– Чего это вы такое сказали, добрый господин? – недоуменно почесывая шевелюру, заговорил менестрель. – Эльфы вовсе не уволакивают неугодных, а они, это самое… забирают счастливца-избранного, которому в Чертогах уготована долгая-долгая жизнь, полная забав и наслаждений… Даже грудные дети это знают!
– Это сказал не я, – ответил парень. – Это сказал Магистр Скар. Вернее, не сказал, а написал в хрониках, которые я имел честь прочитать. Это не его мнение, это лишь изложение древних фактов, впрочем, так и не нашедших подтверждения. Магистр специально подчеркнул: ему неведома истина, как все происходило и происходит на самом деле – так, как сказал сейчас я, или так, как говорит большинство… Ну да ладно, – тряхнул он головой. – Насколько я понял, вы направляетесь в Дарбион?
– Ага, – откликнулся менестрель. – А разве мы об этом говорили? Хотя… эта дорога ведет прямиком туда и никуда больше. Эх… сейчас бы еще кувшинчик!
– Оно бы тады – да неплохо было бы! – заухал верзила и с сожалением потряс пустой кувшин.
– Обещаю купить, как только увидим, где это можно сделать, – сказал парень. – Чем ближе к Дарбиону, как я понимаю, тем вино дороже.
– Верно изволите говорить, добрый господин! – оживился менестрель. – Ах, какое я вино пил два месяца тому назад, когда из Горной Крепости прибыл сэр Эрл! И притом совсем задаром пил! Вот уж был праздник так праздник!
– Надо думать, хорошее вино досталось знати, – заметил путник. – Неужели простолюдинам выставили дорогое угощение?
– Заради такого праздника – выставили! – подал голос верзила и, видимо вспомнив вкус дармового вина, даже зачмокал и зажмурился.
– За городскую стену выкатили шесть по шесть бочек, – уже рассказывал менестрель. – Это чтобы народ приветствовал кавалькаду из Горной Крепости Порога еще на подъезде к городу. Ну и чтоб давки не было. А какая была кавалькада! Впереди скакали полсотни рыцарей в сверкающих доспехах, с развевающимися по ветру плюмажами, за ними, приотстав на десяток-другой шагов, – сам сэр Эрл! На самом высоком скакуне! В полном боевом облачении! И плюмаж у него был выше всех! И мечом он во все стороны: раз-раз! Салютовал! А следом за сэром Эрлом на шести подводах везли головы убитых им драконов! Я такого зрелища ввек не забуду! И такого количества вина тоже…
– А я ничего толком не помню, да, воно как, – простодушно признался широкоплечий. – Только первые восемь кружек, ага…
– Видно, сэр Эрл – великий воин, – проговорил путник.
– Самый великий из всех, кто был, есть и будет! – с жаром заявил менестрель. – Он же, добрый господин, извольте знать, рыцарь Порога! Настоящий рыцарь Порога! Он в одиночку на драконов выходит! А вы хоть раз видели дракона? Ну, не живого, конечно, а… его отрубленную башку хотя бы? Размером она… – Менестрель покрутил головой в поисках предмета для сравнения и, не найдя подходящего, закончил: – Размером с дом в два этажа! А вы хоть знаете, что такое Порог?
– Я знаю! – важно заявил верзила. – Это оно так… Это такое место, где мир… ну, трескается, вот как… кувшин, например. Такой Порог в Скалистых горах есть. Через трещину драконы лезут, а Горная Крепость и рыцари Порога, которые там сидят… не пущают их к людям. И сильнее тех рыцарей никого в мире нет. Так? – обернулся он к менестрелю.
– Так, да не так, – сказал тот. – Есть не один Порог, а два. Еще один на берегу Вьюжного моря находится. Там Северная Крепость Порога стоит. И через эту… трещину… не драконы лезут, а… другие какие-то твари. Говорят, они даже пострашнее драконов!
– Брешут! – уверенно сказал верзила. – Какие твари могут быть страшнее драконов? Да и нет никакого Северного Порога. Сказки все это.
– Нет? – прищурился менестрель.
– Нет!
– И как это нет, если я своими глазами рыцарей Северного Порога видел? И своими… своей кружкой с ними чокался? И пил пиво с ними своими… своим ртом! Ты-то в это время в Гарлаксе торговцев да менял гра… охранял, то есть, по найму. Да, – повернулся он к парню. – Недели три назад в Дарбион прибыли рыцари из Северной Крепости Порога. Они, конечно, вояки те еще – здоровенные быки, все как на подбор, – один на моих глазах коняку за задние копыта поднял и встряхнул, будто тряпку, просто для забавы… Только до рыцарей Горной Крепости и сэра Эрла им далеко… Тот, он такой!.. – и, не в силах передать словами все великолепие рыцарей Горного Порога, менестрель нарисовал чумазыми руками в воздухе нечто замысловатое. – Благородный господин! Истинный рыцарь!
– Можа и есть Северный Порог и Северная Крепость, – шмыгнул носом верзила, – тока я нипочем не поверю, чтоб нормальный рыцарь с тобой за один стол сел.
– Со мной? – возмутился менестрель. – Да ты знаешь, где я пел года… лет… ну, лет десять назад? Дело было так, добрый господин, – теперь он обращался исключительно к незнакомцу, игнорируя обидевшего его своей недоверчивостью верзилу. – По вам видно, вы нездешний, потому, наверно, еще не знаете, что его величество король Гаэлона Ганелон Милостивый повелел лучшим рыцарям Порога прибыть в Дарбион, дабы охранять принцессу Литию – дочь его величества, значит, – от всех напастей. Такой подарок сделал король дочери, когда ей шестнадцать лет исполнилось. По одному рыцарю от Крепости Порога! А каждый такой рыцарь целой армии стоит! Поистине королевский подарок! Вот сначала сэр Эрл прибыл, а потом приехал и… как его бишь… северного рыцаря зовут-то? Атар… Или Отор? А, неважно. Правда, особого праздника по поводу прибытия северян не было. Они пару дней во дворце пировали, а потом, нагрузившись припасами – потому как, говорят, на побережье Вьюжного моря с провизией туговато, – отбыли обратно. Не все, конечно; один во дворце остался, тот, который из них наилучший и принцессе в охрану предназначался. И не сразу отбыли. Еще целую ночь гуляли по городским кабакам, пока им подводы готовили. Один кабак разнесли, в другой пошли, а из другого в третий. Тут-то я им и встретился. Им как раз по-настоящему повеселиться захотелось – для чего музыка, дух поднимающая, и понадобилась…
Длинноволосый менестрель все трепался, то и дело хлопая незнакомца по плечу или дергая за рукав – вызывая все внимание на себя, а между тем впереди уже показались высокие городские башни. Гном нахлестывал битюга, и тот споро бежал мимо добротных домов богатых крестьянских селений: где-то среди них промелькнуло деревянное строение, означенное вывеской трактира, но телега не остановилась и даже не замедлила ход. Верзила, теперь замолчавший и посмурневший, вскидывал на парня быстрые взгляды исподлобья. Наконец, когда очередная деревня осталась позади, телега въехала на кривой мостик, переброшенный через узкую речушку, заросшую по берегам густой осокой и почти сплошь затянутую тиной. Гном остановил битюга. И менестрель моментально замолчал, отодвинувшись от парня.
– Ну-к что ж, ага, – заговорил верзила, вперяя в него угрюмый взгляд. – Мы, значит, тебе благо сотворили, а заплатить ты сам обещал. Мы люди бедные, у нас каждая кроха на счету.
– Конечно, заплачу, – спокойно ответил парень, – только поблизости я не вижу ни кабака, ни таверны, ни даже какого-нибудь человеческого жилища. Мы ведь вроде договаривались на два кувшина вина?
Менестрель захихикал, пряча, впрочем, глаза от прямого взгляда парня:
– За пение мое отблагодарить меня особо надо! Тут уж два кувшина маловато будет…
Поднялся и гном, поигрывая тяжелым кнутовищем.
– Ну, хорош, – хрипло выговорил детина. – Чего тут непонятного? Выворачивай карманы да вали с нашей телеги. А поклажа, само собой, с нами поедет. А будешь фордыбачить… – и он вытащил откуда-то из-за спины длинный нож с грубо вытесанной деревянной рукояткой, – дошло? Раз – и под тину…
Парень наклонился вперед, чуть приподнялся, словно для того, чтобы на самом деле достать кошелек. Широкоплечий оборванец настороженно следил за каждым его движением – устрашающего вида нож, вроде того, каким крестьяне обычно забивают домашнюю скотину, был приставлен к боку незнакомца. Что произошло в следующее мгновение, наверняка не понял никто из троицы. Парень коротко и быстро всплеснул обеими руками, одновременно неожиданно и как-то странно извернувшись всем телом – и верзила, жалобно вякнув, кувыркнулся с телеги спиной вперед и с шумом скатился по крутому берегу в заросли осоки.
Незнакомец стоял на телеге, выпрямившись в полный рост. Должно быть, он успел вскочить на ноги из неудобной для боя сидячей позы в самый момент удара. Менестрель взвизгнул и прижался к борту телеги, увидев в руках парня тот самый нож, который мгновение назад крепко держал верзила.
Гном, оскалившись, взмахнул кнутом – длинный плетеный ремень, словно язык гигантской змеи, со свистом обвился вокруг правой кисти незнакомца. Парень не стал даже перебрасывать нож в другую руку. Кажется, он так и продолжал глядеть на менестреля, и головы не повернув в сторону гнома. Он с силой поднял вверх захваченную руку и резко дернул на себя, одновременно обрубая ножом ремень, в результате чего гнома, не успевшего выпустить кнутовище, швырнуло из телеги в прибрежную осоку с другой стороны моста.
Незнакомец тряхнул правой рукой. Обрывки веревочного ремня и нож-свинокол упали на дно телеги. Этот стук и вывел обомлевшего менестреля из полуобморочного состояния.
– Добрый господин! – захрипел он, мотая от ужаса патлатой головой и силясь влезть на борт телеги, но все оскальзываясь вспотевшими ладонями; в выпученных его глазах отразилась бешено работающая мысль. – Добрый господин! Поелику существо я невинное и беззащитное, этими злыми разбойниками коварно плененное… выражаю вам горячую благодарность за освобождение…
Путник сунул руку за пояс.
Менестрель, которого осенила вдруг полубезумная мысль: что этот странный человек собирается расправиться с ним каким-нибудь чудовищно-изощренным способом, для коего недостаточно простого ножа, а нужно особо изуверское оружие, – взвизгнул и взлетел-таки на борт телеги, словно перепуганная клушка на плетень.
– Добрый господин! – завизжал он. – Меня нельзя убивать! Знаете, какие люди в Дарбионе меня ждут?! Слыхали о Карфе и Грисе из Ночного Братства? Они… ого-го! Они за меня полкоролевства перережут и передушат, они… И не только они! Знаете, какой я важный человек, добрый господин?! Меня нельзя убивать!..
Незнакомец выпростал руку и протянул менестрелю открытую ладонь, на которой в лучах клонившегося к закату солнца тускло поблескивала медная монетка.
– Мне понравилось, как ты спел балладу о Великой Войне, – сказал он. И, поскольку менестрель не осмелился принять монету, бросил ее ему на колени.
Затем спрыгнул с телеги, взвалил на плечи свой тюк и зашагал по мосту – в сторону золотящихся под красным закатным небом башен Дарбиона.
* * *
Посреди лесистых равнин Гаэлона, словно сердце, толкающее золотую кровь по венам торговых дорог, раскинулся огромный город Дарбион. Высокая стена окружала Дарбион, и говорили дарбионцы: если бы кто-то вздумал опоясать город по стене ремнем толщиною в палец младенца, пришлось бы на кожу для этого ремня забить коров в округе на полдня пути во всех четырех направлениях. В центре Дарбиона высился королевский дворец, построенный еще в те времена, когда самого города не было и в помине. И с тех самых пор, как древние неведомые мастера воздвигли этот дворец, не сотворили человеческие руки ничего, что могло бы с ним сравниться. Острые зубцы дворцовой стены покрывала особая позолота: днем она сияла желтым пламенем, а ночью, впитавшая солнечное тепло, мерцала призрачным светом – будто на стенах дворца кто-то расставил и зажег гигантские свечи. Девятнадцать башен поднимались к небу так высоко, что пронзали облака. Серебряные колокола, укрепленные на шпилях сотни лет назад, наполняли дворец нежным, едва слышным звоном, а оттого, что верхушки башен никогда не показывались из-за облаков, казалось, будто сладкозвучно звенит само небо. Придворные стражники, которым было доверено чистить небесные колокола, клялись, что там, наверху, башни раскачивались из стороны в сторону, словно колосья на ветру. Мало кто им верил, потому что подножия башен были массивны и нерушимы – за долгие годы ни один камень в них не пустил и самой малой трещинки.
Даже зубаны, вездесущие крылатые твари, похожие на крупных оперенных крыс – неведомо откуда свалившаяся на Гаэлон и окрестные королевства напасть, – не смели подлетать близко к дворцу; зубанов пугал небесный золотой перезвон.
Центральные улицы Дарбиона поражали своей шириной – на самой большой свободно могли разъехаться пятеро конников. Правда, блистающие чистотой днем и ярко освещенные в сумерках, улицы эти имели обыкновение разветвляться узкими и темными переулками – как от толстого древесного сука разбегается тонкая поросль. И если по широким улицам, где величаво шествовали, погромыхивая алебардами, городские стражники, можно было спокойно ходить и днем и ночью, то в извилистых переулочках случайному прохожему лучше было не появляться.
В таком переулке, находившемся, может быть, в каких-то двух сотнях шагов от стен королевского дворца, и располагался кабак, носивший громкое название «Серебряный лев», а завсегдатаями давным-давно переименованный в «Тошниловку». Каковое название, кстати говоря, в полной мере соответствовало качеству предлагаемых здесь напитков.
* * *
В эту ночь, как, впрочем, и во все остальные, «Тошниловка» громыхала разудалым весельем. Грязное и продымленное помещение, где под низким потолком раскорячилось с полдесятка криво сбитых столов и десяток колченогих лавчонок, было заполнено разношерстным сбродом. Нищие, смывшие с рож фальшивые язвы и бельма, орали песни и бодро хлопали о залитые вином столики серебряными монетами, извлекая их из-под донельзя засаленных лохмотьев; местные воры-карманники, сменившие неприметную одежонку на нелепые роскошные наряды, важно потягивали из глиняных кружек крепкое пиво; здоровенные громилы – ночные грабители, – то ли готовясь к очередной вылазке, то ли празднуя уже совершенное удачное дело, глотали вонючую ячменную водку, что-то увлеченно обсуждая между собой и время от времени бросая по сторонам профессионально волчьи взгляды. А в дальнем углу, подальше от света, но за столом крепким и даже покрытым скатертью, сидели совсем уж темные типы: завернутый в донельзя изношенную хламиду старик громадного роста и двое совсем молодых парней, одетых неожиданно богато и даже вычурно – словно пребывающие в фаворе придворные.
Старика звали Хаба. Четверть века назад он был известен под другим именем, и имя это гремело далеко за пределами Дарбиона. В то время не было разбойника храбрее, хитрее и беспощаднее его. Говорили, что на пике своей славы он в одиночку останавливал торговые караваны и, даже не обнажая меча, при помощи лишь грозной славы собственного имени повергал в дорожную пыль толстозадых купцов, а их вооруженную охрану – в позорное бегство… Впрочем, при всем своем устрашающем могуществе он не забывал платить полагающуюся подать как почтенным членам Ночного Братства Дарбиона, так и городской страже, которая все его подвиги записывала на счет менее щедрых и удачливых головорезов. Поэтому, когда слухи о его бесчинствах достигли-таки ушей короля, когда в один из его схронов вломились королевские гвардейцы и он был надежно упрятан в самый далекий и темный подвал дворцовой тюрьмы – и в том подвале все же замерцал ему слабый лучик надежды.
Два вида оружия традиционно использовало Ночное Братство – ножи и золото. И если воровские клинки непременно обломались бы о каменные стены королевской темницы, то звонкая монета с убийственной точностью поразила намеченные цели. Знаменитого разбойника, конечно, казнили: при большом стечении народа, на Площади Плах, грохочущим весенним утром, когда солнце яростно кипело в витражах дворцовых окон, его, обряженного в белый балахон с черным глухим мешком на голове, привязали тяжелыми цепями к столбу и сожгли на медленном огне. А на второй день после этого события в трущобах Дарбиона появился некто по имени Хаба. И трудно же было узнать в Хабе того лихого молодца, что вскрывал купеческие дома легко и небрежно, будто бывалый пьяница заткнутые щепками узкогорлые кувшины с дрянным вином; того, от чьего взгляда трепетали суровые наемники, не один год ходившие с торговыми караванами по всему необъятному Гаэлону; того, кто убивал за мимолетный неосторожный взгляд и за ночь пропивал с дружками столько, сколько другому хватило бы на целую жизнь. Всего-то несколько месяцев, проведенных в луже гнилой воды на дне стылого каменного мешка, согнули когда-то статного и высокого мужчину, пытки и побои изуродовали лицо и сломили гордый и неукротимый прежде нрав. И уже никто не видел в руках Хабы ножа или меча, а только стакан с ячменной водкой или кружку с кислым пивом. Даже от кабацких драк – излюбленной забавы любого вора – он предпочитал держаться в стороне, вечно угрюмый, ненавидящий всех и вся. И хотя истинное имя его с течением времени забылось, но легенды еще жили. Именно поэтому в любом кабаке или трактире, на входной двери которого был нацарапан тайный знак Ночного Братства, всегда ждал Хабу стол и кров.