Славочка с помощниками потирали руки за студийным столом, пока Ирак разделывала курицу, а мои ассистенты на ходу набивали рот фаршированными желудками. Обожаю свою работу – как просто сделать людей счастливыми! Славочка хрустнул чипсом прямо у меня под ухом и восторженно застонал.
– Геня, у нас сорок минут, – сообщила Ирак. – Может, глянем, что там делается в «Сириус-Шоу»?
И то верно – сегодня Екин прогон! Именно сегодня у всех появится прекрасная возможность сравнить наши таланты – курица здесь, курица там. Славочка прибавил звуку, Ирак цыкнула на громко чавкающих ассистентов. (Лично я люблю, когда люди шумно едят – значит, им так вкусно, что на соблюдение приличий не остаётся ни сил, ни времени. И китайцы со мной солидарны: у них громкие звуки и пятнистая скатерть – улики вкусной трапезы.)
…Знакомые позывные, рекламный блок «Сириуса», логотип канала «Есть!»…
– Здравствуйте, с вами новая ведущая «Сириус-Шоу» Ека Парусинская!
Когда я впервые увидела Еку в гипермаркете, то, помнится, назвала её рыбой. Во весь голос звучала в ней эта скользкая и одновременно с тем мучнистая нота – женщинам при встрече с такой рыбой приходит в голову, что она не представляет для них никакой опасности, ибо глупа, бледна, холодна и, следовательно, неспособна посягнуть на чужие жизненные приобретения. Так вот – здесь ошибочка! Рыба, подобная Еке, обладает врождённой способностью к перевоплощениям, и лицо её, водянисто-невзрачное, с широким ртом, может вдруг засверкать такими гранями и оттенками, что мужчины, карьерные свершения – или за что вы там беспокоитесь? – пойдут за нею в едином порыве птичьей стаи. Или рыбьего, что здесь уместнее, косяка.
Визажист так потрудился над Екиным лицом, что, честно говоря, я это лицо поначалу вообще не признала. Никакой воды – сплошь концентрированная энергия! В людской внешности всё решают не черты лица, а его выражение, нет ничего важнее, можете мне поверить.
С годами на сыроватом, только лишь начавшем схватываться девичьем личике проявляются все мысли, бродившие в голове, и отпечатываются все поступки, совершённые телом. Годам к тридцати мы утрачиваем прекрасную способность меняться, и облик наш словно бы затвердевает, утверждается, крепнет. Мы получаем то самое лицо, которое задумывалось создателем, но с ремарками, добавленными нашими усилиями. Когда эти ремарки-помарки вступают в противоречие с изначальным замыслом, лицо становится уродливым – пусть даже изначально обладательница его была прекрасна, как дочь Леды. Если же побеждает изначальный замысел, человеку достаётся высшая награда – способность по желанию становиться неузнаваемым и принимать возрастные изменения как подарок, а не как испытание. От людей требуется много мужества, чтобы смириться с переменами, оправдать морщины, сутулость, седину, но смирение это придаёт лицам намного больше достоинства и красоты, чем звезда ботокса, горящего во лбу… Странные мысли для телезвезды? Я, как все, думаю о том, что однажды постарею и не смогу больше появляться на экране, но что поделаешь…
А вот верующий косметолог Вовочка утверждает, ссылаясь на мудрецов, что старость – это самое гуманное изобретение Бога, потому что постепенный выход из строя всех наших органов готовит нас к безгрешной небесной встрече. Представляете? Мы теряем зубы и не можем больше есть мясо. Наши тела слишком стары для секса, и вот, увы, мы больше не грешим. Мы плохо видим – и не позволяем себе вредных душе зрелищ… Если уж косметолог – ежедневно возвращающий веру в себя десяткам стареющих женщин! – так покорно относится к извечному ходу времени, что остаётся нам?
…Занесло меня. Тем, кто работает с живым словом, только подкинь тему, и они тут же кинутся обсасывать её со всех сторон, как П.Н., – куриную косточку, до состояния самой что ни на есть раздетой сущности. Косточка превращается в крохотную рогатку, которой смог бы играть разве что гномик, а тема, напротив, обрастает весом лишних слов…
Ека хорошо смотрелась в кадре. В реальном мире ей не хватало роста, и голова её была словно бы приставлена к чужому телу – во всяком случае, лепили их точно по отдельности. Тельце у самобранки было субтильным, с узкими бёдрами и длинной ровной талией. В том месте, где у женщин обыкновенно располагается грудь, Ека могла предъявить лишь две плоских складочки на блузке. И если бы мне предложили, как в детской развивающей книжке, подобрать к этому телу подходящую голову, я лишь в последнюю очередь взяла бы Екину – большую, с выпуклыми глазами, кривой линейкой рта, с пышной, как фонтан, причёской. В жизни всё это выглядело достаточно нелепо, но кто сказал, что телевидение имеет отношение к жизни? Сложенная из двух разнородных величин, новая ведущая «Сириус-Шоу» выглядела в кадре монолитно и цельно, как кусок мрамора, не нуждающийся в том, чтобы от него отсекали лишнее. Она правда была хороша, это видели все. И – спасибо им всем – молчали.
Впрочем, чужой красоте я обычно не завидую. Восхищаюсь – да, но не завидую, понимая, что каждому из нас дана именно та внешность, которую он заслужил. Я всегда смотрю на красивого человека как на произведение искусства, а долгое и подробное общение с моими зрителями доказывает, что физическая красота интересует далеко не каждого. Например, женщины средних лет скорее обидятся, если им сказать, что они плохо готовят, нежели – что они некрасивы. Помните ту знаменитую рекламу, кажется, лифчиков, где грудастая блондинка шепчет в камеру: «Я не умею готовить, но разве это важно?» Так и мои зрительницы, обладай они нужной раскованностью, могли бы стоя с тарелками в руках вымолвить: «Моя грудь давно потеряла форму, но разве это важно?» А следующим кадром – ряд мужчин, потерявших сознание от аромата румяной рульки…
…Тем временем на экране Ека трясла шевелюрой, представляя первую участницу шоу. Подстава! Слишком уж напомажена эта рыжая дамочка. И чересчур уверенно улыбается.
– Знакомьтесь, наша первая участница – Анфиса. Мы поймали её в отделе «Птица» – вот такая, дорогие телезрители, птичка попала нам в сети.
Птичка потупилась, а Ирак – по эту сторону экрана – хмыкнула, сложно сказать, с одобрением или нет.
Рядом со мной почти бесшумно уселся Аркадий Пушкин – от усталости и недосыпа под глазами у нашего режиссёра набрякли тёмные мешочки: будто бы там хранился весь недобранный им сон. Пушкин измученно улыбнулся экрану, и мешочки разъехались в стороны – как занавес.
– Хорошо работает, уверенно держится, – тихо, как в бреду, пробормотал режиссёр.
…Меж тем подсадная Анфиса набрала в корзину куриные крылышки, соевый соус, пакетик с глянцево-зелёными лаймами, оливковое масло и… банку крыжовенного мармелада! Я вцепилась в руку Пушкина, и он тут же вскрикнул:
– Ай! Ты чего царапаешься?
– А ты не понимаешь?
Пушкин не понимал. Зато Славочка громко икнул, а Ирак машинально вытерла ему губы салфеткой, как ребёнку.
…Анфиса тем временем уже открывала дверь своего дома перед Екой и оператором-невидимкой – они входили в маленькую, выскобленную до блеска кухоньку, по которой метался застигнутый врасплох кот – такой же рыжий, как хозяйка. Мы все, практически не моргая, смотрели, как Анфиса и Ека разбирают покупки и под аккомпанемент необязательной беседы маринуют крылышки в соевом соусе, разогретом мармеладе, масле и соке лайма.
– Отлично! – сиял Пушкин. Он ещё не понимал, счастливый, что тут на самом деле происходит. Ека, бурно распрощавшись с Анфисой, представляла следующего героя программы – юного толстяка по имени Илья. Я, помнится, предлагала иной сценарий – вначале знакомиться с тремя участниками в «Сириусе», а потом уже гостить в квартире у каждого поочерёдно: иначе кажется, что ведущая скачет по городу, как бешеная блоха. Но Ека выбрала именно этот вариант. И в моём сегодняшнем рецепте, чудесным образом попавшем к ней в руки, она сделала всего одну замену – взяла вместо лимона лайм.
Илья предъявил Еке тележку, забитую снедью: сверху, разумеется, лежал пакет с куриной кожей.
– Вы даже не догадываетесь, – ухмыльнулась Ека, – что будет готовить Илья из этого, скажем честно, не слишком популярного продукта.
Илья улыбался, мучительно вспоминая вызубренный текст – как студент перед зачётом.
– Это будут чипсы из куриной кожи! – выдохнул он наконец. Голос у него оказался неожиданно тоненьким. – То есть, я хотел сказать, что приготовлю сегодня ещё целую кучу всяких классных штук, но главное блюдо – чипсы. Вредно, калорийно, но ужасно вкусно!
Ека радостно, как за малышом, делающим первые шаги, наблюдала, как Илья расплатился с кассиршей и ушел прямой дорогой к пятнадцатиминутной славе.
– Ну, что я говорил? – ликовал Пушкин на фоне общего гробового молчания. – Да её можно без всяких фокус-групп давать в эфир! П.Н. велел сразу отзвониться, если всё будет нормально.
– Пушкин! – я чувствовала, как Ирак дрожит со мной рядом крупнокалиберной дрожью. – Пушкин, всё уже не нормально.
– А? – выныривая из сладостных мыслей, он не сразу оторвался от экрана. – Почему это? Что плохо?
– Посмотри мой новый выпуск – и поймёшь.
Пока искали запись, на экране Ека общалась с третьим участником шоу – этот мужчина вихлялся, как молодой Челентано, улыбался такой же обаятельно-обезьяньей улыбкой и всеми способами эксплуатировал своё с ним сходство. Я уже не удивилась, когда «Челентано» огласил свой «оригинальный рецепт» – это была запеченная курица, фаршированная рисом, кумкватами и фундуком.
– Кумкваты… Кумкваты… Кругом одни кумкваты… – потерянно лепетал Пушкин, смотревший параллельно две программы. Ека снова тряхнула волосьями, пообещала телезрителям встретиться с ними «в следующую пятницу, в то же самое время» и скрылась под водопадом титров.
– Кто это сделал? – Пушкин наконец-то разгневался. Шторки под глазами налились грозной темнотой. Ирак и Славочка, ни дать ни взять, раки на выданье рыбаку, попятились к выходу.
– Карл у Клары украл кораллы? – спрашивал Пушкин и ощупывал при этом телефон, как любимую женщину – в поисках нужной кнопки. Далеко, в прохладной призрачной Бретани, меж зелёных утёсов и зыбучих песков, бродил единственный человек, способный уберечь нас от позора в эфире. Впрочем, нет, не единственный! Мы забыли про Аллочку.
– Алла, пожалуйста, зайди к Гене, и скажи Еке, что мы её тоже ждем, – сказал в трубку Пушкин. Ровно через три минуты, как всегда незаметная, в чём-то сером, без украшений, Аллочка Рыбакова проскользнула в нашу студию. Хотелось бы сказать, будто она внесла с собой глоток свежего воздуха, но это враньё – ничего она не внесла. Пушкин готов был прикончить нас всех и непосредственно после этого наложить на себя руки, Славочка нервно доедал последний фаршированный желудок, фаршируя таким образом желудок свой собственный, ну а мы с Ирак отупело любовались тем, как он жуёт и сглатывает.
– Здравствуйте всем! – в студию влетела растрепанная Иран, а за ней – Ека в том чёрном жакетике, что был на ней в эфире. Как только я увидела её, в животе неприятно ёкнуло. Вот именно! Жили, как сыры в масле, а потом – ёкнуло.
Я хотела домой. Там Шарлеманя лежит на ковре, как дополнительный мягкий коврик с хвостом. Там тихо, и пахнет родными вещами. Там никогда не ёкнет…
Пушкин тем временем почти что взял себя в руки. Как все люди среднего возраста, в юности он всей душою принял советы Дейла Карнеги, популярного на заре девяностых, и в силу этого полагал, что способен справляться с любой ситуацией, оказывать влияние на людей, и вообще, перестать бояться и начать жить.
– Народ, – обратился к нам Пушкин, возреяв над разорённым столом, как великая идея над умами. – Народ, мы столкнулись с очень неприятным и очень странным совпадением, которого у нас даже старики не припомнят… Геня! Ека! Почему в ваших программах – практически одинаковые рецепты?
Я поперхнулась воздухом. Он что, хочет сказать, что я, Геня Гималаева, звезда канала «Есть!», стащила рецепты у только что принятого на работу человека?..
– Пушкин, ты пошутил! – догадалась я. – Неужели ты серьёзно думаешь, что я на такое способна? Зачем мне это, ты же знаешь, я каждый день сочиняю по сто новых рецептов!
– Минуточку, Евгения, – бесшумно, как хороший компьютер, включилась Аллочка (она единственная называет меня Евгенией, и только ей это с большим усилием прощается). – Давайте разберёмся. Кто записывался первым?
– Я, – быстро ответила Ека, и почти так же быстро исправилась: – Мы.
(Это очень важно: в телевидении никаких «я» не существует, оно – коллективная секта.)
Аллочка сдержанно кивнула:
– Видите ли, Екатерина, у нас на канале естественным образом сложилась атмосфера редкого доверия друг к другу. Павел Николаевич доверяет нам, а мы доверяем друг другу. И, знаете, я почему-то не думаю, что вы с Евгенией могли бы в один день сочинить три одинаковых рецепта… Екатерина, я хочу знать, когда вы придумали эти блюда для «Сириус-Шоу».
Аллочка изящно скрестила худые руки на груди и вонзила в Еку взгляд – как шампур.
Серые устричные глаза Еки подёрнулись перламутром, голос затрясся, как моллюск в раковине.
– Я… я ещё три дня назад решила, что мои гости будут готовить именно эти блюда, и я… я не знала, что мы так совпадём с «Гениальной Кухней».
– Совпадёте? – Пушкин возмущенно цыкнул. – Да это не совпадение, а полный съём!
Ека молча подняла глаза на обидчика – из них синхронно, как гимнастки из-под купола цирка, спускались крупные слёзы. Девочки, которые вовремя научились красиво плакать, никогда не упустят возможность продемонстрировать этот навык публично – ведь зрители непременно откликнутся аплодисментами! Вот и Пушкин вздохнул, беспомощно обернувшись к Аллочке, она же снова скрестила руки на груди, словно удерживая саму себя от неосторожных поступков. Аллочку – как Москву – слезами не размочишь, подумала я, и мысленно проводила Еку на свалку телевизионной истории… как вдруг раздался голос… нет, не голос – земляничное мороженое!
– Если что, я бы знала, – сказала Иран, отважно глядя в лицо Аллочке и стараясь при этом скосить взгляд в сторону Пушкина, чтобы охватить как можно больше собеседников сразу. – Ну, правда…
Ека вытерла слёзы и слегка откинула голову назад – будто заметила на противоположной стенке картину и теперь старалась запечатлеть её в памяти. Заговорила она глухо, ни на кого не глядя – прямо как древняя старуха, обиженная на всех своих отпрысков разом.
– Я сама придумала эти рецепты. И я не ожидала, что они окажутся настолько банальными, и что их скопируют даже… в другом шоу. Обещаю, что это не повторится.
Тут звонкой песней взорвался Аллочкин мобильник – неожиданно оптимистической мелодией с подвываниями и совсем уж несуразными «йей-йей-йей». Воистину, эта женщина – воплощённая загадка.
– Да, Павел Николаевич, – сказала Аллочка в трубку. – Да, у нас всё нормально. Да, никаких проблем. Да, отличный прогон, через секунду отправлю вам копию. Да, у мамаши Пуляр раньше готовили отличный омлет. И не забудьте сапоги, если пойдёте за устрицами. Всем передам. Всё скажу. Отдыхайте спокойно. До встречи!
Отсалютовав трубкой невидимому П.Н., который, судя по всему, бродил где-то в окрестностях Мон-Сен-Мишель, Аллочка неторопливо убрала мобильник в карман пиджачка и шлёпнула ладошками по столу:
– В интересах канала, и я думаю, вы все со мною согласитесь… Так вот, в интересах канала мы зарежем сегодня, Геня, твой выпуск. Видимо, это и вправду было удивительное совпадение. Но я вас обеих предупреждаю: чтобы больше таких чудес не было! У нас тут не церковь и не цирк, мне фокусы не нужны, ясно? Геня, тебе ничего не стоит быстренько переписать выпуск, вот давай сегодня, после «Звёздного меню», встретимся у меня в кабинете, и ты покажешь новые рецепты, окей?