– У каких таких-сяких? – навострился Сухарь.
– С твоего, Антоша, года-то, поди, один на сотню с войны домой-то воротился. Скидывай шинельку-то, приглашения не жди.
– А ты пригласи, не развалишься, гость он, – из-за печки упрекнула тетка Ивга.
– Ранен был или обошлось? – поинтересовался старик, наблюдая, как раздевается племянник.
– Два раза меня зацепило, но здоров, – Антон повесил шинель и подошел к дяде.
Старик внимательно рассматривал его. Сухарю показалось, что дядя обеспокоен его появлением. «Прощупывает, время тревожное…» – подумал Сухарь. Вспомнил информацию о нем: «С бандитами связи не имел и не имеет».
– Чего домой не поехал? Я это не к тому… живи на здоровье, нам даже лучше, места хватит.
– Нет дома-то, разве не знаешь? Отец помер, мать к Евдокии уехала… В Самборе никого из наших.
– Когда же Тимофей помер-то? – с фальшивинкой в голосе и в вытаращенных глазах, изображавших сожаление, спросил Никифор Алексеевич и сам заметил наигрыш. Переспросил: – Погиб или помер?
Сухарь понял: дядька крутит, проверяет его.
– Ты же, дядя, ездил на его похороны ровно два года назад, по весне, – напомнил племянник, ожидая, что старик смутится либо начнет отнекиваться. Но старик не смутился.
– Соврал, – не моргнув, ни капельки не усовестившись, признался он и легко повторил: – Взял и соврал.
– Нынче без этого нельзя, – решил подладиться Сухарь, склонившись к дяде. – Тем более если ложь не в ущерб людям, а на пользу.
– Вранье, оно и есть вранье, – резко отмахнулся Никифор Алексеевич. – Ты чего приехал-то? Не таись, свои помогут.
– Случайная необходимость заставила, дядя Никифор. Когда проверку проходил после плена, написал в анкете, что отец умер, а мать уехала к дочери, моей сестре, адреса ее не знаю…
– Да как же это ты, в Орехове она Запорожском! – живо вставил Никифор Алексеевич, и по лицу его было видно, говорил участливо, не заподозрив обмана.
– Тогда-то я не знал… Ну и в графе, к какому месту жительства отправляюсь, надо было указать адрес. Чей же еще я, кроме вашего, напишу? Вот мне и выдали приписное и проездные документы через Луцк в Бабаево.
– И тут твой дом, – согласно кивнул дядя Никифор и сунулся к окну – кого-то увидел во дворе, сообщил: – Мирон семенит и штанами подергивает. Чего бы это он, хитрюга? Пронюхал уже, видать, о тебе, Антон, ему всюду бандюги мерещатся.
– Кто такой?
– Кормлюк-то? Мирон Иваныч? Секретарь сельсовета.
– Ну-у!.. – уважительно поднялся Антон Тимофеевич, считавший любого на этой должности в здешних краях человеком отважным. – Ему по должности положено порядок блюсти.
Новый гость без стука боком вскользнул в приоткрытую дверь, присел на лавку и, ни на кого не обращая внимания, уставился в кухонное окно. Тщедушный, лысенький, он хитровато щурил правый глаз, что-то высматривая за окном.
– Опять от кого-то бежал, Мирон Иваныч? – подковыристым тоном спросил Никифор Алексеевич, подходя к секретарю. – Да куда ты глазеешь? Что случилось?
– А чего? – подался остреньким носом к хозяину Кормлюк, будто сию минуту только говорил с ним.
– Да ничего, откуда бежишь, говорю.
– А-а… Думал, он увяжется за мной, – шустро прошел в горницу секретарь и бесцеремонно оглядел сидящего за столом Сухаря. Сказал с удивлением: – У тебя тоже гость!
– Еще какой! Племянник приехал. – И представил Антона.
– Это хорошо, когда племянник. А то тут вот такие племянники ездют, не знаешь, убежишь ли.
– Что в самом деле случилось у тебя, как побитый вполз.
– Не городи… – отмахнулся трехпалой рукой Кормлюк, внимательно посмотрел на Сухаря, сказал: – Субъект в Бабаеве объявился: рожа страшней некуда, бледная, зиму, видать, в схроне проторчал, раненая рука на перевязи. Спокойный такой, как у себя дома. И еще говорит, что он инструктор райкома. Велел наш актив собрать. Э-э, думаю, вижу, что ты за птица. В лесочке, поди, бандюг не меньше полдюжины оставил. Актив ему подавай.
Тетка Ивга успела подрезать сала, подала его прямо на полукруге дощечки, сама налила в рюмки самогонки – захотела уважить гостей. И Кормлюк не стал ждать приглашения, ловко вскинул рюмку, показавшуюся в его больших трех пальцах мизерным сосудишком.
– За племянника! Видать, с войны еще идет, – угадав, провозгласил он.
Антон Тимофеевич поглядывал то на живое, подвижное лицо секретаря сельсовета с прищуренным глазом и остреньким носом да поблескивающим единым металлическим зубом во рту, то на его трехпалую руку, шевелящуюся наподобие клешни. А из головы не выходил таинственный пришелец в Бабаево: не из леса ли?
– Интересу мало, – уловив взгляд на своей искалеченной руке с тремя пальцами, сказал Кормлюк. – Пальцы что? Кишки на куски чуть не искромсало под поездом. Из плена бежал. В тот раз не убег.
– Я тоже бегал, – охотно подхватил Сухарь. – Да неудачно. Чуть Богу душу не отдал, американцы освободили.
– Ну, понесли, друзья по несчастью, – остановил Никифор Алексеевич и дал знак племяннику – прикусил палец, чтобы тот не распространялся насчет плена.
А Сухарю хотелось побольше сообщить о себе информации, авось пригодится, пойдет по селу. Только вот будь Кормлюк не советской властью на селе, он бы порассуждал о своем житье в американской зоне оккупации и о перенесенных лишениях в лагере.
– Вовек его не забудешь, плен-то, – посетовал Сухарь и поинтересовался: – Как вы-то тут живете? Банды прикармливаете?
– Черт бы их, оглоедов, кормил, – сердито проворчал Никифор Алексеевич.
– Вошь тоже сама кормится, – сухо сплюнул Кормлюк и поднялся из-за стола, властно пригласив: – Пошли-ка проверим этого субъекта, я вас вроде актива приведу.
– Чтобы он нас кокнул? – между прочим воспротивился Никифор Алексеевич, доставая сапоги.
Село раскинулось на возвышении, а тут, в низине, где разместилось пять дворов на отшибе, у изгиба реки, было как будто бы серо и глухо. Они вышли на дорогу, но Кормлюк не захотел идти по ней, ловко перепрыгнул кювет и засеменил по оттаявшей земле, говоря шагавшим следом:
– Через две хаты, у дядьки Парамона, сидит. Знает, где приткнуться, паразит… Чуть сигнал дам, хватайте его. Не бойтесь, револьвер со мной.
В неказистой хате дядьки Парамона, у которого, говорили, два сына в банде, собрались люди. Инструктор райкома партии Беловусько Федор Ильич, как представился приезжий, говорил:
– …Земельное общество вас самих в конце концов не устроит. Здесь нужна инициативная группа по созданию колхоза, потому как необходима более крупная организация хозяйства, чем парные супряги. Ничего не дают эти парные объединения тягла и сельхозинвентаря. Ну, объединились Иван с Павлом, имеют они два коня, четыре бороны, плуг. Семян набрали. А сколько таких более или менее справных супряг наберется? Объедини-ка безлошадных, что с того выйдет?
Пришедшие с секретарем сельсовета «активисты», слушая «бандита», у которого собрались проверить документы, переглянулись без опаски, не найдя ничего подозрительного в простом на вид, большелобом человеке, одетом в телогрейку и армейскую шапку, с раненой рукой на перевязи.
– С какого же перепугу ты мырнул от него? – шепнул Никифор Алексеевич Кормлюку.
– С чего ты взял? – привычно ответил на вопрос вопросом секретарь сельсовета. – Вот наш актив… Тебя недоставало, Никифор. В председатели колхоза хочу тебя рекомендовать.
– Что, новый фокус выкинул? – отмахнулся Никифор Алексеевич. – Партизана Фрола угробили, его предшественника поуродовали. Ты вроде бы дядьку Парамона хотел рекомендовать в председатели, его не тронут бандиты.
– Эту кандидатуру прибережем до лучших времен… – серьезно ответил Кормлюк, и вдруг его осенило: – Антон Тимофеевич! Ты вроде как почти что нашенский, бабаевский. Впрягайся-ка в председатели, народ поддержит…
– Он чего не поддержит… А стрельнут в кого? – моментально воспротивился Никифор Алексеевич.
– Что тебе далось это «стрельнут»? И меня могут уложить, да ничего вроде, Бог миловал, – задрал острый свой носик Кормлюк.
– И то верно… Да от тебя вреда-то никакого бандитам.
– А вредным-то зачем?
– Как же, Мироша, друг ты мой? Подладно-то со всеми – так не выходит у нас. Вот и колхоз-то: не успели сложить – распался. Чужой дядя вон хлопочет, а ты убег от него, банда тебе мерещится в лесочке.
– Ну, будет, Никифор, пошутил я. Лучше бы присоветовал племяннику возглавить колхоз, дело-то необходимое, сеять уж скоро, тянуть нельзя. А твоего Антона – хоть в плуг.
– Спасибо, Мирон Иванович, не для меня это, – наотрез отказался Сухарь. – У меня головные боли… Мне бы конюхом, люблю лошадок.
– Ну, смотри… Ты куда нацелился, уходишь? Нет, погоди, все-таки помогни нам документики проверить у этого инструктора. Поприсутствуй только.
Инструктор райкома охотно достал документы, подал их Сухарю, но тот кивком указал на секретаря сельсовета. Кормлюк прочитал предписание Торчинского райкома партии о направлении Беловусько Ф. И. в село Бабаево для организации колхоза, полистал новенький паспорт и военный билет, справку о ранении. Спросил:
– Удостоверение райкома есть?
– Еще не получил, не успел, а работа не ждет. К вам у меня первое поручение.
Кормлюк вздохнул:
– Вы хоть знаете, что, за обстановка у нас тут? О бандах слышали?
– На вокзале у кассы говорили мне.
– Какой вокзал?.. – изумился секретарь сельсовета, уже не сомневаясь в искренности приехавшего представителя. – В райкоме-то вам дали инструктаж?
Беловусько по-детски улыбнулся и рассказал:
– И дали и не дали… Я после госпиталя с женой приехал в Луцк к сестре, она тут с семьей, квартира… Позвала, мы и прикатили. Я – в обком к секретарю по кадрам насчет работы. Я в партии еще с довоенной поры. Мне предложили ехать в район, говорят, в какой хочешь. Согласен, отвечаю, в любой, где тут же дадут квартиру. Назвали Торчинский. Приехал один, зашел в райком, представился, мне дают направление к вам… Сказали, осторожней чтоб я… Так что скажете насчет актива?
– Актив, какой у нас актив, вся самодеятельность актив. К вечеру соберем.
Глава 10
Установились светлые, погожие дни. А сегодняшний – особенно солнечный и пахучий, будто не от земли, а с выси тянуло молодой зеленью. Было ее еще немного: едва пробилась трава да треснули почки на некоторых деревьях и кустах. Воздух взбодрился живой лепестковой свежестью.
Двоякое чувство испытывал сейчас Киричук в лесу. Постоянно находясь в состоянии деловой собранности, он и не заметил, как поддался влиянию душистой весенней нежности, довольно вздыхая и улыбаясь. Он широко шагал по краю поляны за расторопным майором Тарасовым, начальником Торчинского райотдела МГБ.
Час назад, когда подполковник начал знакомиться с организацией работы в райотделе, пришло известие об обнаруженном за селом Рушниковка схроне, который захотелось рассмотреть Василию Васильевичу. Туда сейчас и направлялись чекисты с солдатами.
Киричук с пониманием сказал начальнику райотдела:
– Самый тревожный, оказывается, ваш, Торчинский, район, больше всего в нем за прошлый год совершено бандитских преступлений.
Майор Тарасов спокойно ответил:
– Район как район, разве что самый активный на Волыни… А частые бандитские вылазки здесь вызваны прежде всего тем, что и колхозов у нас больше, чем у других.
Василию Васильевичу понравилась сдержанная рассудительность начальника райотдела. Он решил поручить ему разработку операции с двойным заслоном-засадой.
Широколобый, сурового вида лейтенант Кромский сдвинул деревянную ляду с лаза в схрон, доложил, указывая на берег речки:
– Вон там у ивы мы нашли консервные банки, кости. Это у речки-то после зимы! Ясное дело, где-то здесь бункер. Полдня елозили, пока лаз в него нашли. Ракетами туда дыма напустили. Молчок. Потом уже спустились вниз. Кто-то прятался тут вдвоем или втроем. По лежанкам видно. И ушли недавно: колбасные очистки еще не высохли, вода в кружке не застоялась.
Лейтенант спустился во входной колодец, который оказался ему по плечи, и сразу исчез. Следом за ним проник в схрон и Василий Васильевич. Там уже Кромский включил фонарик и поставил его на короткий, из широкой доски, стол у земляной стены. Свет падал на двойные нары, прикрытые полушубком. На полу в углу темнел металлический ящик, и подполковник сразу потянулся к нему рукой.
– Стойте! – ухватил его за локоть майор, только что влезший через проход в схрон. – Нельзя так! А вдруг ящик минирован?
Лейтенант спокойно сел на нары.
– Да нет, – произнес он равнодушно, – проверен уже, фугаски нет.
Только сейчас Киричук обратил внимание, как низок потолок схрона, как сыро и заплесневело давит в ноздри застоявшийся воздух.
– Несите ящик наверх, – распорядился майор и прошелся ладонями по земляной стене, говоря: – Тут ниша, а то и две, должна быть для секретных бумаг: шифры, способы чтения кодированных «грипсов», указания сверху. Смотря кто в схроне сидел.
– У вас имеются такие бумаги? Надо бы, вернемся, познакомиться с ними, – тоже прощупывая стену, говорил Киричук и вдруг охнул с удивлением, обнаружив под рукой квадратную нишу. Проговорил тихо: – Нащупал, вот те на… Дайте-ка, майор, фонарик – глянуть, что здесь есть… Шкатулка резная!
– С ценностями, бывает, прячут, – вплотную приблизился Тарасов, увидя в руках подполковника находку из дерева.
А Киричук в мгновение извлек из шкатулки прошитые на уголке листы из тонкой светлой бумаги, перебрал их, задержал взгляд на небольшой, наподобие брошюрки, тетрадочке с отпечатанным на машинке текстом. Бросался в глаза украинский орнамент из крестиков на титульном листе, и с угла на угол крупные буквы, тоже из крестиков, броско выделили название «Конспирация».
– Старье! – небрежно отозвался Тарасов. – Я бы эту пространную инструкцию уместил в одном предложении: молчание – лучшее средство конспирации. Не шибко оригинально, как видите.
– Ну а как на деле? Все ли они дальше своей банды никого не знают?
– Чуть дальше действительно не знают, за редким исключением, – подтвердил майор и предложил лейтенанту: – Займитесь схроном, чтоб никаких писаний тут не осталось. Я с подполковником Киричуком – в отдел. Засаду отменяю, нас видели. Нечего на авось караулить. Закончите – отправляйтесь домой.
Уже в машине – крытом грузовике – Василий Васильевич с любопытством перебрал в шкатулке другие «грипсы» – тонкие, хорошо сохранившиеся листки с зашифрованным текстом, обнаружив на одном из них прямое обращение: «Друже Угар!» Он показал бумагу майору Тарасову, и тот охотно пояснил:
– Этот Угар верховодит бандами в нашем Торчинском районе. Подлинная фамилия районного проводника – Скоба Лука Матвеевич. Ему тридцать четыре года. Из торговцев. Орудует и скрывается, как у нас говорят, успешно. Вот наскочили, но их уже нет. Опередили нас. Возможно, случайно пришла «черная тропа». Может, и нет.
– Какой же это успех? – тихо возразил Киричук. – Как волки бегают. Инициатива целиком наша, надо только поэнергичнее ставить ловушки, заслоны, использовать все возможные средства, чтобы метались они…
– Это теоретически, Василий Васильевич, – не мог целиком согласиться с начальником бывалый Тарасов и для большей убедительности добавил: – Пока что мы с вами, случается, ищем ветра в поле.
Въехали в Рушниковку. Машина остановилась у церковной ограды. Солдаты с сержантом спрыгнули из кузова на землю. Следом за ними спустились подполковник с майором.
– Часок можете смело вздремнуть, – сказал Тарасов сержанту. – Мы в сельсовет… Наблюдателя выставьте, мало ли что.
– А мы вот тут, на лужайке у церковной стены, укроемся, – облюбовал место сержант.
– Устраивайтесь, – одобрил Тарасов, увлекая Василия Васильевича в просторное село.
С возвышенности была видна полоска речки. Оттуда, от широкого сарая с дымящейся трубой, доносился однообразный стук наковальни. Бегала детвора, копошились куры, далеко впереди маячила лошадь с телегой да женщина, держа коромысло на плечах, несла воду. Люднее было на огородах: всюду сгорбленные, склонившиеся к земле спины.