Друзья мои, сейчас я покажу вам древнее гугенотское селение… Felixruhe! это там по дороге, налево… вы не слишком устали?.. пять километров! не больше!..
– Нет!.. нет!.. нет!
Мы полны энтузиазма!.. вперед к Felixruhe!.. дорога очень узкая!.. его «мерседес» едва помещается!.. однако добираемся мы стремительно… представьте себе нормандскую деревушку, вроде Маркувиля, но пришедшую в полное запустение, на стенах и крышах не осталось живого места… все окна и двери заросли мхом и колючками… повсюду труха от соломы…
– Вот оно, гугенотское селение!
Путь дальше нам преграждает маленькая речушка, перебраться через которую невозможно… мост слишком ветхий и явно не предназначен для машины… мы останавливаемся… и сразу же оказываемся в окружении толпы… люди повылезали изо всех щелей, с крыш, из хижин, с полей… старики, преимущественно старухи, и множество ребятни… остальные, должно быть, в поле или же мобилизованы… все босиком… а сколько эмоций!.. подходят… ощупывают машину… стекла… Харрасу это не нравится… pfoui! pfoui! он предлагает им разойтись!.. и вылезает из машины… мы все уже на земле… зачем он нас сюда привез?.. не на экскурсию же?..
Знаете, гугенотов теперь уже не осталось!.. это все поляки!.. вслушайтесь в их речь!.. славяне тут все заполонили! как у вас берберы в Марселе!.. еще бы!.. теперь и в Берлине одни поляки! и неудивительно!.. переселение народов!.. оттуда! туда!
Он показывает нам сначала на восток, а потом на запад!
– А вы вот так!.. с юга!.. на север!..
В Грюнвальде на подобные обобщения он бы не решился… даже в шутку… а здесь, судя по всему, он чувствовал себя куда раскованнее… как будто скинул с плеч какую-то тяжесть… но какую?..
– А теперь, дорогие мадам и мсье, будьте так любезны, подождите нас немного… мне нужно кое-что сказать вашему мужу… эти поляки воры, но, к счастью, очень пугливы!.. ждите нас в машине, и они не подойдут… а мы с вашим мужем немного побеседуем, пять минут, не больше!..
Я вынужден следовать за ним… с этими политиками всегда так: я должен сказать вам пару слов с глазу на глаз… прогуляемся!.. а нравится вам это или нет… вас никто не спрашивает…
– Ну и?
Я невольно смотрю на его огромный «маузер»… хотя эта пушка и является обычным атрибутом его наряда…
– Нет! нет! пока нет, Селин! ооах!.. мы только поговорим!.. в Грюнвальде это невозможно! в Грюнвальде всюду шпики! наверное, и вы заметили?
– Барышни, что ли?
– А как же! и микрофоны! не находили?
– Да я и не искал…
– Там всюду микрофоны! под столами!.. подо всеми столами!.. и подо всеми креслами!
Мы не говорили ничего предосудительного, ни я, ни Лили, ни Ля Вига… а они-то все могли слышать!.. но если уж на то пошло, что мы вообще могли говорить?.. да ничего! разве что спрашивать друг друга, что они с нами сделают?.. ничего особенного! абсолютно ничего… здорово мы все-таки вляпались!.. ну а сейчас куда он меня вел?.. узкая дорога становилась все шире… почти проспект… таких в наших деревнях не найдешь… чувствуется размах!.. а по бокам все те же полуразвалившиеся лачуги, ветхие и перекошенные… в окнах и трубах полно крапивы… очевидно, в них никто не жил… я спрашиваю у Харраса:
– Далеко еще?
– Конечно, он тучный, но достаточно ловкий… он же моложе меня…
– Какого вы года, Харрас?
– 1906-го, а что?
– Оно и видно!.. видно!.. вы превосходный ходок!
– Мы уже пришли! сюда!.. сюда!..
Он показывает мне… на церковь… такую ветхую, всю в трещинах, как и все дома вокруг… судя по всему, ее не часто посещали…
– Взгляните-ка, Селин!
Я вижу над портиком… выгравированную дату… выгравированную на черном мраморном квадрате… 1695…
– Гугеноты, не так ли? а теперь здесь скоро будут русские! пока поляки, но это только начало!.. в конце концов, сюда явятся китайцы! переселение народов! ооах!..
– А микрофонов тут нет? – беспокоюсь я…
– Нет!.. микрофонов тут нет! еще не установили!
Харрас окончательно раскрепостился и почувствовал себя туристом! в иные времена он вполне сошел бы за Перришона[86]…
– Взгляните на эту церковь, Селин, пятьдесят лет назад в ней молились по-французски…
У него есть ключ… но ключ не нужен… я просто толкаю дверь… мы осматриваем интерьер… сквозь стены церкви повсюду просачивается свет… трещин больше, чем кирпичей…
– Когда я сюда приходил в последний раз, колокол был еще на месте, наверху, а теперь…
Я вижу, что колокол валяется среди скамеек… но бомбардировки тут ни при чем… дожди и время сделали свое дело… ничего достойного внимания здесь не осталось… разве что несколько черных и голубых надписей… строки псалмов…
Здесь растут дикий виноград и плющ, они опутали колокол и кафедру…
– Вот!.. мы посмотрели!.. что же дальше? – спрашиваю я у Харраса…
– Теперь идем на кладбище!.. там нам будет гораздо спокойнее!..
Вот и кладбище, оно не в лучшем состоянии, чем церковь… здесь нет цветов, только огромные колючие кустарники… много могильных плит, на них можно прочитать имена… но они полустерты… мох, как губка, стирает имена… Харрас оглядывается вокруг… ах, вот например!.. «Ансельм Пренест»… «Николас Пардон»… рядом заросли крапивы… «Эльвира Рош Деррьер», а вот еще!.. «Феликс Робеспьо»!
– Именно он основал деревню! и построил церковь!.. Феликс Робеспьо!.. в Берлине их было слишком много!.. уже тогда проблемы с жильем!.. ооах!.. а там были и другие гугенотские деревни!.. дальше! они тоже разрушены!
Он показывает мне вдаль… на север…
– Но туда мы не пойдем!
Эти деревни на севере… дорог больше нет… остались одни овраги… и колючие кустарники…
Мы садимся… надеюсь, теперь он начнет… это место действительно спокойное…
– Итак?
– Конечно, Селин, вы уже поняли… мне нужно вас как-то пристроить к делу… не только вас, вашего друга и мадам тоже…
– Естественно!
– Думаю, вы слышали или читали, что в нашем Reich’e все должны чем-то заниматься… будь то на передовой!.. или в тылу!.. чтобы не допускать пересудов!.. на некоторое время – еще куда ни шло… вы к тому же больны, инвалид, вы просто отдыхаете… ладно!.. ваш друг Ле Виган сумасшедший, то есть тоже больной, а вы его лечите… ладно!.. для актера это нормально!.. ваша жена за вами ухаживает… как вам это?
– Конечно, мой дорогой Харрас!.. но тогда нас всех отправят в больницу?..
– Нет!.. нет! вовсе нет! вы отправитесь на отдых… все втроем!.. в одно из наших Dienstelle[87]… вот увидите, это наше так называемое «подразделение» недалеко отсюда, в ста километрах… сами понимаете, бомбардировки… все из-за них!.. это на севере!.. думаю, вам там будет хорошо, всем троим… это в ста километрах отсюда, на севере… в Цорнхофе… в небольшом замке… вы там немного развлечетесь!.. барон-граф Rittmeister[88] фон Лейден! настоящий пруссак!.. больше, чем я! но в отличие от меня, законченный старый маразматик! ему 74 года! так что ничего удивительного! полная деградация… страдает параплегией[89]! вы познакомитесь с его дочерью Марией-Терезой[90]… она пианистка! оба прекрасно говорят по-французски! лучше, чем я!
– О нет! это невозможно, дорогой Харрас!
– Увидите сами! и полно поляков! больше, чем здесь! увидите!.. повсюду!.. да, забыл!.. его сын! на ближайшей ферме, безногий эпилептик!.. ооах!.. и еще невестка Изис, и внучка Силли… безногий не говорит по-французски… однако там не только поляки, сами увидите!.. русские тоже, за каждой свеклой!.. женщины… мужчины… пленные… добровольцы… русские, само собой, дезертиры… «власовцы»… в общем, большевики! коммунистические шпионы!.. о, но лучше всего это наши bibelforscher’ы… знаете, что это такое?.. «отказники от военной службы по религиозно-этическим соображениям»… вы все это сами увидите!.. и берлинские проститутки, весьма опасные особы, все больные сифилисом в «третичной» стадии, уже неизлечимые… вы их тоже увидите, они работают на железнодорожных путях, но не в Цорнхофе!.. в Моосбурге, неподалеку… их там сотни!.. там есть и коммунисты тоже!.. и французские рабочие… эти самые яростные «антинацисты»!.. вы им не понравитесь… с ними поосторожнее! как только узнают, кто вы такой… вам не поздоровится!.. советую вам также остерегаться шефа нашего Dienstelle… Кретцера и его жены… я и сам не знаю, что за игру они ведут… когда-нибудь это выяснится… это совсем рядом с Моосбургом! время у вас будет!.. чтобы посмотреть Моосбург!.. его ведь еще не бомбили! там есть аптекарь, который тоже для меня не вполне понятен!.. это город Фридриха II, где он заставлял маршировать своих людей!.. держал их в ежовых рукавицах! ооах! он и город-то построил специально ради этого… там есть и площади для маневров, каждая размером с Вандомскую, их там пять или шесть!.. но вы не найдете там ни отеля «Риц», ни улицы де ля Пэ!.. ооах! своих слуг он приказывал бить хлыстом прямо там, посреди площади! за серьезную провинность их забивали до смерти!.. дисциплина!.. в промежутках он играл на флейте и писал Вольтеру письма в стихах… стихи плохие, но все же… вам там не будет скучно! вы поправитесь… в Моосбурге есть небольшой музей… мадам фон Лейден вам все покажет, это жена безногого сына… думаю, она попросит вас давать ей уроки французского… о, она вовсе не уродина!.. и не калека, как ее муж… сами увидите!.. но здесь в Грюнвальде вам больше нельзя оставаться, это невозможно!.. Грюнвальд скоро опять начнут бомбить, а что будет дальше, я не знаю!.. я буду часто приезжать к вам в усадьбу… если, конечно, не помру!.. ооах!.. у вас там будет все для работы… может быть, вы даже сможете практиковать… через пару месяцев… мы найдем для вас какой-нибудь завод… через пару месяцев… а Ле Виган мог бы работать, к примеру, санитаром?
– Да… да… конечно!
Мне было нечего сказать… но я совершенно не представлял нас в Цорнхофе…
– Только никому ничего не говорите… ни своей жене… ни другу… я сам отвезу вас туда, послезавтра… в среду, в полдень… на машине!..
– Договорились, Харрас! все понятно!
Что за таинственность!.. а может, он собирается отвезти нас вовсе не в Цорнхоф?.. я снова смотрю на кладбище, оно все заросло колючками… зачем он привел меня сюда?.. ему что, здесь нравится?.. возможно… именно по этой причине… есть что-то похоронное… во вкусах всех бошей… они в этом не признаются, но их туда влечет, тянет… я еще раз пытаюсь прочесть имена, скрытые под колючками…
– Уверен, что вы сами заметили, Харрас, ведь здесь в основном женщины!..
Да, Харрас, как и я, это заметил…
– Д умаю, основной причиной в то время были роды!.. то же самое наблюдалось в Соединенных Штатах… у Айшеля есть очень интересная работа на эту тему… вы знали Айшеля?
Знал ли я Айшеля!.. этот государственный чиновник из Нью-Йорка в свое время был большим поклонником Бальзака…
– Он написал очень интересное научное исследование на тему женской смертности в штате Нью-Йорк в конце XVIII века… Айшель!.. вы его знаете?
– Конечно!.. конечно, Харрас!
– Тогда на одного мужчину приходилось в среднем три женщины… это нормально для того времени… все мужчины женились по три-четыре раза… вполне нормально для того времени!.. в Нью-Йорке или в Берлине… а тех поляков из Felix здесь не хоронят, у них есть свое кладбище…
Он протягивает руку…
– Там, на востоке!.. далеко!.. но мы туда не пойдем!
Он указывает мне на рощицу в конце равнины… забавно, как многие и многие жизни легко умещаются на кончиках пальцев… всего один жест… между небом и землей…
Он подытоживает:
– Ну вот, дорогой Селин, все решено… в среду, в полдень!.. и ни слова… никому!.. ни единого слова!
– Могила, Харрас! могила!
Мне не совсем ясны причины этой таинственности, но ему виднее… стоит вам лишиться своего домашнего очага, как вы становитесь всеобщей игрушкой… все только и делают, что развлекаются тем, что вас пугают и наблюдают за вашей физиономией… любое событие оборачивается загадкой… поэтому я не совсем доверял Харрасу… эта странная поездка в Felixruhe… на кой хрен мы туда потащились?.. никакой ясности!.. просто прогуляться?.. полюбоваться развалинами этой церкви?.. гугенотским кладбищем?.. ради этого он так вырядился, нацепил свой револьвер 31-го калибра, витые шнуры, аксельбанты, три свастики?.. чтобы сообщить мне это?.. про Цорнхоф?.. что мы должны туда переехать?.. наверняка это жуткая дыра!.. и люди, конечно, еще более злобные, чем здесь… кроме того, он меня сам предупредил насчет узников-«сопротивленцев»… весьма многообещающе!..
– Ты еще многого не знаешь, но все уже предусмотрено! осторожней!.. ты попался! все схвачено!..
Вот о чем я думал! но вслух я этого не говорил, я вообще ничего не говорил… я просто слушал Харраса… говорил он…
– Вот! мы осмотрели Felixruhe… а сейчас нужно снова закрыть церковь… хотя, может быть, это лишнее?
Она все равно была открыта со всех сторон… со всех! крапива и дикий виноград заполнили интерьер, покрыли все скамейки, колокол…
– Скоро о таких старых церквях начнут снимать фильмы! тогда их и отремонтируют! propaganda! propaganda! ооах!
– Кто?
Те, что придут после нас! главные места для проведения пропаганды! это церкви! даже для материалистов! атеистов!.. вот чего нам так не хватает: серьезных атеистов!
– Они появятся, Харрас! появятся!
Хотелось бы мне посмотреть, как русские будут перевоспитывать китайцев! заставят их поднимать колокол наверх!..
– Вы все увидите, Харрас! увидите! обязательно увидите!..
Я для него как подкрепляющее средство, я ведь оптимист!.. я снова пытаюсь вставить ключ… он проворачивается вхолостую… этот ключ уже отслужил свое! как и церковь… в ее стенах столько щелей… что и бомбы не нужны!
– Она едва держится, Харрас!
Ну, похоже, на сей раз все… он сказал мне то, что хотел… в среду мы переезжаем… хорошенькая история!.. секрет?.. но почему?.. он молчит… мы возвращаемся по другой тропинке… не по той, по которой шли сюда… почему?.. направляемся к его тачке… она достаточно громоздкая, такую стащить непросто!.. а, вон и она в конце тропинки… нет! самой машины не видно, она вся, сверху донизу, облеплена людьми, огромное скопление ног и задниц, настоящее нагромождение… даже на крыше машины!.. вся Felixruhe влезла на эту машину! сейчас они ее сожрут!.. теперь моя очередь смеяться! оказывается, он нарочно вырядился в сапоги, аксельбанты, изображая из себя пугало в золоте и серебре, чтобы заставить их всех держаться на расстоянии! магия власти! привет!.. они все просто спрессовались!.. их полно на крыше, на капоте и на колесах… а там внутри Лили, Ле Виган, и Бебер… я зову… два раза…
– Лили!.. Лили!..
Она мне отвечает… сквозь взрывы смеха… вокруг полно ребят!.. они все хотят посмотреть на Бебера… сгорают от нетерпения…
– Пепер!.. Пепер!..
Нам даже не подойти… и вдруг все резко меняется!.. Харрас, не говоря ни слова, достает свою пушку… свой здоровенный маузер… и птаф! птаф!.. начинает палить в воздух! выпускает всю обойму! а вот теперь они улепетывают!.. ну и драпают же! маленькие! большие! Харрас по-прежнему молчит… еще одна обойма!.. снова в воздух!.. птаф!.. Харрас не хочет, чтобы его доставали… даже воробьи!.. теперь дорога свободна, все пусто, больше никого… те так далеко, что их уже почти не видно… у самых деревьев… я спрашиваю у Лили и Ля Виги, что произошло… они ничего не украли?
– Нет!.. они хотели научить нас говорить по-польски и просили показать Бебера!.. protche pani! protche pani!
Кроме того, Ля Вига был совершенно уверен, что они его узнали!
– Представляешь, они мне сразу же: franzouski! franzouski!
В общем, все вполне безобидно… даже забавно… причиной всему великолепный «мерседес», Бебер и franzouski… а может, и вправду, все это только из-за Ля Виги?.. у него ведь такое выразительное лицо, просто «Христос на кресте»… возможно… как бы там ни было, но теперь можно ехать… больше ничто не преграждает нам путь!.. ан нет!.. еще две девушки!.. совсем юные… а когда я оглядывался вокруг, их было не видно, они спрятались под самым нашим капотом, стоя на коленях… и заливаясь слезами…
– Mit! mit! mit! bitte!
Рыдают! просят, чтобы мы взяли их с собой! но Харрас против!.. он орет на них! о, да еще как!
– Осторожно!.. поосторожней с ними!.. vorsicht!.. те, что говорят по-немецки, самые опасные!
Тем не менее, он позволяет им говорить… странно, но они не боятся… ни «мерседеса», ни самого Харраса, ни его револьвера… и сквозь рыдания объясняют… их родители умерли, и в Феликсруе они теперь совсем одни, так что все мужчины только и думают, как бы их изнасиловать… а мужчины скоро вернутся с полей, где копают свеклу… их самих выгнали из дому, даже соломенные тюфяки у них украли… у них больше ничего не осталось… поэтому они очень хотят поехать с нами… чтобы работать на нас… делать все!.. все, что мы захотим!.. в поле!.. на кухне! неважно что!.. но только чтобы мы их отсюда забрали! мы даже можем убить их тут же на дороге, если не хотим взять их с собой! без колебаний! они показывают на «маузер» Харраса… рвут на себе одежду, стоя на коленях и показывая, куда стрелять… прямо в сердце!.. из этого здоровенного револьвера!.. без колебаний! но живыми они здесь не останутся!.. в сердце!.. в сердце!.. Харрас, вероятно, уже привык к подобным мольбам… его все это нисколько не удивляет!
– Вы знаете, коллега, все это чистое вранье!.. выдумки!.. ни капли правды!
Тем не менее, он в нерешительности…
– Но все же, вот о чем я подумал… и это вполне серьезно! на прошлой неделе у нас в Грюнвальде забрали трех женщин… и увезли неизвестно куда!.. они тоже были польками…
Что ж, пусть подумает…
– Да!.. да!.. я вспомнил!.. они были прачками! их забрали на Восточный фронт!.. я вспомнил!..
Теперь он доволен!.. и обращается к ним:
– Nun!.. ernst! давайте говорить серьезно!.. waschen! wollen sie waschen?.. вы согласны стирать?..