Да, хотелось, но Артур не мог себе этого позволить.
Он уже не помнил, когда именно между ним и Отцом пробежала черная кошка. Скорее всего, упрямство зрело в нем постепенно, накапливаясь в душе по крохотной капельке. И откровенность делалась все более и более невозможной.
Вот и сейчас он усилием воли подавил в себе рвущееся на волю желание открыться и запрятал все мысли о Полине далеко-далеко в глубь сознания. Чтобы Отец не почуял, чтобы не уловил даже тени запретной мысли.
– Все идет лучшим образом, Отец, – ответил Артур твердым, уверенным голосом. – Полина постепенно осваивается здесь, однако время еще не пришло. Кое-кто из твоих детей спугнул ее, ты знаешь. Теперь мне приходится быть особенно осторожным и терпеливым.
Старейшина чуть заметно кивнул, расправляя кружевные манжеты, выглядывающие из-под расшитых золотым шнуром рукавов бархатного черного камзола. Черный цвет особенно подчеркивал пугающий желтоватый, как старый пергамен, тон его лица, вернее даже черепа, обтянутого тонкой сухой кожей, черные провалы глазниц, в которых мрачным пламенем горели черные, с алым отливом глаза… Он уже мало напоминал человека, скорее – древнюю мумию, и Артур не раз задавался вопросом: если так выглядит старейшина, то каков же Патриарх, который раза в три древнее. Древнее Патриарха только прародитель, но о нем не было слышно уже давным-давно, и никто не знал, что с ним сталось.
– Так когда девчонка будет готова? – спросил вельможа.
– Я делаю все, что возможно, Отец. И внимательно слежу за ней. Здесь она в полной безопасности, и у нас еще есть время, – Артур старался не смотреть в глаза старейшины, впрочем, такое поведение не удивляло того – мало кто по доброй воле осмеливался взглянуть ему в глаза.
– Ты молодец, мой мальчик. Мне сказали, что девочка испытывает к тебе чувства, – слово «чувства» вельможа произнес так, словно выплюнул нечто, жгущее ему язык. – Только будь осторожен, не увлекись этой игрой и сам.
– Да, Отец, я всегда очень осторожен, – Артур низко поклонился и, считая, что аудиенция закончена, собирался покинуть приемный зал.
– Погоди, мы выпьем с тобой за успех дела, – велел старейшина и позвонил в лежащий подле его высокого кресла золоченый колокольчик.
Тут же появился высокий человек. Артур знал, что это личный секретарь Отца, преданный ему до глубины души. Все в этом доме были преданы Отцу. Лишь у него, у Артура, в душе появилась трещинка. Только об этом нельзя было думать. И он стал думать о роскошном лепном потолке, и о дрожащем пламени свечей в массивных золотых канделябрах, и о стенах, покрытых старинными гобеленами, – о чем угодно, только не о…
– Пей, мой верный сын, – снова послышался голос старейшины, и Артур заметил, что камердинер уже почтительно склонился перед ним, протягивая небольшой поднос, на котором стоит высокий тяжелый кубок, украшенный крупными кроваво-красными рубинами. Кровь – везде кровь. Что поделать, такова доля того, кого приняла в себя тьма, кто нашел в себе силы принять ее в свое сердце.
Артур взял кубок и отпил густую красную жидкость. То, что давало им жизнь. То, без чего любого из них ждала мучительная смерть. Отказаться от этой бодрящей, дающей силы влаги было невозможно, без нее просто-напросто сносило крышу, и зверь, пока что мирно дремавший где-то внутри, вырывался наружу, принимал на себя управление совершенным телом – телом, специально приспособленным для того, чтобы охотиться, чтобы убивать.
Несколько жадных глотков – и кубок был пуст.
Поставив его на поднос, Артур еще раз низко поклонился и, как предписывал этикет, пятясь вышел за дверь.
В душе его бушевала буря. Вернуться к Отцу, упасть перед ним на колени и молить о прощении. Нет, не о прощении – о том, чтобы Он сам забрал эту жизнь, ведь отдать ее ради Него – лучшее, о чем только можно мечтать! Разве есть что-либо, что жалко принести в дар Ему – Отцу, Создателю!..
Артур остановился и оглянулся на огромную, целиком вырезанную из черного дерева дверь в покои старейшины.
И внезапно почувствовал, будто его руки коснулась другая – теплая и нежная рука. Запах фиалок и улыбка, вспыхивающая на ее лице восходящим солнцем… Она надеется на него, он – ее единственная опора, а поэтому он никогда не сможет ее предать, что бы ни случилось.
И Артур, снова почувствовав в себе силы, зашагал дальше, шаг за шагом удаляясь от личных покоев Отца. Он шел к ней.
Более всего Артур завидовал другим Его детям. Они могли не ладить между собой, могли плести интриги друг против друга, но никогда не изменили бы Ему. Даже Владлен, предавший свой Дом, был уверен, что действует против Артура, но не против Отца, и принял смерть, которую Отец всегда дарил своим детям сам, с восторгом и благодарностью. Как хорошо, как легко братьям, перед которыми не стоит такой страшный выбор. Он, Артур, словно бы стал Каином и даже удивлялся, что на гладком белом лбу так и не появилась пылающая печать, что ни Отец, ни братья, похоже, пока просто не замечали ее. Потому что верили ему, потому что не ждали от него предательства. Вместе с тем он прекрасно понимал, что долго так продолжаться не может, и рано или поздно ему либо придется все-таки делать выбор, либо его сделают за него. Малейшее подозрение – и Отец заставит его поднять взгляд и встретиться с ним глазами. А там у него уже и вправду не останется выбора. Воля старейшины без труда сломит его сопротивление, и Артур расскажет все, что тот захочет. Он сделает все, что велит Отец, словно марионетка, которую дергают за ниточки.
– Артур, – окликнул его знакомый женский голос.
Лиз шагнула от стены навстречу ему. Гибкая, как всегда затянутая в черную кожу, она напоминала грациозную пантеру. Лиз была полукровкой. Это был единственный случай, о котором Артур слышал, когда дикий вампир путем инициации входил в один из Домов. Благодаря капле дикой крови Лиз получила необычные для семьи способности и считалась очень опасной. Справиться с ней мог разве что Отец. Ее боялись, ее уважали и сторонились. В вампирском сообществе Лиз занимала особое положение.
– Здравствуй, Лиз, – охотно откликнулся Артур, мигом надев на лицо маску равнодушно-почтительного внимания. – Ты как, по делу?
Она смотрела на него сузившимися глазами. Пантера, нет, дикая кошка, готовая чуть что выпустить коготки.
– Я слышала, скоро бал, – промурлыкала она, – и оставила для тебя несколько танцев.
– Лиз, – он преувеличенно удивленно посмотрел на нее, – ты же знаешь, что я на задании и не могу рисковать делом, которое поручил мне Отец, а поэтому не буду действовать ради собственного удовольствия.
– Неужели тебе поручили не отходить от этой девчонки? – она легко, почти лаская, провела остро отточенными ногтями по его плечу.
– Мне поручили следить за тем, чтобы она была довольна и чтобы никто, – Артур подчеркнул это слово, – не расстраивал ее и не ставил под угрозу ее лояльность Дому.
«Хотя почему бы и нет, – вдруг подумалось ему, – пусть Отец увидит Полину расстроенной. Это укрепит его в мысли о том, что с инициацией стоит подождать. Если то, что я потанцую с Лиз, расстроит Полину, это, возможно, спасет ее. Пока. А потом – еще что-нибудь придумаем».
– Однако пара танцев вряд ли навредит делу, – произнес Артур уже вслух. – Запишешь меня в свою книжицу?
Лиз довольно улыбнулась. Она любила, когда все складывалось так, как она хочет, а выскочка-девчонка, о которой только и говорят в Доме, не понравилась ей с первого взгляда.
– Договорились, – рука переместилась на его щеку, и когти осторожно скользнули по коже так, что выступило несколько крохотных алых капелек. Лиз на миг прильнула к Артуру, слизывая их, и тут же удалилась.
Артур в задумчивости остался посреди коридора. Глупо, но, похоже, ситуация значительно ухудшилась – вот стоило только подумать, что хуже и быть не может, – и вот нате вам, пожалуйста! Он не помнил, чтобы давал Лиз повод для такой интимной ласки. Кажется, придется разбираться еще и с этим.
Глава 4
Жизнь, определенно, налаживалась. Я отпила немного мангового сока и даже зажмурилась от удовольствия. Густой сладкий сок чуть холодил горло. Это была не какая-то бурда из пакетиков – натуральный сок из свежих манго, только сегодня доставленных нам откуда-то из Африки.
– Вот, обрати внимание на эти страницы, – Жюли положила передо мной глянцевый каталог.
Красивые ухоженные девушки демонстрировали умопомрачительные платья, стоившие наверняка совершенно ненормальных денег. В каталоге даже не было цен, видимо, специально, чтобы не травмировать хрупкую психику потенциального покупателя.
– Я и вправду могу заказать все это? – я подняла взгляд на вампиршу.
Жюли наклонилась надо мной, заглядывая на страницу.
– Все? – она высоко подняла идеально очерченные брови. – Я бы не советовала. Вот этот фасон, – изящный пальчик с безупречным маникюром на миг ткнулся в картинку, – тебе категорически не пойдет. Вспомни, я говорила, что тебе нужно подчеркивать талию и ни в коем случае не увеличивать зрительно плечи – это тебя погубит!.. А вот это кремовое и вон то серебряное бери. Они как раз для тебя.
Я недоверчиво посмотрела на страницу. Скромная подпись Армани подразумевала совсем нескромную цену.
– Полина, не думай о деньгах, – верно угадала мои мысли Жюли. – Забудь. Думай только о себе. Ты – красивая девушка и достойна самой лучшей и дорогой одежды!
Я неуверенно кивнула. Еще немного, и почувствую себя настоящей принцессой. Или это только сон? Или сном была вся моя предыдущая жизнь? Попробуй разбери.
– С твоей фигурой ты можешь позволить себе самые смелые фасоны. Не бойся, фантазируй – у тебя есть для этого все возможности. Вот еще несколько каталогов по ювелирным украшениям. О! Мы же еще сумочки не смотрели! Хорошая сумка – это очень важно. Это… ну, как лицо женщины!
Я невольно улыбнулась и отпила еще глоток сока. Жюли умела говорить так завлекательно!.. Но было нечто, расстраивавшее меня.
– Жюли, зачем мне все это, если я все равно сижу здесь в четырех стенах! – воскликнула я, уронив каталог на колени.
– Бедная девочка! – она обняла меня, прижав к своей холодной груди. – На тебя столько всего обрушилось в последнее время! Понимаю, сидеть здесь с нами не доставляет тебе особого удовольствия…
– Да нет, все, в общем, нормально. Здесь я в безопасности и, кроме того, уже многому научилась… Вот если бы только мне разрешали выходить на улицу… Хотя бы ненадолго…
Жюли присела на ручку моего кресла и задумчиво посмотрела на меня.
– Я знаю, – медленно проговорила она. – Вы, люди, – как птицы. Вам нужен воздух и вы не можете жить в клетке… Знаешь, я поговорю с Отцом. Возможно, мы сможем решить этот вопрос.
– Правда?!
– Правда. Какая же ты еще маленькая! – она потрепала меня по волосам. – В тебе есть нечто такое… настоящее. Пожалуйста, не теряй это никогда. Обещаешь?
И я, конечно же, пообещала.
Вместе с ночью, в мои глаза снова заглянул страх. Он смотрел на меня в окно бледной, будто выцветшей луной, он шептал мне темнотой переулков: «Ты моя! Ты никуда не денешься!»
Я снова шла по улицам хорошо знакомого черно-белого города. Но на этот раз я знала, куда иду, и была уверена, что в конце пути обязательно найду опору и защиту.
– Ты не сможешь причинить мне зло! – крикнула я темноте.
И она, будто испуганная моим голосом, заклубилась, словно варево в волшебном котле, и вдруг оттуда навстречу мне шагнула женщина.
У нее были длинные рыжие косы, ниспадающие до колен, ее голову обхватывал золотой обруч, а одежды были скреплены многочисленными золотыми фибулами с изображениями грифонов и переплетенных узоров. Из широких узорных рукавов выглядывали тонкие нежные руки, похожие на двух белых голубок.
Руки-голубки вспорхнули и опустились мне на плечи своей вековой тяжестью, словно вдавливая меня в землю.
– Это хорошо, что ты не боишься, – зазвучал в моей голове голос мелодичный и густой, словно вересковый мед. Я заметила, что плащ на плечах женщины – из тьмы, он и есть сама тьма, тьма мерцает в ее огромных прекрасных глазах, струится по ложбинке на груди, вытекает из рукавов… – Умирать страшно только в первый раз.
Я пытаюсь вырваться из цепких рук – зачем она говорит со мною о смерти?!
– Ты заблудилась, девочка, позволь я отведу тебя домой. Пойдем со мной. Там сладко пахнет яблоками, и звенят на ветру старые деревья. Там нет ни боли, ни страха, ни отчаяния. Там над тобой не посмеется друг и не предаст любимый. Пойдем домой!
Ее голос звучит так сладко и убаюкивающе, что я чувствую, как мои ресницы слипаются. «Артур!» – вспоминаю я и, цепляясь за это имя, как за спасательный круг, пытаюсь выбраться из опутавших меня шелковых пут. Только не закрывать глаза, только не поддаваться!
Сладкий аромат яблок кружит голову, а тихий стеклянный перезвон действует как колыбельная.
– Р-р-гав!
Я вздрагиваю от резкого звука, словно от пощечины, и сонливость соскакивает с меня.
Рядом с нами стоит большой пес, злобно скаля острозубую пасть. На землю ручьями стекает слюна… Где-то я уже видела эту собаку…
– Хугин? – спрашиваю я.
– Р-р-гав! – повторяет пес – то ли соглашаясь, то ли споря, и вдруг прыгает на все еще удерживающую меня женщину.
Она выпускает мои плечи, чтобы отразить удар, и я, воспользовавшись моментом, кидаюсь в сторону. Как раз вовремя.
Секунда – и они сцепились: хрупкая красивая женщина и огромная кудлатая собака. Но что это – руки-голубки теперь уже вороны – на них в мгновение появились черные острые когти, а из горла женщины вырвался грозный и пронзительный крик.
Собака тоже изменилась. Она еще более выросла, и теперь я ясно вижу, что у нее не одна голова, а целых три – три громадных пасти, полных острых, как у акулы, зубов. Шерсть на собаке стоит дыбом. Она утробно и жутко воет, пытаясь вцепиться женщине в белую тонкую шею.
Тем временем плащ из тьмы, надетый на женщину, превращается в огромные черные кожистые крылья. Со страшным шумом они хлопают вокруг собаки, и, когда одно крыло касается тела пса, воздух вновь потрясает дикий вопль гнева и боли.
Я смотрю на эту сцену, не веря собственным глазам и не зная, какая из этих, несомненно древних, сил сулит мне спасение. Вероятнее всего, обе несут только смерть. Так не все ли равно, какая из них победит. Женщина или собака. Собака или женщина.
Они уже сплелись в дикий воющий клубок, из которого высовывается то очередная (сколько же их там?!) собачья пасть, то когтистая бледная рука.
– Беги, Полина! Я ее задержу! Ну беги же! – болью вспыхивают в моей голове слова.
Это не тот певучий голос, что разговаривал со мной до сих пор. Неужели пес на моей стороне?
Бежать! Куда угодно – только бы убежать из этого ада!
И я срываюсь с места и бегу, оставляя позади шум и яростные крики нешуточной битвы. Я несусь по пустым улицам, словно по страницам комикса, в котором почему-то забыли нарисовать людей, и я – единственный персонаж. Один во всей вселенной.
– Я еще вернусь за тобой. Ты уже почти что моя, – шепчет мне медовый голос.
Я снова чувствую на плече прикосновение ее руки – холодной, как лед, горячей, как огонь. Яростная боль врывается в мое тело…
…и я просыпаюсь.
Как странно, плечо до сих пор болит, как будто меня коснулось раскаленное железо. Я, вскочив с кровати, бегу в ванную к зеркалу и, приспустив бретельку ночной рубашки, едва сдерживаю рвущийся из горла крик: на моей бледной коже отчетливо алеет пятно, похожее на след от чьих-то пальцев.
Я возвращаюсь в комнату. Мой верный Морковкин смотрит на меня настороженно и выжидающе.
– Ты знаешь, что же это происходит?! – спрашиваю я.
Он молчит, в черных глазах-пуговичках застыло недоверие.
А вдруг я сумасшедшая, и все эти странные сны – плод больного воспаленного воображения? Нет, отпечаток на плече позволяет предположить, что дело не в этом. А тогда в чем? Кто-то пытается добраться до меня? Кто и зачем? Оказавшись здесь, в этом больше похожем на крепость, чем на дом, особняке, я считала, что нахожусь под защитой. Но кошмары и здесь настигли меня! Я вздрогнула, вспомнив, каким реальным казался мне этот сон. Я могла вспомнить каждую мелочь: холод тротуара под босыми ногами, старые стены черно-белых домов и, разумеется, их – собаку и женщину. Интересно, и что же им всем от меня надо? Зачем они преследуют меня, словно дикая охота запоздалого путника[4]. В какую ловушку они меня гонят?