексея и Осьму одновременно. – Значит, вы обвиняете нас в бездействии и потворству языческим мерзостям, опричь того, в нанесении ущерба княжеской казне? Так я вас понял?
– Если бы, бояре! – отозвался Осьма. – А то ведь хуже! Гораздо хуже! Ты, вот, боярин, сказал давеча, что ребят из Младшей стражи надобно драть за самовольство – бояр там городовых назначают и… всякое прочее, что им невместно. Занимались бы, чем им положено, а в иные дела нос не совали. А сами что? О княжеских делах в рассуждения входите, советы князьям давать собираетесь, а в собственной службе неисправны. Так чем вы лучше тех ребят?
Боярин Федор лишь слегка качнулся в сторону Осьмы, но в этом движении и в исказившей лицо боярина ярости было столько угрозы… на купца, просто-напросто, глянула смерть. Однако далее ничего не последовало, потому что Алексей тоже коротко шевельнулся, слегка изменил позу, но стало абсолютно ясно: боярин Осьму достать не успеет, несмотря даже на то, что Федора и Алексея разделял стол. Если на Осьму глянула смерть, то на погостного боярина глянул Рудный Воевода, и разницы в этом не было почти никакой. Рудный Воевода мог оказаться даже более скорым на руку. В разлившейся по горнице напряженной тишине отчетливо прозвучала негромко произнесенная Корнеем, вроде бы бессмысленная, фраза:
– Ничем, кроме воинских дел, не прославленный…
Никто ничего не понял, но это был хоть какой-то выход из положения, чреватого, по меньшей мере, крепкой дракой, а может, и чем похуже, поэтому все с преувеличенным вниманием уставились на Корнея.
– Чего, Кирюш? Ты о чем? – поинтересовался боярин Федор таким тоном, словно не он только что готов был искалечить или даже убить Осьму.
– Да вот, Федя, волхва однажды про род Лисовинов сказала… да ты сядь, чего выставился? Волхва, говорю, про нас сказала: «Молодой род, ничем, кроме воинских дел, не прославленный». И ведь права оказалась, коряга старая! Какой я, на хрен, воевода, если у меня под носом такие дела творятся? И ты, Федька, тоже хорош… да сядь ты, наконец, не торчи как… это самое! Чего вызверился, правда глаза колет, или от купчишки обидно такое слышать? Так я тебе то же самое повторю, легче тебе станет? Засиделись мы с тобой по теплым углам, вон, тебя уже и паутиной оплело… – Корней столь убедительно повел бородой в сторону Федора, что тот невольно сделал движение стряхнуть с рукава несуществующую паутину. – А у них глаз свежий, в том, что нам привычно, сразу несуразицу углядели… ну, может, не совсем сразу, но… Да сядешь ты или нет, в конце-то концов?!